Я долго следил за Герценым, за его наглым поведением, специально злившем Вяземского, пытаясь примерить на него роль бросателя бомбы. Почему бы и нет? В качестве заказчика вполне есть мотивы.

Пир шел горой. Гости галдели, обсуждая какие-то политические и финансовые новости, судачили о провале пьесы «Метель», и о том, что главная актриса из этой пьесы, Татьяна Павловна Герн, начала употреблять нюхательный порошок, чтобы выйти из затянувшейся депрессии.

Я порядком устал от этого шума, но вяземский то и дело одергивал меня, заставляя дежурно улыбаться и кивать гостям.

Наконец, гости стали расходиться.

Последним ушел Щедрин. Дожевывая очередной, кажется, уже миллионный по счету бутерброд с черной икрой, он еще раз поздравил отца со столь торжественным событием, выпил залпом ледяной водки и уехал. И едва он ушел, как комната вдруг стала пустой, тихой, покинутой, словно вместе с собой Щедрин унес и все звуки и суматоху.

Вяземский положил мне на плечо руку, устало произнес:

— Сегодня ты поедешь в школу.

— На ночь глядя?

— Да. Машина уже готова. Понимаю, что устал, но надо. Тянуть нельзя.

Я готов уже было привести ряд причин, по которым ехать утром было бы гораздо лучше, — и безопасность одна из главных, — как вдруг к нам вышел Нианзу и сообщил:

— К вам гости.

Это была Стаханова. Она вошла в дом без приглашения, не тратя времени на глупые формальности.

С приветствием тоже не стала утруждаться, начала с главного:

— Я решила лично приехать к вам, чтобы сообщить результаты анализов, которые вы сдавали у меня в больнице.

— Прошу вас, проходите, — сказал Вяземский старший. — Лучше ко мне в кабинет. Я приглашение вам отправлял по поводу Званого ужина…

— Праздновать мне некогда — дела, — сухо ответила та.

— Это верно, — сдержанно кивнул Вяземский. Ответ доктора его явно разозлил. — Прошу, пройдёмте в кабинет.

Стаханова вошла — так же гордо, значимо, как и любое ее движение, — и проследовала к кабинету Вяземского. Увидев, что я стою, сказала:

— Максим, ты тоже пошли с нами.

— Ему точно надо? — спросил отец.

Стаханова кивнула.

— Надо. Дело важное.

И то, с какой интонацией она это произнесла, стало сразу понятно — новости будут не самыми хорошими.

— Итак, вот анализы, которые я получила, — сообщила Стаханова, когда дверь кабинета закрылась и мы остались втроем.

Доктор извлекла из внутреннего кармана пиджака прямоугольник бумаги с гербовой печатью и протянула Вяземскому. Тот развернул его, внимательно прочитал. Но судя по выражению лица ничего не понял в мудреных медицинских терминах.

— В привычном принципе использования дара нет ничего сложного, — поняв, что без пояснения не обойтись, начала Стаханова. — Как доподлинно известно сознание дарованного входит в резонанс с ауральным фоном среды и на последних кругах — иногда и на предпоследних, по разному бывает, — цепляется за волны, которые и формируют в нашей реальности физическое явление дара, будь то огонь, телепатия, ментальность, да все что угодно.

«Нет ничего сложного?» — смутился я, пытаясь понять о чем же говорит Стаханова. Получалось так себе.

— В случае же Максима всё весьма интересно получается, — доктор даже смутилась.

— Что вы имеете ввиду? — спросил Вяземский, поглядывая на бар с алкоголем.

— Его принцип открытия дара совсем другой. Признаться, я такого раньше никогда не видела. Нет попыток входа в резонанс, только прямое обращение. И не в ауральный фон.

— А куда же?

— В темные материи.

— Постойте…

— Вот именно!

— Нет. Это просто какая-то ошибка! — ошарашено произнес Вяземский, глядя на меня.

— Никакой ошибки нет. Я перепроверила. Поэтому и явилась лично к вам, чтобы сохранить конфиденциальность. Все-таки не один год с вами работаем.

— Что происходит? — вмешался я. — Какие еще темные материи? О чем вы вообще говорите?!

— Максим, — обратилась ко мне Стаханова, и впервые за все время нашего общения голос ее дрогнул. — Ты — дисфункция. Таких, по закону Российской Империи, необходимо умерщвлять.

