Первое, что сделали итальянцы - это, подкрутив что-то в кассовом аппарате, сходу объегорили нас там на пять евродолларов. Я даже права не стал качать – настолько это мелкое жульничество шло из самых глубин народного духа.

- Неисправимый народец, - хмыкнул Писатель, когда «БМВ» уже вовсю мчался по шоссе.

- Это факт, - кивнул вполне благожелательно, прибавляя газ и огибая двухэтажный автобус.

Я утомился обгонять бесчисленные фуры и экскурсионные автобусы. Туристов в Италию тянет как магнитом. Эта страна уникальна и очаровательна. Зеленые холмы и горы, на которых приютились старинные городки с башнями церквей. И знаменитая итальянская жара, особенно колкая в этом неспокойном году. Она будто тоже накрывает при пересечении границы. Или это самовнушение?

– Великие эстеты и ничтожные мошенники, весь мир для которых сходится на красном вине и спагетти, - продолжил лениво Писатель.

- Потомки гордых римлян, - кинул я свои пять копеек в музыкальный автомат нашего начинающегося спора.

- Да брось. Уходящая натура. Вон, их соседи французы уже спеклись. Реклама, самолюбование, тлен и полная историческая бесперспективность – это нынешняя Франция. Ошметки культуры. Ошметки былой силы. И народ в стадии национального суицида, добровольно вызвавшийся идти на удобрение. За два года во Франции сожгли сто католических храмов. Кто-нибудь из французов всполошился? У кого-нибудь стучит в сердце и пепел сожженных святынь?

- Думаю, они даже не слышали об этом, - произнес я, соглашаясь с посылом. - Им неинтересно.

- Ничего. Зато каждый из них скоро услышит вопль муэдзина рядом со своим домом. Осталось только спалить Собор Парижской Богоматери – сердце Франции.

- А итальянцы тут причем?

- Итальянцы еще подергаются, - пообедал он. - Но в итоге их не спасает ни католичество, ни жизнерадостный характер, ни крепкие родоплеменные связи и готовность пустить кишки обнаглевшим инородцам. Нация эта приятная, но слабая. Им не выдюжить против великого переселения народов и грядущего дикаря.

- И кто сильная нация? – поинтересовался я, кидая взгляд на спидометр, где стрелка уже держалась в районе ста семидесяти километров в час.

- Немцы. Но им после нокаута Второй Мировой уже почти восемьдесят лет не дают подняться. Долбят, как кувалдой, то чувством исторической вины, то Холокостом, то используют их привычку исполнять любые приказы. А приказы ныне издают оборотни. Нация порядка не в состоянии переварить надвигающийся хаос, если ее убедили, что это вовсе не хаос, а просто такой новый порядок.

- А кто может переварить хаос? Америка? - я крутанул руль, обгоняя очередной туристический автобус с китайцами, которые радостно замахали нам руками. Умеют же люди беззаботно радоваться.

- США? – презрительно скривился Писатель. - Это жирный бурдюк, набитый необеспеченными долларами и мифами о превосходстве? У них там плавильный котел наций, как они сами говорят. Так что им только на переплавку.

- Кто остается?

- Вся надежда мира только на нас, на Россию. Мы в хаосе плещемся, как рыба в воде. Он для нас импульс выживания и стремительного развития. Но надо ли вступиться за Европейский цивилизационный проект, который давно иссяк?

- Так уж и иссяк.

- Утонул в злобном европейском рационализме и самомнении. Понимаешь, есть места, страны, народы структурного гармоничного развития, а есть взрывного. Россия – относится к первым. Мы при самых тяжелых исторических испытаниях не теряли базовых понятий справедливости и значимости больших целей. Взрывное развитие – это современная западная цивилизация, в большей мере англосаксонская. Оно означает стремительное, на самом деле похожее на взрыв, расширение своей гегемонии любыми способами и любыми средствами. В ход идут алчность, грабеж, расизм и геноцид. И дикое внутреннее расслоение народа, даже не имущественное, а уже биологическое.

- Только пока что они мчались впереди, а мы догоняли, - вставил я свою шпильку.

- У цивилизаций взрывного развития имеются конкурентные преимущества, - пояснил Писатель. - Вместе с тем, они раковая опухоль, которая призвана сожрать весь организм. Все смертельные болезни роста, демографический перегрев, экологические катастрофы, ветшающий геном Хомо Сапиенса – все это следствие деятельности цивилизаций взрывного развития. Сегодня опухоль перешла в свою терминальную стадию.

- И надежда на нас? - скептически осведомился я.

- А ты сомневаешься? - аж подпрыгнул на сиденье Писатель. – Надежда на цивилизацию гармоничного развития. Да, наша страна сегодня не образец благочестия и правильной организации жизни. Коррупция, преступность, множество язв. Но в глубине души каждого нашего человека, в генетическом и культурном коде, прописано фундаментальное ощущение правильной меры вещей.

- Бог и Справедливость?

- Можно и так сказать… Но, чтобы заработали все эти скрытые коды, нам как обычно нужна хорошая встряска.

- Война?

- Ну не только. Но чтобы было смертельное противостояние со смертельным врагом.

Вот за такими философическими изысканиями мы незаметно и преодолели дистанцию до самого города Венеции…

Мы оставили машину на специальной стоянке в континентальной части Венеции. А дальше с чемоданами неторопливо плыли к площади Сан-Марко на уютно порыкивающем мотором белоснежном кораблике с тентом, прикрывающем пассажирскую палубу от злых лучей Солнца.

Кораблик был перегружен японскими, китайскими и русскими туристами. Те неутомимо, будто были на сдельной работе, исступленно снимали и селфились цифровыми фотоаппаратами и смартфонами. А в рубке зевал рулевой, положив ноги на приборную панель, воткнув в уши наушники и демонстрируя полное презрение к окружающему миру.

- Откуда столько народу? – непонимающе произнес я.

- Ты весьма дремуч, что сейчас подтвердил в очередной раз, - снисходительно оценил мои достоинства Писатель, стоящий во весь рост на носу кораблика и подставляя лицо свежему морскому ветру.

- И люблю руки оппонентами ломать, - добавил я. - Так что не искушай меня без нужды. Говори.

- В Венеции летний карнавал. Это не просто такой разухабистый балаган с масками и выпивкой. Это нечто большее. Это значимое событие и для Венеции, и для всей Европы.

- Люблю маски, - хмыкнул я. - Печать профессии.

- Ну да, ну да… Венецианцы готовятся к карнавалу целый год. Им страшно хочется отличиться друг перед другом нарядами и масками, некоторые из которых стоят приличных денег. Но люди их тратят. Это и национальные традиции. И народу хочется порвать ткань обыденности и провалиться в межвременье.

- Меняются маски. Меняются роли, - кивнул я. – Все меняется. Только то, что под маской, остается неизменным…

Венеция встретила нас нереальными толпами народа. Мне здесь приходилось бывать пару раз по долгу службы. Всегда поражало, почему она не ушла под воду под тяжестью миллионов туристов, которых здесь больше, чем цыплят на куриной ферме. Но сегодня количество желающих приобщиться к стране дожей било все рекорды.

В плотной людской массе мы преодолели от причала пару горбатых мостов и очутились на главной и самой знаменитой местной площади - Сан Марко. Люди и маски как цунами растекались вокруг древнего великолепного собора, гигантской колокольни. Наплевав на то, что это дурная примета, они двигались между двумя каменными столбами, на которых во времена Венецианской республики вешали преступников.

Карнавал! В эти дни в его безраздельной и сладкой власти вся Венеция. Рассекают по старинной брусчатке, по берегам каналов, по соборным площадям дамы в шёлковых и бархатных платьях, кавалеры в широкополых шляпах, треуголках, в ботфортах, и многие, многие другие персонажи. Они с удовольствием фотографируются с японскими туристами, жмут с достоинством и грацией руки русским пришельцам из снежных краёв. Широко распахнуты двери магазинов карнавальных масок и костюмов. В них заманивают самим своим принаряженным видом причудливо одетые манекены, со стороны до мистической жути неотличимые от людей.