Поглядев на неподвижную совунью, умиротворенно разглядывающую груду металлолома посреди ковра трупов, я переключился на тело молодого, низкорослого парнишки. Хотелось что-то сказать, подвести какой-то итог, подсластить пилилю и лишний раз оправдать его ги…

Глухой щелчок заставил позабыть о мертвых и повернуться к живым. Сжимая в тоненькой, но очень сильной руке княжеский меч, вампирша сделала шаг к удаляющейся княжеской спине, но скрытый механизм в рукояти уже пришел в движение.

Тоненькая ладошка испарилась в вспышке кровавых ошметков и стальных шипов. Меч рухнув под девичьи сапоги, принимая на себя целый дождь из теплой крови. Бледное лицо исказила судорога страданий, когда девчонка рухнула на колени, прижимая к груди свежую культю.

— Ну еж вашу налево… Че встала⁈ Кто тут санитарка вообще — бинты тащи, тряпки какие! Или ты ослепла нахрен, очки нужны⁈

— Очки твоей жене нужны, чтоб твой член разглядеть! Где ты тут чистые бандажи встречал⁈ Проклятье… А может… А может само свернется?

— Я те свернусь!!! А ну бегом!!! Хоть панталоны тащи, лишь бы чистые!

Закатив глаза, ведьма все же послушно бросилась к куче дважды убитых покойников и паре охреневающих петухов. Даже филин оторвался от вертолета, недоуменно глядя на нас.

Князь же напротив, лишь ускорил шаг, поспешно скрываясь за дымкой от все еще тлеющей изгороди. Зря это он, все равно одной дорогой возвращаться. Впрочем, ладно, повременим с его поисками — пусть сначала вампирша успокоится, а то выпьет нафиг.

— Ну ты и дура… — я присел возле хнычущей в агонии девчонки. — Еще и меч схватила… Смысла придать хотела, глубины. Кто с мечом, того от меча, око за око… Весь мир слепым оставишь, да?

С войной вроде покончили, инспектора с его дебильными предложениями отправили куда подальше. Осталось понять как разобраться с этим дурдомом… Не жизнь, а гребанный цирк. То на улицах, то на сценах, то прямо на костях.

Ладно хоть теперь вывод появился. Неутешительно, зато честный.

— Никак вы, блять, не научитесь…

Хотя, учитель из меня как из деда балерина.

Стащив с себя замызганный и истерзанный китель, я начал наматывать его взамен жгута на рыдающую от боли и обиды аутистку.

Хорошо хоть кто-то вспомнил, как это делается. Не тот результат на который рассчитывал федерал, не тот, которого хотел Гена, но куда больший, чем я надеялся.

Осенний дождь барабанил по оконной мозаике, сменяя образы безжизненной полянки заштукатуренным потолком. Камин давно остыл и спальню освещал только полумрак серого утреннего неба.

Вместо усеянной шрамами тонкой спины, на простыне покоилась дырявая сковорода на длинной ручке, играющая роль постельной грелки. Пришпиленный клочок холщовой ткани красовался одним единственным словом — «уголь».

— Специально ведь, жопа карамельная…

Как растолкать с утра, так «жалко», а как мозги за опоздание выносить… Специально повод создает!

Путь до кресла с парой берцев и синей рубашкой пролегал через кладбище разбросанных колготок, павших в неравном бою с летними туфлями и кучкой бюстгальтеров. Походу, сама она тоже проспала.

Когда вчерашний ужин отправился в журчащую дыру, а утренняя сонливость растворилась в ледяной воде из рукомойника, я, наконец, вышел в гремящий кастрюлями холл, у главного камина которого возилась коротышка в темном платье прислуги. Ее манера греметь на всю Ивановскую, вкупе с новенькими сапожками недешевой выделки выдавали крестьянскую дочку, одержимую жизнью в большом городе.

И раз из всех она выбрала Грисби — не особо-то умную.

— А! Так нынче к завтраку вы один, м’лорд⁈ Как гора с плеч… — ее неискреннее удивление соседствовало с вполне правдоподобной радостью. — Ох, милуйте, и мыслей не было о дерзости! Просто… Ну, сир же ведает, как порою требовательна ее милость…

— Во-первых, сиятельство, а во-вторых, ты прекрасно знала, что я дома один, ибо только тупой не заметит отсутствия шуб в гардеробе… Это чего, каша что ли?