— Как это — умерщвлять?! — возмутился я. — Что за шуточки?!

— К сожалению, это никакие не шутки, Максим, — вздохнула Стаханова. — Таков Закон. Да, наверное, он слишком жесток, все-таки был принят еще до Третьей Революции и с тех пор не менялся. Но истина и разумность в нем есть.

— Разумность?! — не мог успокоиться я. — Убивать людей — это разумность?!

— Дисфункция — не предсказуемая штука, — все с тем же невозмутимым видом ответила Стаханова. — До сих пор ученые до конца так и не выяснили причины появления этого. Статистические данные подсказывают, что это все патология. Очень страшная и опасная патология.

— И что же — вместо того, чтобы лечить, вы просто умерщвляете? — ехидно спросил я.

— Лечения от этого нет, — в упор глядя на меня, ответила доктор. — К тому же опасность грозит окружающим. Известны прецеденты, когда дисфункция, получив силу, выходила из под контроля и… в общем, ни к чему хорошему это не приводило.

— Татьяна Валерьевна, послушайте, — обратился к ней Вяземский. — Давайте не будем кидаться такими громкими словами. Мы все прекрасно всё понимаем, взрослые люди, как-никак. Сколько?

— Вы хотите дать мне взятку?

— Если вы скажите, что пришли сюда просто так, я в это не поверю. Вы уже не один десяток лет лечите нашу семью.

— И довольно успешно лечу, — уточнила Стаханова.

— Верно, — кивнул Вяземский. — Мы хорошо друг друга знаем, уже почти сроднились. Поэтому вы и не заявили сразу в санитарные службы о дисфункции, как это положено. Все же пришли сначала ко мне.

— Заявить еще не поздно, — хитро улыбнулась Стаханова.

— Татьяна Валерьевна, мы с вами не чужие люди. Вы прекрасно понимаете мою ситуацию, я вашу. Риск есть у на обоих. У меня — лишиться всего, моего сына, моей должности, статуса. У вас…

— Тоже лишиться всего. Лицензия врача — это для меня все. Без нее я не смогу делать единственное, что умею, что имеет для меня смысл — лечить людей.

— Верно, — кивнул Вяземский. — Поэтому все, что происходит сейчас в этом кабинете тут и останется. У меня к вам есть деловое предложение. Я прямо сейчас даю вам сто пятьдесят тысяч коинов и вы делаете так, чтобы об этой особенности Максима никто больше не узнал. Я знаю, что вам это под силу. Вуалирование, или как-то так это называется?

— И откуда вы такой осведомленный? — улыбнулась Стаханова.

— Читал в газетах, Татьяна Валерьевна!

— Какие интересные вы газеты читаете. А там не говорится о том, что лицензия врача стоит гораздо больше ста пятидесяти тысяч?

— Да, кажется, припоминаю. Читал, что двести тысяч вполне неплохой дополнительный аванс для врачей.

— Вранье! Пятьсот тысячу — вот цифра, которую можно обсуждать при дамах. Все остальное — от лукавого!

— Позвольте! Пятьсот тысяч! — выпучил глаза Вяземский.

— А что вы хотели? Все-таки речь идет о живом человеке, а это уже не шутки.

— Триста. Чувство меры должно быть даже у такого прекрасного создания как вы.

— Тогда договаривайтесь с другими прекрасными созданиями, а я пойду. Нужно будет еще в Министерство надзора зайти, копию анализов занести и оформить все как положено — такова процедура.

— Ну хорошо, — сдался Вяземский, доставая карточку из кошелька. — Ваша взяла. Только я прошу — все как нужно оформите. Все-таки за такие деньги вы еще должны…

— Что должна? — ледяным тоном спросила Стаханова. — Хрен вам отсосать?

— Ну что вы… — смутился Вяземский.

— Я рискую всем. Если бы на вашем месте был кто-то другой — заявила бы немедля. Только ради вас пошла на эту сделку.

— Понимаю. — кивнул Вяземский. — все же прошу чтобы все было на высшем уровне, вуалирование и прочие дела, вы умеет, я знаю.

— Сделаю как положено. Комар носа не подточит.

— Благодарю, — кисло ответил Вяземский.

Проведя пальцем по платежной карточке словно по монитору телефона, спросил: