— Горячо сейчас там, — хмуро ответила Катя. — И есть большой шанс выхватить пулю в спину. Или в лоб.

Это еще больше добавило к моему и без того плохому настроению черных красок.

Я начал осматриваться, вглядываться в лица. Довольно скоро увидел Крысу, он стоял поодаль от всех. Все такой же, с кривым носом, но вот взгляд потухший.

Я кивнул всем остальным:

— Вон Крысеев.

Крыса поднял на нас взгляд. Я приветственно кивнул — все-таки пережили вместе тяжелые мгновения, а это, как говорят, сплачивает. Но Крыса сделал вид, что не узнал меня, от чего мне стало противно — словно потрогал слизняка.

— Некоторых жизнь не меняет, — фыркнула Катя.

— Добрый день! — крикнул вдруг зычный громкий голос и к нам вышел коренастый мужичок.

Одет он был в военную форму, без погон. Лицо его было квадратное, словно накрошенное поваром-неумехой — глаза разные, одно с прищуром, другое навыкат, нос смотрит в бок, рот как шрам, разделяет щетинистый подбородок. Незнакомец не внушал доверия и представлялось, что он служит тут, в кадетском корпусе, каким-нибудь палачом.

— Сказал добрый день! — рявкнул он и толпа нестройно начала отвечать ему. — Какой ужас! Значит так, утырки. Меня зовут зауряд-поручик Шмыгаль Семен Семенович. Я вам тут и папа, и мама. И я буду делать из вас людей. Кадет должен стрелять как ковбой и бегать как его лошадь. Так вот я сделаю из вас и ковбоев и лошадей. Всем все понятно?

Толпа вновь что-то промычала.

Шмыгаль сморщился. Начал дежурно говорить:

— Кадетский корпус имени Михайлова — это частично полный пансион. И это вам не Школа. Тут вы будете жить месяц. Потом только можно будет посетить дом. Но только на один день! А дальше — учеба, тренировки, еще учеба, и марши, марши, марши, — Шмыгаль хитро улыбнулся. — Вам понравится. А если не понравится, то три наряда вне очереди. Всем все ясно?

Собравшиеся нестройно что-то защебетали.

— Не слышу? Что за баранье блеянье? Нужно говорить «так точно!». Понятно?

— Так точно!

— Не слышу!

— ТАК ТОЧНО!

— Вот и хорошо.

Шмыгаль достал бумагу из внутреннего кармана кителя, развернул ее, подслеповато щурясь, начал читать. Потом, прочитав, посмотрел на собравшихся.

— Значит так. То, что вас определили сюда сам Император Алексей Иванович еще не делает вас какими-то избранными или неприкасаемыми. Для всх правила одинаковы. Для вас — тем более. Так… — Он сосредоточенно потер пальцами переносицу. — Где тут список фамилии? Ага, вот он!

Он принялся делать перекличку, на каждую фамилию придумывая обидную рифму:

— Бульмяк — полбу хреном шмяк!

— Петров — без штанов!

— Куприн — в штанах блондин!

— Гордеев — сын лакеев!

Кто-то хихикал, кто-то молчал, испытывая стыд за недалекого зауряд-поручика, кто-то — в основном, кого уже успели назвать, — едва сдерживался и сжимал кулаки.

Мне же было безразлично. Я понимал, что таким способом он просто пытается понять уровень выдержки поступивших новичков и понять кто из нас самый слабый.

— Крысеев — экспонат туалетных музеев!

— Заткнись! — внезапно ответил Крыса и толпа тут же затихла.

— КТо сказал? — рявкнул Шмыгаль, пробежавшись взглядом по рядам. — Крысеев — вышел из строя! Я сказал вышел!

Крыса шел в развалочку.

— Ага, значит смелый самый? Ну так вот что я тебе скажу, Крысеев. ДУмаешь, что твой род поможет тебе? Думаешь, если есть власть, то ты тут крутой, да? Только вот не так все немного.

Шмыгаль подошел ближе к Крысе и вдруг резко выкинул руку вперед, нанеся тому тяжелый удар в живот.

Крыса охнул, согнулся пополам.

— Вот что тебе нужно знать, Крысеев. Я — человек военный, у меня желтая полоска. И твои замашки аристо на меня не распространяются. Нет у тебя на меня власти, сынок. Усек? Вот и хорошо, а теперь возвращайся в строй, Крысеев — экспонат туалетных музеев!

Унижение продолжалось еще долго, пока вдруг мимо нас не проехали пять грузовиков. Они остановились на большом плацу и из них начали выгружаться солдаты.

Но их состояние…

Каждый был в крови, головы кое-как забинтованы, хромые и едва передвигающиеся, кто-то на носилках, некоторые носилки были полностью закрыты простынями, еще больше распаляя воображение и нехорошие мысли. Солдаты стонали, кто-то в истерике плакал, кто-то молчал, смотря в одну точку. Казалось, они только что повстречали самого дьявола и заглянули в самые бездны ада.

— А это еще кто такие? — испугано спросила Катя, глядя на раненных.

— Это с Ведьминого Яра приехали, — испуганно шепнул кто-то из задних рядов. — Я слышал, мне рассказывали, что оттуда стабильно по пять-шесть трупов привозят после каждого учения. Самое страшное место, которое тут только есть.

— Ну, что смотрите? — рявкнул Шмыгаль. — Живо в общежитие — переодеваться и на выход, — он кивнул на раненных. — Это мясо отслужило свой срок. Теперь и вам пора!

И зычно рассмеялся. А потом вдруг резко остановился и совсем по звериному зарычал:

— Сегодня пойдем на Ведьмин Яр. Прямо сейчас. Немедленно!

И вновь захохотал.

— А вы что думали, что тут будут с вами цацкаться? — злобно ухмыльнулся Шмыгаль. — Нет, девочки и мальчики, Школа закончилась. Это — кадетский корпус, отсюда выходят настоящими воинами. Или выносят в гробах. Здесь я вас перекую в гвозди. Взгляните на себя прежних в последний раз. Запомните, какие вы жалкие, сопливые. С этого момента вы будете только преображаться, причем в лучшую сторону.

— Не хотел бы я такое преображение, — прошептал Иосиф, кивая в сторону, где разгружались побитые воины.

Вид у тех и в самом деле был не лучший.

— Кто это сказал?! — дернулся Шмыгаль. — Кто это такой умный? Крысеев, ты?

Тот покачал головой.

— А кто?

Зауряд-поручик принялся обходить ряды, внимательно глядя на каждого.

— Запомните, утырки. За каждое сказанное вами слово я буду спрашивать. Если что-то сказал — будь готов ответить за свои слова. Причем сполна, может даже, разбитым носом или выбитым зубом. Понятно говорю?

— Так точно! — дружно крикнули мы.

— Вот и отлично, — удовлетворенный таким слаженным ответом, кивнул Шмыгаль. — Только вот Ведьмин Яр повидать все же придется. Ну что, наложили в штаны? Это правильно, место там и в самом деле ведьминское, земля кровью напитана так сильно, что ничего уже там не растет, ни цветы, ни трава. Ну, что замолчали, салаги?

А что тут можно было сказать? Никто умирать в первый день пребывания в кадетском корпусе не хотел, вот все и молчали.

— Расслабьтесь, пацаны, — произнес кто-то.

Я обернулся. Это был один из тех, кто приехал на грузовиках — невысокий паренек моего возраста. Под глазом у него красовался огромный «фингал», лиловый, опухший, не давая самому глазу даже открыться.

— Расслабьтесь, Шмыгаль не имеет права отправлять личный состав на полигон категории «А» и на Ведьмин Яр.

— Петров! — крикнул Шмыгаль. — А ну пошел в корпус! Или я тебе два наряда вне очереди быстро нарисую под вторым глазом!

Петров презрительно фыркнул в ответ, но в корпус пошел.

Эта новость о том, что испытания на сегодня отменяются, немного разрядила и без того нервозную обстановку.

Шмыгаль злобно цокнул, передернул плечами. Потом сказал:

— Ладно, сегодня поход за смертью отменяется. Но как отправитесь на Ведьмин Яр, то молитесь — возможно, именно вы оттуда не вернетесь, — крикнул он вслед, кивнул на каталки, закрытые простынями.

Было видно, что там лежали люди. Все поняли — про молитву Шмыгаль говорил не в переносном смысле.

Кадетский корпус состоял из нескольких зданий. Одно, центральное — учебный корпус. Два слева, серых, похожих на тюрьму, «Пуля» и «Штык» — мужские общежития, и одно справа, прямоугольное — женское, называемое второкурсниками «ЦПХ». Что это значило, я не знал, но кто-то подсказал, что буква «Ц» означает «центральное», а «Х» хранилище. На счет буквы «П» версии разнились. Начиная от «полковое» и заканчивая совсем уж непристойным словом.