— Овсянка, сир!

Усадив за стол и навалив мне целую кучу сочащейся маслом каши, она вдруг смущенно уставилась на тарелку напротив:

— Раз ее милость отбыла ранее и не станет трапезничать, то, пожалуй, мне стоило бы прибрать…

— Светлость же! То есть, сиятельство… Господи, да садись уже! И хватит этих голодный взглядов — ты прекрасно знала — ее дома нет!

Пропустив мимо ушей все кроме главного, девица приземлилась на хозяйский стул, принимаясь накладывать с пышущей жаром кастрюли ложку за ложкой и не переставая щебетать.

Начав с тоскливой погоды и дорожающих дров, горничная перескакивала с темы на тему, то бахвалясь медной брошью, купленной у прибывшего каравана, то на мужланов-караванщиков, настырно зазывающих ее присоединиться к ним вечером на постоялом дворе:

— Но видали бы вы их репы, когда я заявила чьему двору прислуживаю — стоило только указать на «Журчащего сира», как они едва портки не осрамили прямиком на… Ой, прощения просим, м’лорд, заговорилась…

— Я бы сказал, запизд… То есть, неважно.

Ее нога уже раз пять успела игриво и, ясен пень, «случайно» задеть меня под столом. Это, а так же озорные взгляды подсказывали — никак она, блин, не научится! Вся эта напускная наивность, подстроенные «завтраки вдвоем», намеки на защиту от «страшных» караванщиков… Сейчас, полюбому, будет просить чтобы я ее вечером с пустого квартала проводил — к гадалке не ходи!

Девчонка заявляет, будто мы уже встречались и словно я каким-то хреном спас ее от бесчестья в лапах караванщиков, но я в упор этого не помню. Равно как и ее имени.

Та и все равно гонит — к гадалке не ходи. Просто деревенская пастушка, которой хорошо, если восемнадцать стукнуло. Тупая как пробка, но хитрая как черт, — из тех, кто не прочь родить бастарда от какого-нибудь добренького и благородного старпера, дабы потом посасывать с него шекели на содержание спиногрыза.

Как и с овсянкой, аппетит приходит во время еды. Когда девчонка, ни разу в жизни не державшая в руках настоящей монеты, впервые постучалась в дверь, то хотела лишь кусок хлеба. А не прошло и пары месяцев, как начала не только жалование внаглую пересчитывать, так еще и глазки строить!

— Ох, м’лорд, и натерпелась вчера на Длинной улице — хвала Благому, хоть фонарщик по пути встретился, иначе бы сердце не сдюжило, в темноте да посреди домов брошенных! И как только пятипалой госпоже не страшно? Одной-одинешенкой на всю улицу, в лавке полной добра старинного да побрякушек золоченных…

— Хорошо ей. Тихо и еда с доставкой на дом.

Киара хоть и подкармливает аутистку, но порою той хочется и «свежака». Благо, в город то и дело залетают всякие уголовные рожи, наивно считающие девчонку антикварного салона легкой добычей… Сказочные долбозвоны. Хорошо хоть досуха не выжимает. Как правило.

Девчонка начала притворно канючить о том, как ей не хочется чесать под дождем к «той злюке-аптекарше» и что вообще-то она хотела служить лишь сиру, а не доброй половине города, но раз уж нам по пути, то мне не составило бы труда сопроводить ее до…

Богатый опыт «космических» завтраков в училище позволил добить тарелку в считанные секунды и хватиться за плащ, прежде чем девица среагировала:

— Но… Но… М’лорд, но обождите же, я ведь не успела даже с-собрать посуду и прикарманить чутка соли… То есть, нет! Я…Я никогда…

Будто кому-то не пофиг, что она подворовывает… Онаж горничная, блин, она рождена для этого! Ей в хате сразу воровские звезды набьют.

— Без меня справишься. Соль в кладовой, фиолетовой — привет фарту масти и все такое.

Оставив медяк на подоконнике, я быстро выскочил за порог — не хватало еще и на улице ее заигрывания терпеть! Не понимаю, как Эллис ее до сих пор не зарубила… Она же ревнивая как носорог! Чего-то тут нечисто.

— А, блин, накаркал!

Снаружи перестроенного домика, некогда принадлежавшего гильдии и заимевшего честь недолго привечать аж саму герцогиню, разливались грязные лужи, напрочь отрезая возможность пройти короткой дорогой через переулки.