— Только хуже делаешь… Бросай оружие, не дури! От тебя всего-то и требуют, что на пару вопросов ответить!

Заслышав шум, в избушку ворвался дежурящий у дверей гвардеец. Но вместо дезертира, его меч отчего-то уткнулся в вампиршу. Уже решив, что дело дрянь и освобожденный боец заодно с бандитами, я осекся, взглянув на девицу.

Так и не отмывшись после боя, покрытая слоем ссохшейся крови, сжимая в пальцах кровоточащий кусок кожи, она безмолвно возвышалась над пирамидкой из оторванных ушей.

Вот чего они думают, что их в расход после допроса пускают… Вот почему упрямствуют, как в последний раз — как я мог упустить?

— Ч-ч-чудовище… — вторил моим мыслям гвардеец, позабыв, что стоит плечом к плечу с бывшим пленителен.

Но если вердикт я разделял, то вот с адресатом он напутал…

В голове не хрипела рация, а сердце не сводили судороги, но от того становилось еще невыносимее.

Что же я творю-то… Где-то не там свернул, вообще ни разу не там!

Загородив девицу, я рванул ошалелого дезертира за рукав, заламывая руку и заставляя меч безвольно рухнуть на пол. Искалеченные пальцы не оставляли мужчине шанса на сопротивление, но мне было уже плевать. Рванув его за шкирку, я вытолкал бедолагу за порог, отправив следом и «дневального».

— Сир вы…

— Все! Допросы окончены! Ужин по распорядку!

Мой голос звучал настолько чужеродно, что покрытый свежими синяками гвардеец Грисби даже не попытался возражать и выспрашивать про синевласку. От вида бредущего по лужам поломанного дезертира даже лица его недавних жертв не излучали ничего, кроме шока и жалости.

Заметив у одной из палаток фигуру оруженосца, я спешно захлопнул дверь.

Перепачканная в крови девчонка стояла все на том же месте, не выражая никаких эмоций.

— Еперный театр… — жесткая лавка под задницей шла в комплекте с пустой кружкой и разочарованным вздохом.

И как так получается? Каким образом омерзение и ужас от увиденного когда-то пыточного подвала обернулось этим? Что теперь не только сам готов творить неведомую дичь, но и легко принуждаю к этому других? Будто так и надо. Будто все в порядке. Будто замполит это я, а не он.

Каким хреном желание сохранить как можно больше солдат привело к… Блин, я даже не знаю! Это уже не контузия, это черт знает что! Лезу на рожон, избиваю, убиваю, пытаю — нахрена?! Зачем я все это делаю?!

И почему она так безропотно слушается?!

— Вы… — нотки неуверенности в тихом голосе едва различались. — Вы повелели.

— И что с того? С какого хрена ты обязана меня слушать? Особенно, в такой херне! А если я тебя на панель поставлю или с моста кинутся скажу?!

После недолгой паузы, девушка выдала все тем же спокойным тоном:

— Вы меня спасли. Я обязана повиноваться.

Признание прозвучало настолько искренне и невинно, что я не выдержал. Истеричный хохот эхом отражался от стен, иглами врезаясь в виски, но я и не думал останавливаться. То ли от того, что и сам забыл, когда последний раз смеялся, то ли из-за полной идиотии происходящего.

Даже покрытая с ног до головы кровью и вампирша не выдержала такого зрелища, отступив чуть в сторону, будто испугавшись:

— Сир? Вы… Вы в порядке? — спросила она, до боли напоминая Гену.

— В полном! Все просто охеренно, доложу я. Лучше всех! Просто долбануться. Не жизнь, а комедия…

Верность, мать ее. Как сказала Эмбер про капитана, нет страшнее преступника, чем праведник убежденный в своей правоте. Ну, или она как-то иначе говорила, но мне насрать…

Идиотский стайный инстинкт. Примитивный, безотказный, и до крайности подлый. Ну как можно бросить товарища в беде? На какой ужас не пойдет мать ради сына, а отец ради дочери? На что готов лейтенант, чтобы сохранить жизни солдат, и куда зашвырнет гранату микрофонщик, чтобы обезопасить сослуживцев? Сколько жизней загубит замполит, ради своей родины?

— Хочешь загадку? Сколько ушей оторвет идиот ради хрыча, и сколько крови выпьет вампир ради брата? На размышление дается минута!

