— А кто вы такой? И зачем вам Анисимов? — спросил он, доставая блокнот и ручку.

— Признаться, лично я его не знаю, но хотел бы переговорить с ним по поводу его работ. Он художник.

Полицейский с бровями хмыкнул.

— Анисимов уже не принимает посетителей, — заявил он, оглядывая меня с подозрением.

Я почувствовал, как во мне начинает закипать злость.

— Может быть, мы все-таки у него спросим принимает он или нет? — проговорил я, стараясь сохранять спокойствие.

Полицейский недоверчиво посмотрел на меня, потом на своего напарника, потом снова на меня.

— Хорошо, — сказал он, наконец, — покажите документы.

Я подал им паспорт и водительские права. Они внимательно их изучили, потом вернули мне.

— Подождите здесь, — сказал полицейский с бровями, повернувшись к воротам.

Он заговорил по рации, а я сжал кулаки, чувствуя себя словно на допросе.

Ожидание показалось вечностью. В конце концов, полицейский с бровями кивнул и, не говоря ни слова, повел меня по длинному, мрачному коридору. Стены были окрашены в бледно-серый цвет, и на них были развешаны скучные картины с изображением пейзажей.

Мы остановились перед дверью, на которой была прикреплена металлическая табличка с номерком. Полицейский отпер ее ключом и попросил меня войти.

Я оказался в маленькой комнате, в центре которой стояла железная кровать. Вокруг лениво расхаживал врач с незажженной сигаретой в зубах. Рядом — санитарка, испуганная, дерганная. На кровати, с покрывалом до плеч, лежал Анисимов. Мертвый.

Его лицо было бледным, а губы сжаты в тонкой линии. Глаза закрыты, но даже в смерти на них легла некая странная гримаса ужаса.

Я подошел к кровати и посмотрел на Анисимова. Он казался спокойным, но это спокойствие было мрачным, похожим на безжизненную маску.

— Он умер сегодня ночью, — сказал полицейский, стоя у двери. — Предположительно от сердечного приступа.

— Умер? — удивленно проговорил я, взирая на странное выражение лица покойного — словно тот перед смертью увидел призрака.

— Такое бывает, — без всяких эмоций произнес врач, чиркая спичкой о помятый коробкой — спичка все никак не хотела давать огня.

Я не отрывал взгляда от Анисимова. Его лицо было искажено страхом, и это было не то лицо, которое должно быть у человека, умершего от сердечного приступа.

Закурив наконец сигарету, врач сурово взглянул на меня.

— Ну всё. Больше вам здесь делать нечего. Проведали знакомого — и хватит. Идите. А то сейчас главврач придет, орать будет.

Я кивнул, но ноги не слушались и уходить я не спешил.

Врач кивнул полицейскому, давая знак, чтобы тот выпроводил меня.

— Парень, давай. И в самом деле пора. Вот, можешь взять на память.

Он протянул мне тоненькую тетрадь.

— Что это? — спросил я.

— Никаких родственников у него не было, — пояснил полицейский, кивая на тело. — И мне это всё без надобности.

— А для дела они разве не понадобятся? — спросил я, забирая тетрадь и осматривая ее.

На обложке — просто «Дневник». Тетрадь, сшитая из грубой, серой бумаги, пропахшая сыростью и чем-то странным, напоминающим одновременно влажную землю и старую краску. — Для какого дела? — спросил полицейский. — Пациент умер от естественных причин. Дела в этом случае не открывается. Мы лишь протокол составить пришли — так положено. А теперь давай, иди. А то и на тебя сейчас протокол заведу — за нарушение режима посещения!

Я вышел из палаты, крепко сжимая в руках дневник.

В душе было странное ощущение. За несколько часов до того, как я захотел встретиться с, возможно, единственным человеком, которым хотя бы смог мне рассказать хоть что-то об этих странных хрустальных шарах, он вдруг умирает от сердечного приступа. Какое-то странное совпадение.

Я сел в машину, взглянул на дневник. Обычная ученическая тетрадка в клетку.

