Боров взял закрытую, скинув свои карты. Кощей тоже.

Остались мы с Дорошевичем.

Я пристально смотрел на него, пытаясь понять его эмоции. От этого сейчас многое зависит. Пойдет в открытую — значит сидит с хорошими картами. Возьмет закрытые — явно не все так хорошо. Но вот только нужно делать скидку на то, кто сейчас со мной играет. Ведь Дорошевич мог и намерено поступить иначе, чтобы ввести меня в заблуждение. Если я буду думать, что у него хорошая карта, то и рисковать буду меньше. А если напротив, решу, что пришла к нему дрянь, то и бдительность усыплю.

Вот ведь черт! Непростая дилемма. И тут как никогда не хватает эмоциональной карты. Я должен знать его, чтобы понимать, что у него твориться в голове. Но я этого не знаю. Он слишком умело закрывается.

— Возьму закрытые, — произнес Дорошевич, пронзая меня взглядом, как бы говоря — ну, что на это скажешь?

По всем правилам мне нужно было брать тоже закрытые — на руках оставались не такие уж и великие карты, да и светить лишний раз масть не стоит. Но… Дорошевич ждет от меня такого шага. И потому…

— Открываю, — произнес я.

И впервые за все игры Дорошевич дал слабину, показал эмоции.

В уголке правого глаза едва заметно дернулась жилка. Вот оно! Получилось!

Другие игроки тоже удивились. Верно подумали, что игрок я совсем никакой, раз решился на такой отчаянный шаг.

Кто знает, может, так оно и есть?

— Как вам будет угодно, — совсем тихо произнес раздающий и открыл две карты.

Это были семерка и восьмерка.

Мелочь. Дрянь. Сорняк.

Улыбка на лице Дорошевича растянулась еще сильней. Его можно было понять — раунд шел к кульминации и с такими картами будет сложно вырваться вперед. Я забрал карты, скинул пару валетов. Еще больше рисковал я, делая это. На руках остались семерка, три восьмерки и дама. Пиковая дама.

Пошли следующий круг. Повезло — ходил первым я, чем и воспользовался, скинув семерку. Остальные тоже не стали выпендриваться и отдали мелочь. Стало понятно, что в закрытых картах тоже ничего выдающегося не получилось взять. И только Кощей внезапно выдал туза.

«Собирает комбинацию!» — понял я.

Также, как и я.

Чертовски опасно собирать комбинацию. Лучше загрузиться хорошей картой и продержать ее как можно дольше — верный план. Но только не для меня. Когда садишься играть с шулерами надо понимать, что они предугадывают каждый твой шаг. И потому нужно делать так, чтобы обмануть их догадки.

Только вот до удачной комбинации мне мешала пиковая дама. Если в последний круг кто-то пойдет чем-то крупней нее, то я влип. Чертовски влип. Пиковая дама — это верный билет в проигрыш. Ее нужно скинуть. Как можно скорей. К тому же очередь ходить не моя. Мало того — я хожу самый последний. А значит должен буду выдержать весь круг.

Походил Кощей. Положил девятку, с явным облегчением. Потом, следом за ним — Боров. Он кинул десятку.

Напряжение росло. Если следующий кто-то повысит масть, то…

Нет, лучше об этом сейчас не думать. Потому что любые эмоции легко будет считать.

Оставался еще Солдат и сам Дорошевич.

Солдат отыграл вторую десятку. А Дорошевич… медлил. Он вновь читал меня, пытаясь понять, что я хочу скинуть и с учетом этого подпортить мне карту, не дать покрыть бой.

Чтобы не выдать себя мне понадобилось все свое самообладание.

— Ну, что же? Вскрываемся? — спросил Дорошевич, оглядывая всех и делая особый акцент на мне.

Он был практически уверен, что я проиграл.

— Вскрываемся, — кивнул Боров, шумно сопя.

И первый перевернул свои карты.

— Два туза и девятка, — произнес он и назвал свою комбинацию: — «Сапожки невесты»!

Неплохая комбинация, вполне. Но она не заставила меня напрячься. Впрочем, как и Дорошевича.

— Дама, валет и десятка, — открыл Солдат свою комбинацию. — «Полуночники».