Сумасшедший мир. Добродетель обращается грехом, подвиг преступлением, святость в святотатство, а верность в предательство. То ли я окончательно сбрендил, то ли это правда дико смешно…

— Не знаю. — нелепо шаркнув ножкой, ответила девица, восприняв все за чистую монету.

Опять ты обосрался, лейтенант. Это не вампир, не чудовище, не террорист. Это инструмент. Слабоумный, напрочь сломанный, и выкинутый на помойку. Почти как ты, но мужской хрен никогда не трогала и присяги не давала. Но, уверен, ее тоже использовали строго ради необходимых, правильных, и крайне нужных дел.

Примерно как ты сейчас.

Как там мне замполит говорил? Мы пачкаем руки в дерьме, чтобы мир оставался чистым? Вот же балабол-то… А я и не заметил, как поверил.

— День прошел, ну и нахер он пошел… Завтра будет день опять, ну и в рот его шатать! — подвел я итог своим глубочайшим умозаключениям, которые, как и всегда, ничего не изменили. — Чего стоишь? Напугали тебя, бедную? Пойдем, к речке сходим, рожи вымоем…

Хоть что-то полезное за день сделаю.

Чего толку философию разводить, когда все и так понятно. Хрыча не спасти, меня не вылечить, так пусть хоть эта чокнутая помоется. Хрен его знает, может что и изменится.

В конце-концов, я не Иисусик и воду в вино превращать не умею. А уж смерть в спасение и подавно. Как говорили люди, либо ты бросишь дерьмо, либо дерьмо бросит тебя.

Правда, люди забыли предупредить, что пытаясь кинуть «это дерьмо» ты иногда швыряешь его в других.

— Можно… — чуть слышно начала девчонка, пряча лицо за грязной челкой от взглядов снующих вдоль дороги гвардейцев. — Можно после поиграть в «блинчики»?

— Поиграем. И в блинчики, и в оладушки. В солдатиков я наигрался, настал черед кукол. Глубже уже некуда, дальше только всплывать. Как говориться, мы из того теста, что не тонет.

Один хрен даже не представляю где искать старика. И самое паршивое — не уверен, что оно того стоит. Г

Широкий котлован зиял на склоне холма то ли смертельной раной, то ли сортирной ямой. Унылые развалины, будто сошедшие со школьных иллюстраций про всякие древние Греции и прочих римлян, чем-то напоминали двор гильдии — песок, грязь, с парой идиотов сверху. Камни, разве что. Даже не представляю, сколько ведер водки нужно выжрать, чтобы поверить, будто здесь спрятан какой-то клад. Я сюда и окурок бросить побрезгую, не то что сокровище.

— Так и… — Клебер начал первым, притомившись ждать пока я налюбуюсь очередным валуном, бывшим когда-то мраморной колонной. — Раз весь наш день ушел на игры в инспекторов и палачей, так быть может, перестанешь таиться и уже поведаешь, что удалось выяснить о твоей леди?

— Чего? Какая леди?

Мое искреннее недоумение заставило рыцаря недоверчиво поднять бровь:

— Твоя невеста, недоумок!

— С каких пор у меня есть… А-а-а, ты про эту… Да помню я — нефиг таращиться! У меня в каждом городе по невесте — поди разбери, про какую речь идет…

Синевласка же! Эти бедолаги же думают, что я из-за нее баню в красный перекрасил — совсем из башки вылетело.

— Не попусту говорят, что лишь вхожим в высшее общество дана привилегия им пренебрегать… — поджатая губа сигнализировала, что прикинуться шлангом не удалось.

Честно сообщив о полном отсутствии результатов, я проигнорировал неодобрительный взгляд оруженосца, дежурящего у лестницы в котлован, и перешел к очередному валуну. В отличие от предыдущего, этот отдаленно напоминал некую памятную стеллу с истершимся изображением странной парочки. И если нехарактерно высокий рост царственной кошатины можно было списать на фантазию резчика, то происхождение изображенного рядом с ней мужика с обрубком вместе левой кисти объяснению не поддавалось. Мало того, что рожа кажется знакомой, еще и будто погоны лейтенантские…

— Проклятье… — подчеркивая недовольство Фили, пнутый камень врезался в и без того разбитую стеллу, окончательно портя нечеткую резьбу. — Такой риск, и все напрасно! Ни единого намека! Зачем я только тебя послушал?! Трижды чуть не погибли от лап низкорожденного сброда, а ради чего?