Впрочем, раз дед не врал про их существование, значит не врал и про остальное — несмотря на гребанную магию и мутации, тельце у них вполне живое. Ножиком протыкается не хуже прочих. Маразматик любил хвастаться, что такую же «хреном по лбу» насмерть застучал. Маразматик старый.

Правда — раз эта тварь реально будущее предвидит, то какого черта меня в кабинет без охраны пускает? Я же ее начальника замочить собираюсь, разве нет?

— Не нравится мне все это…

Шагнув за порог и в последний раз взглянув в глаза перепуганной Киары, не решающейся преодолеть выросшую стену из агентов, я беззвучно закрыл массивную дверь.

Дверь беззвучно закрылась, обрывая негодование Киары на середине и разделяя мир на две части. Резко наступившая тишина заставила невольно поежиться — показалось будто сами звуки страшатся проникать в кабинет, избегая приближаться к инспектору. Склоняясь над монументальным столом, невзрачная фигура одним своим присутствием пробуждала во мне позабытое чувство тревоги.

Мурашки забегали по спине отнюдь не из-за Киары — какая бы отбитая она ни была, но сама кидаться на агентов не станет. И даже не из-за самого федерала — кем бы он ни был, как бы спокойно себя не вел, он попросту обычный человек из плоти и крови.

Дело в телохранителях. В их полном отсутствии.

В пугающем безмолвии кабинета находились лишь мы вдвоем и я совершенно не понимал причин его внезапной беспечности. Почему он не боится? Я же его прирезать собираюсь, разве нет?

Видя как он сидит за моим столом, начинаю понимать, отчего Аарон с князем вечно меня в колдовстве обвиняют да с опаской глядят — довольно стремно когда кто-то ведет себя словно знает все твои ходы наперед. С таким же лицом дневальный рассматривает схему пожарных выходов из казармы. Тысячу раз виденную и наскучившую с первого взгляда.

Федерал не спешил подавать голос, умело маринуя меня тишиной и спокойным взглядом. Классика. Все как по учебникам допросов — заставляет нервничать, власть прочувствовать, свое ничтожное место осознать. Прямо как князь при нашем первом разговоре. Только у чекиста действительно получается.

Если Рорик просто подражал манере своих родичей, что веселило, то инспектор применяет психологическое давление с полным пониманием, что пугает. Пугает и заставляет задаться простым вопросом, а на того ли я жало поднял? Может — ну его нафиг?

Взмокший лоб выдал меня не хуже белого флага. Смиряясь с «поражением», я уже открыл рот дабы хоть как-то разогнать невыносимую тишину, однако федерал с заискивающей поспешностью вклинился первым:

— Не беспокойтесь, вашей спутнице ничего не грозит. — молниеносно спрятав липкий взгляд за виноватой улыбкой, он за секунду переключился с грозного чекиста на радушного хозяина. — Мне пока удается держать властителя резиденции в рамках закона, — он не решится на месть при моих помощниках.

Жестом пригласив меня в гостевое кресло, он потянулся к графину из лазурного хрусталя. По мере того как простенькие деревянные кружки заполнялись, по кабинету все отчетливее разносился соблазнительный аромат спелого винограда и летнего моря.

Добродушное лицо федерала и его непринужденный тон вступали в диссонанс с преступно неудобным креслом. Несмотря на роскошную отделку, гостевое сиденье оказалось на редкость неуютным.

Ерзая по обивке я заметил как в глазах инспектора промелькнуло едва уловимое удовлетворение. Мои попытки устроиться удобнее выглядели тем комичнее, чем монументальнее представал неподвижный хозяин кабинета.

Кажется, я начинаю догадываться, что здесь происходит и нахрена он меня «позвал»…

Инспектор заботливо пододвинул простую трактирную кружку с роскошным экзотическим вином:

— И все же чувствую себя обязанным принести извинения за благородного Жимира. Моя повинность, мой недочет… Признаться, мне стыдно — при всем своем опыте не ожидал от молодого князя такой злосердности. Клянусь, с каждым подобным промахом я все чаще задумываюсь о… — мастерски изобразив будто ляпнул лишнего, он быстро опорожнил кружку и изящно перевел тему с князя на своего погибшего агента.

