— А как зовут художника?

— Абрахам Анисимов.

— Анисимов? — повторил я. — Никогда не слышал такой фамилии.

— Кажется, он не местный — я как ни старалась, так и не нашла про него хоть какой-то информации. Ни про него, ни про его родственников.

Я поблагодарил Ирину и вышел из кабинки туалета.

— Позвони мне! — крикнула вслед Ирина, но я уже вышел наружу.

Нужная информация была получена.

Санаторий «Сосновый Бор» стоял на краю леса, подобно кораблю, затерянному в бурном море древесных стволов. Его стены, изначально белые, были теперь испачканы темнотой времени, и от них веяло холодной опустошенностью. Окна, затянутые пылью и паутиной, были закрыты, словно глаза мертвеца, направленные в пустоту.

Несмотря на то, что у санатория имелось несколько человек обслуживающего персонала, здание все равно каким-то странным и мистическим образом быстро натягивало на себя костюм брошенности — окна зарастали паутиной практически на следующий день, краска лопалась, едва только засыхала, а пыль и вовсе не выдувалась. Сначала персонал старался, а потом плюнул и перестал обращать на это внимание — все равно никому не было до этого дела.

Над крышей больницы вился дым, но не от дымохода, а от костра, который горел где-то в лесу, оставляя пугающий запах горелого дерева и влажной земли. Ветер нес с собой шум сосен, которые стонали и шептались на древнем языке леса, словно предупреждая о неизбежном.

В воздухе висел ощутимый туман, делая очертания больницы нечеткими, призрачными. Он укутывал ее в своей прозрачной пелене, словно попытался скрыть тайны, которые скрывались внутри.

И хоть больница стояла одна, в глубине леса, каждому не частому путнику, кто блуждал в здешних местах, казалось, что за ним кто-то наблюдает. Из леса. Словно бесчисленные глаза сосен смотрели из темноты, следя за всем, что происходило в «Сосновом Бору» и вокруг. И каждое шелестенье листьев, каждый скрип ветвей казался шепотом невидимых существ, предупреждающих о неизбежной опасности.

Ночь, густая и липкая, окутывала «Сосновый Бор» как погребальный саван. Ветер, пробирающий до костей, жалобно стонал в ветвях сосен, окружавших больницу, словно скорбя по ее обитателям.

В свете тусклого фонаря, освещающего главный вход, возник силуэт. Человек в черном, с головы до ног закутанный в плащ, словно черный призрак, возник из пустоты внезапно.

Лицо его скрывало капюшон, но невозможно было не чувствовать тяжелой, холодной ауры, которая исходила от незнакомца. Он бесшумно скользил по земле, его шаги не издавали ни звука. Охрана, два грузных мужчины, стоящих у входа, не заметили его до самого момента нападения. В миг он оказался перед ними, и в темноте прозвучали два глухих удара, как два удара молотком. Мужчины обмякли и упали, не издав ни звука.

Маг вошел в больницу, его черные глаза, сияющие красными огоньками, сканировали каждое помещение. Он шел целенаправленно, не отвлекаясь ни на что. Его цель была где-то поблизости.

Тишина в коридоре была настолько густой, что ее можно было ощутить физически. Она давила на уши, заглушая даже собственное дыхание.

Проходя мимо камер, он видел их обитателей — двери были изготовлены из пластика и решеток, чтобы врач и медбратья могли наблюдать в периоды буйного поведения за своими пациентами. Больные лежали на кроватях, в глубоком сне, их лица были бледными и изможденными. Но как только тень человека в черном падала на их комнаты, они вздрагивали, просыпались и вскакивали. В их глазах зажигался дикий ужас.

Они принимались кричать и биться головой о решетки. Видя это, человек в черном улыбался шире.

Под общий хор безумия человек в черном шел вперед, не останавливался, оставляя за собой след ужаса. «Сосновый Бор» просыпался, но не от рассвета, а от ночного кошмара. И каждый крик пациентов был звуком неизбежного бедствия.

Незваный гость остановился перед последней камерой в коридоре. Она была такой же, как и все остальные — серая, угрюмая, с проржавевшей решеткой на двери. Но от нее веяло некой необычайной тяжестью, как будто за ней скрывалась тайна, которая тянула к себе, словно черная дыра.

Человек в черном поднял руку, и его пальцы, тонкие и длинные, словно когти, испустили бледное свечение. Он провел рукой по воздуху, и дверь камеры с глухим щелчком распахнулась сама по себе.

Внутри камеры было темно. Единственный источник света падал из узкого окна, затянутого решеткой, освещая пыль, висящую в воздухе. На кровати, закутанный в простыню, лежал мужчина. Его лицо было бледным, а глаза закрыты.

Человек в черном вошел внутрь. Некоторое время он рассматривал скудное убранство камеры. Потом приблизился к кровати, и в комнате повеяло холодком, который пробрал до костей.

Пациент, лежащий на кровати, внезапно открыл глаза, повернул голову. Он увидел стоящего над ним человека в черном и побледнел, словно увидел призрака. В его глазах застыл ужас.

Человек в черном улыбнулся. Его улыбка была широкой и холодной, как у смерти.

— Они скоро созреют, верно? — хрипло произнес он, все так же не мигая глядя на лежащего.

Пациент кивнул, его губы дрожали, а голос был едва слышен:

— Да… скоро…

Человек в черном вновь улыбнулся. Он поднял руку, и его пальцы снова засветились бледным светом. Он провел рукой над головой лежащего, и в комнате повеяло холодом.

В глазах пациента появился ужас, но он уже ничего не мог сделать. Больной ощутил острую боль в груди, словно в него впился холодный меч. Он вскрикнул и обмяк, его тело ослабло, и он упал на кровать.

Человек в черном стоял над ним, его улыбка не сходила с лица. Он смотрел на мертвое тело с нескрываемым удовлетворением, словно он только что собрал свой урожай.

— Еще одна душа для моей коллекции, — прошептал он.

Он прикоснулся к груди лежащего. Пациент, хотя и был мертв, вздрогнул, словно от удара тока. Его глаза раскрылись, и в них застыл ужас. Он пытался говорить, но из его рта вырывался только глухой хрип.

В этот момент из его груди вырвался и полетел к руке человека в черном полупрозрачный шар, не больше шара для бильярда. Гость ловко поймал ее, рассмотрел со всех сторон. Удовлетворенно кивнул.

Потом закрыл глаза и вдохнул, впитывая в себя, и в его глазах зажглись нечеловеческие огоньки. В этот же самый момент все кричащие пациенты замолчали — как по команде.

Быстрым шагом человек в черном направился на выход. Он возвращался во мрак, откуда пришел, оставляя «Сосновый Бор» погруженным в тревожный сон.

Выйдя из галереи, я прежде всего позвонил Кривощекину и попросил его узнать про Березова — кто такой, чем живет, чем известен. Кривощекин согласился помочь и сказал, что перезвонит, как все выяснит.

Потом, недолго думая, решил проведать Абрахама Анисимова — странного художника, который изобразил на своей картине необычные хрустальные шары. Я хотел узнать у него про эти шары как можно больше. Надеюсь, он не окончательно спятил и сможет мне помочь.

Автомобиль скрипнул покрышками по асфальту, тормозя перед высоким забором, увенчанным колючей проволокой. Сквозь ворота, украшенные ржавой табличкой «Сосновый Бор» и гербом — сосной с продетыми в ветви звездами — я увидел внушительное здание с закругленными окнами и мрачноватым фасадом.

«М-да, на санаторий это едва ли похоже», — подумал я, выходя из машины.

Подойдя к воротам, я увидел двух полицейских. Они с недоверием посмотрели на меня. Один из них курил, второй заполнял какие-то бумаги.

— Доброе утро, — произнес я, стараясь говорить спокойно.

Один из полицейских, мужчина с густыми бровями, вопросительно взглянул на меня.

— Вы к кому? — спросил он, не отводя взгляд.

— Я к Анисимову. Хочу его навестить, — ответил я.

Оба, едва услышали эту фамилию, сразу же как-то встрепенулись, оживились. Второй полицейский, молодой человек с бледным лицом, подошел ближе и прищурился.