Кроваво-красная тугая волна заклятия ударила мне прямо в грудь.

Я вскрикнул, попытался тут же наложить лечебный конструкт, но даже не мог поднять руки.

Меня парализовало от боли.

Из рваной раны текла кровь и что-то черное, магическое. Антониев крест при этом начал холодеть — моя ладонь примерзла к его основанию.

— Вот ты и доигрался, Вяземский! Победоносно произнес Герцен, выводя в воздухе руну «закх» — умерщвляющую все живое.

«Смерть же ведь не может умереть!» — в панике подумал я.

Но мне никто не ответил. Кажется, в это мире было возможно все.

Сила покидала меня — я явственно чувствовал это, — стремительно.

А вот Герцен напротив — чувствовал сейчас себя великолепно. Он готов был нанести последний удар.

И он его нанес.

Огненный шар сорвался с его ладони — идеально ровный, выверенный. Полетел прямо в меня и… рассыпался мелкими искрами в воздухе.

Удивился не только я, но и сам Герцен. Такого поворота событий он не ожидал.

Магический конструкт разрушил не я — просто бы не успел. Да и сил бы не хватило.

Тогда кто?

— Я присоединяюсь к объявленной войне — и встаю на сторону Вяземского, — торжественно строго пробасил кто-то за нашими спинами.

Мы одновременно обернулись. И так же одновременно воскликнули:

— Бартынов!

Это действительно был он, строго одетый, подтянутый. Многонедельное пьянство отпечаталось на его лице в виде красных глаз и припухлостей. Но эти глаза были полны решимости, и будь я проклят, если бы согласился сейчас пройти против него.

Бартынов потерял все, он начал свое падение вниз после смерти сына. И я видел это. Вместе со случившейся трагедией он также потерял смысл к существованию.

Сегодня же — и я это вновь видел, — он обрел новый смысл.

— Я буду воевать, — повторил Бартынов, создавая в воздухе страшное заклятие — Спираль Сокола.

— Зачем тебе это нужно? — злобно прошипел Герцен, отойдя от замешательства.

— Хочу закончить то, что не доделал, — Бартынов показал на единственный глаз Григория. — Я вырву и его, как тогда, в подвале, а потом скормлю собакам. Вместе с твоим языком. Вполне себе нормальная цель. Как считаешь?

— Ты потеряешь место в палате! — взвизгнул Герцен. — Мы сделаем так, что ты вылетишь от туда быстрее пробки шампанского. У нас теперь длинные руки. Лучше не лезь в это!

Бартынов рассмеялся.

Мне тоже стало смешно. Я понимал — он уже нечего не боится, потому что не держится за этот бренный мир. И пугать его сейчас чем-то — просто бессмысленно.

В своей страшной трагедии он обрел столь же страшную философию, внезапно и случайно.

Жизнь — есть боль и страдание.

Желание обладать невечным приносят их.

Отказавшись от этого желания лишь можно обрести вечное.

И Бартынов принял это. Ему уже не было важно ничто — ни статус, ни деньги, ни власть. Зачем? Власть изменчива, деньги — ничто.

И лишь война была способна на время скрасить стремительный полет в вечное.

Я увидел все это в его глазах. Увидел — и мне стало страшно.

Бартынов принял смерть, и даже желал увидеть ее — поэтому, наверное, пришел сюда, — чтобы встретиться в другом мире со своим сыном.

— Не лезь, это наши дела! — вновь прошипел сквозь зубы Герцен, косясь на Спираль Сокола — магический конструкт рос и укреплялся.

— Уже не ваши, — буднично-спокойно ответил Бартынов.

И обрушил заклятие на Герцена.

Защита родов затрещала. Я видел ту страшную мощь, с какой лопнули ремни, стягивающие связи. Казалось, такой силой можно легко уничтожить целую гору.

Герцена швырнуло в сторону.

Но не убило.

Я сообразил, что связь с мегалитом продолжала его поддерживать и подпитывать. И потому, сквозь дикую слепящую боль поднялся и соорудил конструкт — единственный из того, что сейчас мог.