Из-под стола показались дорогие ножны с янтарными лилиями. Аккуратно положив шпагу Эмбер на моей половине, он смущенно пожал плечами:

— Прежде чем ты заявишь о праве на сатисфакцию и заколешь меня на дуэли, успею ли я взять слово?

Всем раболепным видом он просился на дерзость в стиле «если сумеешь говорить быстро». Уверен, какой-нибудь Грисби или князь так бы и сказали, прячась от липкого взгляда, страха неизвестности, и неуютного кресла за завесой выпендрежа.

Хитрый щегол… Как там писал этот древний китаец Сунь-Вынь? Сначала создай условия для победы, а уж потом побеждай? Сначала заставь собеседника принять выгодную для тебя роль, а потом дирижируй им будто актером в театре.

Да, стопудово на хамство нарывается, чтобы потом использовать или как-то иначе на чувство вины и стыда развести.

Убедившись, что прикушенный язык сделал свое дело и не позволил бормотать вслух, я пожал плечами в ответ, не желая принимать навязанную программу:

— Валяй. В конце-концов, для этого ты и замутил всю эту подковерную дрочь с глашатаем, чтобы говорить, верно?

Благодарная мина на его лице скрыла искру недовольства в глазах — он явно не любил, когда что-то идет не по плану. Со значением поглядывая на возращенную шпагу, инспектор завел речь про своего агента, — ту самую кошатину, что вспорола себе шею, не желая сдаваться в плен.

Рассказывая как воспитывал из уличной шпаны верного оперативника, федерал «нехотя» сознался, что переусердствовал. Отчего девчонка крайне болезненно восприняла нанесенное поражение и купание в городском фонтане. Оттуда, якобы, и растут уши с арестом и пытками Эмбер — обиду вымещала, мстила, позволяя эмоциям сыскать вину в безвинной. Оттого же и пыталась замочить меня «без приказа».

А вскрылась «бедняжка» из-за давней влюбленности в своего начальника. Не могла снести позора в глазах второй половинки точно так же как и боялась его подставить. Будучи дознавателем диверсантка прекрасно понимала, что развязать можно абсолютно любой язык…

Уж не знаю, узнал он подробности наших речных купаний от дровосеков или стражников, но версию выдал шикарную, не подкопаешься. Его слова поразительно удачно дополняли мои собственные сведения, выстраивая идеально ровную картину событий.

В кошатине впрямь ощущалась личная неприязнь, да и в одиночку он бы никогда ее не подослал. Может и не врет будто идиотка болезненно восприняла его похвалу в мой адрес и решила устранить соперника, выдав это за заботу о любимом.

Трагичная история о безграничной любви «приемной сиротки», чья импульсивность оставила вечный шрам на сердце у наставника лилась из его рта стройным потоком. Ведь если бы заметил, если бы догадался, если бы, если бы…

Я и сам не заметил, как начал кивать в такт словам, будто загипнотизированный. Чесалка за поясом перестала впиваться в спину, а рука все ближе подбиралась к простенькой деревянной кружке с невероятно ароматным вином.

Но попробовать элитное пойло не довелось. Подводя итог своей кадровой политики, федерал заигрался:

— Вот так, ведя ее по нужной тропе я позабыл что она вьется по краю обрыва. По сердцу говорил мой старый мастер, верные выборы подобно чудесам — являются лишь слепцам, глупцам, да подлецам. Другим, что не с их когорты они навеки недоступны… — с томным вздохом он сделал паузу на вино, незаметно следя за моей реакцией.

Осознание больно ударило по затылку, возвращая в реальность — он же за мной повторяет! Так же, как и антиквар до него! Вернее, не так, ибо в силу возраста и опыта молодой реставратор в принципе не мог правильно понять и половину тараканов в моей башке, упростив и сведя все к юношескому максимализму и идеализации, но вот инспектор оказался способнее.

Вся эта херня про чувство вины и допущенные ошибки, про загубленных подчиненных и правильные решения — это же моя лебединая песня! Плагиат, мать его!