Эта комбинация была сильней той, которую собрал Боров и тот грязно выругался. Боров встал, пошел к бару, где заказал сразу бутылку водки и принялся хлебать ее прямо из горла. Мы некоторое время смотрели, как напивается игрок, потом вновь сосредоточились над столом.

— «Сволочи!» — радостно воскликнул Кощей, выкидывая на стол три семерки.

— Позвольте, ведь это же «топоры палача», — поправил его Дорошевич.

— У нас такая комбинация «сволочи» называется, — ответил Кощей, явно довольный тем, что пока лидировал среди всех открывшихся.

— Пусть будет так, — согласился Дорошевич.

Но его эта комбинация явно не тронула. Он улыбался.

— Теперь наша очередь, Саша? Вскрываемся? — произнес он медовым тоном.

И кинул на стол туза, даму и десятку. Все червовых мастей.

Неплохо. Очень неплохо. Чертовски неплохо. Одна из самый высокий комбинаций. Зрители облегченно выдохнули, начали переговариваться, говоря, что Дорошевич заберет такой крупный выигрыш.

— «Царская охота»! — довольный собой, произнес Дорошевич.

И только я не спешил делать выводы, сидя недвижимо и терпеливо ожидая, когда первый эффект удивления у присутствующих пройдет и они затихнут.

— А у вас что? — любезно поинтересовался Дорошевич, чтобы соблюсти порядок и игры и засвидетельствовать мой проигрыш.

Все взоры теперь были направлены на меня. Многие вспоминали какая именно комбинация может побить карты Дорошевича. Не каждый мог вспомнить. Кроме меня. Я точно знал, какая карта сильней. И не всегда это туз. Один туз ничего сделать не может. Но вот три восьмёрки, это уже другое дело.

— У меня — «бесконечность», — ответил я и скинул восьмерки.

Легендарная «бесконечность», которая бьет абсолютно все комбинации. Никто никогда ее не собирает, потому что это слишком рискованно — сидеть весь кон с мелочью, грозя не взять круг, это очень опасно.

Все смотрели на карты, словно видели их впервые. «Бесконечность»… верно, она бьет и «полуночников», и «сволочей», и даже «царскую охоту».

— Игра окончена, — произнес вслух я то, что все боялись услышать, хотя для четверых это и так было понятно.

В помещении повисла гнетущая тишина. Все взоры были сейчас обращены на Дорошевича. Он множество раз говорил эту фразу другим людям, и исход их был разным: кто отдавал долг и становился нищим, кого-то убивали, потому что долг он уже не в силах был отдать.

Но никто и никогда еще не говорил эту фразу самому Дорошевичу.

Если проигрался — уходи. Вовремя остановись и уходи. Это единственное правило, которое должны выучить все, кто садиться за стол. Его знают профессиональные игроки. Его знают и шулера. Но ни первые, ни вторые не следуют ему. Потому что просто не могут.

Игра — как наркотик. Она дурманит мозг сладкой иллюзией, что следующий кон — вот точно будет твой. И чем больше проигрыш, тем больше желание играть дальше. Это как болото, в которое ты провалился. Сначала по щиколотку, потом по колено, дальше — по пояс. И нужно бы возвратиться назад, пока не поздно. Но кажется, что вроде бы прошел самую глубину, дальше будет только мельче. Но мельче не становится. И ты тонешь, тонешь, тонешь…

Шулера знают цену этой ходьбе по трясине, потому что направляют игроков в нее. Но едва сами ступают на зловонную хлябь, как становятся заложниками собственной уверенности. Выиграю. Обману. Достану нужную карту.

Вот и сейчас я видел в глазах Дорошевича тот самый дикий блеск самоубийственной надежды. И это было хорошо. Это значит, что разум у него отошел на второй план, теперь игроком управляют эмоции.

— Игра закончена, — повторил я, но в тоне голоса сделал едва заметные вопросительные нотки, как бы приглашая Дорошевича на обсуждение этого высказывания.

— Нет, — прохрипел он. — Не закончена. Игра не закончена.

И с этими словами он вдруг резко нервно встал и достал из-за пояса револьвер.

— Игра не закончена… Она только начинается.

— Клим Климыч, что вы удумали? — насторожился Кощей, глядя на револьвер в руках Дорошевича.

Тот не ответил. В его глазах сияла злость, нестерпимая, кипящая, всепоглощающая. Проигрывать он не умел. И потому еще сильней сейчас кипел, словно самовар.