И швырнул в Герцена.

Конструкт не был боевым. Он не причинил противнику вреда, но лишь проявил незримое.

Я увидел толстый червеподобный канат — пуповину, — тянущийся от груди Герцена до земли.

По этой самой пуповине и текла сила — было видно, как внутри нее что-то сокращается и содрогается, перетекая от земли к Герцену.

— Что это? — с омерзением спросил Бартынов.

Смотреть на это и вправду было неприятно. Словно огромный червяк присосался к парню и исторгал в его нутро свои внутренности и переваренную еду. В каком-то смысле именно так и было.

— Руби! — только и смог вымолвить я.

И без сил упал на землю.

Два раза повторять Бартынову не пришлось.

Он выкрикнул заклятие и создал Облачного Волка — не менее страшный конструкт, чем Сокол.

Все-таки Бартынов отличный воздушный маг — отметил я, лежа без сил на траве и наблюдая как фантомный монстр яростно бросился на пуповину и одной атакой перекусил ее.

Герцен закричал — не из-за боли, но от страха.

Он понял, что остался без подпитки, а значит, вопрос о стремительном поражении уже был лишь делом времени. Очень короткого времени.

На помощь своему командиру рванули солдаты.

Но Бартынов одним взмахом руки расшвырял их в стороны. Даже не глянул. Словно мурашей. Я невольно с уважением посмотрел на главу рода. Он вновь был тем самым Бартыновым, которого я увидел первый раз — грозный, яростный, неоспоримый.

— Представляю как лопнет твой глаз! — каким-то веселым озорным тоном произнес Бартынов.

И двинул в сторону Герцена.

Мне даже стало немного завидно — не я придушу этого гада.

Однако Герцен умирать сегодня явно не собирался.

У него был припрятана еще одна домашняя заготовка — видимо как раз на такой случай.

Он вытащил из кармана небольшой желтый камень и швырнул его в сторону.

Артефакт оставил в воздухе янтарный след — словно разрезал пространство. Края рассечения засветились кровавым светом.

В этот проем и прыгнул Герцен.

Бартынов бросился за ним, но было поздно — пространственный разлом затянулся. Лишь использованный артефакт бесполезным камнем светился, докрасна раскалившись.

— Ушел! — с досадой произнес Бартынов, возвращаясь ко мне.

И присвистнул, увидев мое состояние.

— Крепко ранило.

— Спасибо… вам… за помощь… — только и смог произнести я.

И упал в черноту.

И вновь Барьер. И демоны.

Они все были не из этого мира — я это узнал прямо сейчас, пришло как озарение.

Они кружили надо мной, желая получить мою душу, чтобы выпить досуха, а потом отрыгнуть в форме ключа, способного открывать двери любых миров.

— Он — мой, — повторила Смерть.

— Мой! Мой! Мой! — на разный манер зашипели демоны в ответ.

И бросились в атаку.

Смерть отразила первый выпад, обожгла ударом одного, второго, третьего.

Круг вновь расширился — с первого захода взять нас демонам не удалось.

— Мой! Мой! Мой! — еще более жутко зашипели демоны.

И вновь ринулись на нас.

Смерть сотворила заклятие — я удивился, что здесь вообще что-то можно было творить, ведь это «чистая» зона, где невозможно что-то вообще сотворить. Но это только для обычных людей. Самой Смерти правила не писаны. Тем более то, что сделано людьми.

Заклятие было старым — старее этого мира. И несло в себе частичку своего создателя.

Сияющие ярко-красным волны ударили по демонам и те с криками отпрянули.

— Мой! Мой! Мой! — начали галдеть они, уже не так смело поглядывая на нас.

«Нам долго не протянуть», — внезапно сказала мне Смерть.

Это откровение было самым страшным, какое я когда-либо слышал.

Если тебе говорит сама Смерть, что времени осталось совсем мало и шансов нет — то это действительно так.

«Что же делать?» — дрожа, спросил я.

«Объединиться», — после некоторой паузы ответила та.

«Что это значит?»