Маня, уяснив претензии Егора расхохоталась и просветила, что папка герой так-то. Не такой как он, Егор, но тоже молодец! «Хорош киснуть дома, пошли!» — растормошила его Маня. Егор, устыдившийся недавних мыслей — стал собираться. «Весело будет!» — Обещала Маня: «Врачи придут! Папка гитару настроил!»

— Я пить не буду! — Предупредил Егор, подмигнув Мане.

— Папка тоже! — Подмигнула та в ответ.

Ксюша, что-то заподозрив — насторожилась, в чем-то тут был подвох. И в своих подозрениях она была не одинока, Толян с Олегом весь вечер сидели как на иголках. Внимательно наблюдая за действительно непьющими братьями. И что более всего странно — сами не пили! Впрочем, Ксения вскоре выбросила все подозрения из головы и просто наслаждалась компанией и живой музыкой, петь Серега умел.

И только доктора весь вечер не теряли бдительности, обменивались многозначительными взглядами и с Маней разговаривали изысканно-вежливо, называя её не иначе, как Марией. И даже нет-нет — на Вы…

Ярко освещённый расставленными канделябрами кабинет Павла, Нелидова и Александр Васильевич расположились у ломберного столика, сам Павел Петрович — у камина. Взметнувшееся в камине пламя жаром опаляет лицо императора, Павел стиснув зубы и отворачивая лицо — каминными щипцами шерудит брошенные в камин бумаги. Огонь в камине напоследок взметнулся и опал, над углями заплясали черные хлопья пепла…

— И вот так каждый день! — Нервным шепотом поведала Катенька Суворову. — По три-четыре указа пишет, гнусно хихикает и потом сжигает…

— Ты, кхм, Екатерина, усвоила что тебе император сказал!? — Суворов с жалостью посмотрел на Нелидову. Павел Петрович недавно наедине недвусмысленно высказался: «Присмотрите за этой курицей, Александр Васильевич, начнет лишнего квохтать за пределами кабинета — голову свернуть!»

— Я беззаветно верна нашему государю-императору! — С жаром воскликнула Екатерина.

Павел твердым решительным шагом прошел от камина к столику, взялся за спинку стула и как будто из него вытащили стержень — безвольно опустился на оббитое тканью сиденье, закрыл лицо руками:

— Как в паутине липкой! — Глухо, из под рук, проговорил. — Бьюсь мухой в тенетах, страна в долгах, мздоимцы, казнокрадство! А у этих, излюбленная тема для великосветских сплетен, кто с кем ебется! — Отнял руки от лица и голос загремел. — Донесли о приемах закрытых, кои некоторые в частном порядке устраивают. Костюмы срамные, бриллиантами на жопах сверкают и свальный грех!

— Потерпи, Павел! — Нелидова участливо положила руку на плечо. — Сам говорил, что купца следует дождаться!

— Не потерплю! — Павел резко дернул плечом, скидывая руку Катеньки. Тут же смягчился, извинившись. — Прости душенька!

«А говорят что друзья!» — Похохатывал про себя Александр Васильевич, не испытывающий никакой неловкости, к своим годам повидал и не такое, чтоб можно было смутить видом влюбленной парочки: «Друзья так не милуются и не бранятся…» В дверь тактично постучали и дождавшись позволения войти — важно вплыл лакей, объявивший:

— Ваше императорское величество! Доставили ящик из Зимнего!

Павел с довольным видом хлопнул в ладоши: «Заноси!» — ангажировав для Суворова с Катенькой: «А сейчас — черный ящик!» Александр Васильевич в недоумении потряс головой, верно ли он расслышал?

Желтый ящик Павла, заведенный им в первые дни правления — давно стал притчей во языцех среди всех слоев общества Санкт-Петербурга. Установленный на окне первого этажа Зимнего дворца желтый железный ящик с прорезью — предназначался для подачи анонимных жалоб и прошений.

Несмотря на уверения Павла конфидентам, что сидеть до появления Губина с Урала на троне будет без резких движений и преждевременных указов — в случае с рассмотрением анонимных жалоб император иногда не мог сдержаться. Как ни старался. Несколько показательно наказанных чиновников отбыли в Сибирь, газетчики это начинание всемерно осветили.

Были и эксцессы, так одного кабатчика, славного безбожным разбавлением вина водою, во время дознания так ретиво расспрашивали, что он утонул в ведре с самолично разбавленным пойлом. Начали раздаваться первые взвизги либеральной общественности о самодуре и сатрапе Павле. Пока одиночные и робкие — прощупать реакцию административного аппарата.

Сам того не желая — Павел расшевелил гадюшник. Среди знати и чиновников поползли тревожные шепотки и пересуды. Ключ от ящика хранился у самого императора, а в последнее время, когда до его императорского высочества донесли сведения о том, что на близлежащих к Зимнему дворцу улицах появились мутные личности, препятствующие просителям — был вызван для приватной беседы Новиков.

В газетах появились объявления о том, что отныне прошение и жалобу императору можно отправить и по почте. Невзирая на сословие и вероисповедание. А солдатские патрули частым гребнем прошлись по территории, прилегающей к Зимнему дворцу, беспощадно разгоняя кучкующихся подозрительных личностей, прикладами и ногами, с формулировкой: «Больше трёх не собираться!»

Заметив недоумение генерала-фельдмаршала, Павел ухмыльнулся: «Перекрасить решил, а то желтый — как-то солнечно. Этак и потомки забудут про такое начинание и не солидно. А черный — самое то!» — и любовно постучал по боку ящика, отозвавшегося глухим «бум, бум, бум» в недрах. «А ведь полный почти, по звуку!» — обрадовался Павел. Засучил рукава, отпер ящик и вывалил содержимое на стол: «Утром разбирать с секретарями буду, чтоб икалось кой кому!»

Запер опустошенный ящик ключом, кликнул лакея, чтоб унесли и отвезли обратно в Зимний. Придя в благодушное расположения духа — велел принести вина. Посмотрев через бокал на собеседников, Павел угрожающе пообещал: «А я ведь не все указы что пишу — сжигаю, кое что в столе, давно назрело. Вот новостей дождусь и начну перерабатывать, в свете новых обстоятельств!» — И грохнул кулаком по подпрыгнувшему ломберному столику: «Рраспустились!»

Вздрогнул даже ко всему привычный Суворов, а у Нелидовой забегали глазки. Заметивший это Павел назидательно ей выговорил:

— Катенька, милый друг, по хорошему прошу, уйми своих многочисленных родственников! Полезли как только тебя камер-фрейлиной поставили! Милостей алчут, земли и душ крепостных! И этим своим, кои в Европах обретаются, шепни по сродственному — замучаются пыль глотать!

Павел не по императорски выпил бокал вина в несколько глотков и продолжил:

— Через Машку заходят! Чувствую, и ты просить хочешь!? Так вот хуй вам, а не земли с крепостными! Как во Франции хотите? Чтоб вам головы озверевшее от вашей вседозволенности податное население порубило?! Это запросто, только не гильотиной. Косами снимут, предварительно на вилы подняв!

— Как можно её императорское величество Машкой!? — испуганно пискнула Нелидова.

— А императрица не баба что-ли? — Искренне удивился Павел. — У ней там что, поперек?!

Катенька закатила глаза и стала примериваться к обмороку, оценивая обстановку. Суворов сразу отодвинулся: «Я старенький, баб на руках таскать!» Павел откровенно глумился над её напускным. Нелидова плюнула: «Тьфу на вас, мужланы! Никакой куртуазности!» Павел завелся: «Куртуазность — это к петухам гвардейским, вон их сколько при маменьке из казарм в фавориты пролезло, через куртуазность и опочивальню!»

Генерал-фельдмаршал, видя что беседа сворачивает не в ту сторону, тактично сменил тему, кашлянув:

— К слову о петухах гвардейских, Павел Петрович! Мыслю смотр устроить среди войск, посмотреть степень готовности и подготовки, да и кровь разогнать!

— Пустое то, — поморщился Павел, — Сам же говорил, что смотры и парады эти никчемны.

— А мы не парад устроим! — Хитро улыбнулся Суворов. — А тревогу нежданную, по коей определим, кто и как к неожиданностям готов! А за тревогой передислокация войск. Маневры и упражнения боевые. На ловкость и выносливость, допустим, до Москвы маршем дойти, кто быстрее! А там состязания!