Внутри, пожелтевшие страницы, покрытые царапинами и кляксами, хранят хаотичные записи, похожие на поток сознания. Нет никакой систематики — ни дат, ни чисел, ни времени. И даже писал Анисимов не только строго по горизонтали, но и сверху вниз, и по диагонали. Записи перемежались зарисовками, причем весьма специфичными и с художественной точки зрения правдоподобными.

«Красный — цвет крови, но также и цвет заката. Солнце плачет, его слезы окрашивают небо в багровый, и мир погружается в тень. Я боюсь темноты, но она манит меня. Она хранит тайны, о которых я могу только мечтать.»

«Она танцует на краю пропасти, ее платье развевается как крылья птицы. Я пытаюсь поймать её, но она скользит между моих пальцев, как дым. Я хочу прикоснуться к её свету, но боюсь, что он сожжет меня.»

«Стены давят, они сковывают меня, не дают дышать. Я рисую, я пытаюсь вырваться наружу, но все без толку. Я пленник собственных мыслей, и они пожирают меня.»

«Я вижу их, они смотрят на меня. Их глаза пустые, их лица искажены. Они шепчут мои тайны, они знают мои мысли. Они смеются надо мной, они хотят меня сломать. Но я буду бороться, я не сдамся!»

«Я слишком стар, но никто не верит мне! Никто не видит этого!»

Я прочитал пару страниц и понял, что абсурда в записях много и вряд ли там можно найти ответы на мои вопросы. Я испытывал разочарование. Мне хотелось выяснить об этих хрустальных шарах как можно больше, но судьба вновь не давала мне это сделать. Но, надо признаться самому себе, не только это меня беспокоило и заставляло искать те, кто знает про шары хоть что-то. Перед глазами встал тот самый черный шар, в котором отразилась одна из картин моего будущего — схватка с незнакомцем на шпагах и моя смерть.

Можно ли было верить этому предсказанию? Судя по тому, что отражалось в других шарах, причин не верить у меня не было.

Я завел машину и поехал назад, в поместье.

— Где Босх? — спросил я охрану, едва заехал на территорию.

— Во второй башне, — ответил охранник.

Я пошел туда. Снаружи никого не было и я, недолго думая, зашел внутрь.

Воздух в шахте был тяжелый, влажный, пахнул землей и камнем. Я спустился вниз, опираясь на магическую лампу, которая освещала путь. В глубине увидел рабочих, их лица были зачернены угольной пылью, одеты в грубые кожаные куртки и штаны. Клехи работали дружно и быстро.

— Как идут дела? — спросил я, голос едва достиг ушей рабочих.

— Неплохо, господин, — ответил старший из второй бригады, снимая с головы шапку и вытирая лоб рукавом. — Проход уже почти на половину пробит. Надеемся, что к концу недели мы доберемся до новой жилы.

Я кивнул, приглядываясь к стенкам шахты. Камень, из которого был выбит проход, был темным, почти черным, с редкими вкраплениями блестящих жилок.

— Как качество камня? — спросил я, высматривая Босха.

— Хорошее, господин, — ответил рабочий. — Камень твердый, много магической энергии в нем. Новая жила обещает быть богатой.

Я удовлетворенно кивнул. Новая жила камня могла принести большую выгоду. Но меня беспокоила другая мысль. Проход под землей был не только путем к богатству, но и к опасности. В глубине земли таились не только богатства, но и неизвестные силы, которые могли оказаться сильными и непредсказуемыми.

— А вы уже пробовали пройти дальше? — спросил я.

Рабочий покачал головой.

— Нет, господин. Еще слишком опасно. Там много нестабильных проходов, и неизвестно, что может поджидать в глубине.

Я вздохнул. Понимал, что рабочие правы. Но желание попасть в подземелье, исследовать его тайны, было сильным.

— А как насчет монстров? — спросил я.

— Имеются, — кивнул рабочий.

— Но они несколько иные, чем те, что обитают в первой башне? — произнес я, вспоминая тварей, которые мне попались.

Клех вопросительно глянул на меня. Ответил: