Я спустился, подошел к отцу.

— Надень тотем, — шепнул Вяземский, протягивая мне родовой значок.

Я нацепил знак.

— Посмотри, кто сегодня к нам пришел, — улыбаясь белоснежной улыбкой, произнес отец.

И указал на аристократов, которые были один краше другого. Все в дорогих строгих одеждах, во фраках, высоких цилиндрах, с тростями, в слепящем взор буйстве украшений — часов, цепочек, подвесок, серьгах и браслетов, — что мне стало еще не уютнее.

— После того жуткого покушения, у сына легкая амнезия, — извиняющимся тоном произнес Вяземский. — Поэтому позвольте я еще вас всех представлю.

Гости снисходительно кивнули.

— Это старший думный дворянин Орловский.

— Добрый вечер, — промямлил я, глядя на худого похожего на мумию старика.

— А это его жена, госпожа Миранна Семеновна.

Такая же худая пожилая женщина потрепала меня по щеке ледяными пальцами.

— Замечательный мальчик! Как быстро все же растут дети.

— И не говорите! — кивнул Вяземский. — Растут как на дрожжах.

— Вроде бы вот только совсем кроха был, тараканов собирал в свою коллекцию жуков!

— Это Егорка, — поправил Марианну Семеновну Вяземский.

— Разве? — удивилась та. — Определенно, это был Максим. Я ведь помню.

— А это Щедрин! — обрадовался отец, завидев в дали такого же большого и крепкого как и он сам человека. И извинившись перед орловскими, отошел чуть в сторону. — Щедрин, подойди же сюда!

Тот, кого звали Щедрин, нехотя оторвался от запеченного поросячьего окорка и глянул на нас.

— Вяземский! Вот ты где!

Утерев промасленные руки о фартук официанта, Щедрин поспешил к нам.

— А что, и Назаров здесь? — спросил он вместо всякого приветствия.

— Здесь, — кивнул отец. — Пригласил и его. У меня дело с ним вскоре намечается, касательно железной дороги, хотел как раз переговорить.

— Зря пригласил, — произнес Щедрин. — Сам же знаешь, он с Бартыновым в друзьях ходит.

— И что с того? — нахмурился Вяземский. — Мне же Бартынов ничего плохого не сделал. Да и Назаров вполне себе нормальный человек.

— Уверен? — усмехнулся Щедрин.

— Что ты имеешь ввиду? — насторожился глава семейства.

— Посмотри кого он к тебе на Званый ужин прихватил с собой.

Щедрин указал в сторону, где толпились люди.

— Где? — пытался разглядеть отец.

— Да вон там, в темно-синем фраке, возле холодных закусок.

— Это что… Герцен что ли?!

— Он самый.

— Да как… что он себе позволяет?!

— По правилам приглашенный на Званый ужин может взять с собой и представителей других родов. Помнишь? — произнес Щедрин, ковыряя в зубах пальцем.

— Помню, — процедил ответил Вяземский и скривился так, будто съел горькую таблетку.

— Вот он и взял, да не кого-нибудь, а Герцена, дружка своего еще по академии.

— Специально!

— Кто знает, — пожал плечами Щедрин. — Специально, или просто так. Может, просто так пригласил, чтобы поболтать со старым другом.

— Я его сейчас собственными руками… — Вяземский сжал кулаки.

Щедрин его поспешно успокоил:

— Не горячись. Все-таки сегодня не простой день. Держи себя в руках.

— Ох, не знаю, получится ли.

Я внимательно разглядел главу рода Герценых.

Это был невысокий мужчина, уже в годах, с сединой на голове. Лицо острое, будто слепленное из осколков стекла — острый нос, острые скулы, тонкий как лезвие рот, колкий взгляд все время мечется, внимательно оглядывая присутствующих.

И едва его глаза заприметили меня, то уже никуда больше не отходили, приколов меня словно иглы.

Герцен противно улыбнулся и пошел в мою сторону, крадучись, словно готовясь сделать прыжок на охоте.

— Вяземские! — подойдя к нам, сладко протянул Герцен.

Глава семейства скрипнул зубами. Но сдержался, промолчал. Обстановка заметно накалилась и казалось вот-вот от встретившихся врагов начнут лететь искры.

— Не буду врать и говорить что рад встрече, — наконец произнес Вяземский.

Герцен кивнул.

— Взаимно.

— Тогда зачем пришли? Себе только настроение испортили.

Вокруг начали собираться люди — чувствовали, что возможно вскоре будет очень интересное и занимательное представление.

— Хотел на сына вашего посмотреть. Вон он какой мужественный стал, совсем уже взрослый.

Герцен демонстративно глянул на меня, тронул за значок тотема, висящий на груди.

— Символ рода, молодой человека, надо прикалывать к левой стороне груди, там где сердце, — сделал замечание он, нещадно теребя значок с головой беркута. — Неужели вас не учат этикету? Это первое, что надо знать. За такое в наше время был жесткий спрос. Не то что сейчас.

— Где хочет, там и прикрепляет, — осадил его Вяземский.

— Неужели у вашего мальчика атрибут открылся? — Герцен повернулся к Вяземскому.

— Открылся, — кивнул тот.

— Что-то поздно, — произнес Герцен, смерив меня таким взглядом, будто глядел на плесень.

— В нашей семье это нормальное явление, — ответил Вяземский. Было видно, что он старается не сорваться и не сказать незваному гостю пару ласковых слов.

— В вашей семье много чего является нормой, что в других абсолютно неприемлемо, — произнес Герцен, выпятив острый подбородок вперед.

Присутствующие сдержанно посмеялись.

— Вы что-то конкретное хотите мне предъявить, господин Герцен? — Вяземский нахмурил брови.

— Я только хочу, чтобы восторжествовала справедливость.

— И в чем же, позвольте узнать, по вашему мнению справедливость?

— В том, что некоторые вещи должны принадлежать их истинным хозяевам, а не тем, кому их отдали за сомнительные заслуги! — лоб и щеки Герцена стали белыми от ярости, нижняя губа подрагивала.

— Вы имеете ввиду мой земельный удел?

— Мой! Мой удел! — закричал Герцен.

Потом, быстро взяв себя в руки, достал платок и вытер рот. Прошептал:

— Этой мой удел.

— Верно, — внезапно согласился Вяземский. — Был ваш. Теперь согласно приказу его императорского величества данный земельный удел с кадастровым номером ноль-пятьдесят три принадлежит на праве постоянного пользования дому Вяземских. А из вашего здесь только выгребная яма, что расположена на юге участка. Можете забрать ее содержимое, так уж и быть.

Отец явно издевался над Герценым. Толпа оживленно зашевелилась, начал тихо посмеиваться над гостем.

— Ничего, — покачал головой тот. — Это не на долго. Скоро будут выборы в Нижнюю палату. Посмотрим, как вы запоете тогда.

— Петь мне некогда, я государственными важными делами занят, в отличие от вас, — холодно ответил Вяземский. — И насчет выборов я не переживаю.

— А вот это зря, — Герцен вдруг хитро с прищуром улыбнулся, словно что-то зная, чего не знал никто. — Насчет выборов и всего остального на твоем месте я бы переживал, Петр. Еще как бы переживал.

И круто развернувшись на каблуках, пошел прочь, насвистывая незатейливую мелодию себе под нос, оставляя Вяземского в смятении.

Весь оставшийся вечер Вяземский был молчалив и пристально смотрел на Герцена, который напротив, непринужденно веселился и общался с гостями, и даже нахваливал поваров за угощения, чем весьма сильно злил отца. Кажется, два врага очень давно и хорошо друг друга знали, в особенности болевые точки друг друга.

— А ведь были когда-то друзьями, — сказал Щедрин, подцепляя вилкой кусок балыка и брызгая сочащимся из рыбы жиром.

— Друзьями? — не поверил я.

— Ага. Лет десять назад были не разлей вода. Потом не заладилось. Герцен начал какие-то мутные дела проворачивать, вроде даже отцу предложил, но тот отказался. Быстро все выяснилось, имперская служба на удивление ловко это дело живо раскрутило. Герцен на Вяземского стал думать, что тот сдал его. Государь у Герцена его удел забрал. Даже удивительно, что вообще в живых оставил. Там, скорее всего, Бартынов из Верхней палаты словечко замолвил за него. С тех пор Герцен и Вяземский враждуют.