— Прячется, говно… — выругался я оглядываясь. — Ты только дверь открытой держи, Эви, а то мы отсюда не выберемся потом.

Вернее, выберемся, но долго будем плутать.

— Ты… уверен, что нам обязательно кого-либо звать? — неуверенно спросила она. — У меня мурашки по коже от этого места.

— Уверен, — кивнул я, жаждя насилия над всем, что движется, после чего крикнул в темноту. — Выходите суки, я вернулся!

И едва мой голос разошёлся по коридорам, как я и Эви услышали детский, мягкий и очень добрый голос. Он разносился просто откуда-то. Словно шептали сами стены.

— Вы вернулись, вернулись… Вы вернулись…

Он повторялся и повторялся, искажаясь, переливаясь, становясь отнюдь не детским, а уже сломанным, искажённым и просто страшным. Но локализовать его положение было невозможно твари на счастье, иначе я бы тут же туда явился бить ебальники. Я сюда пришёл не только уничтожить здание, но и сорвать злость на чём-нибудь. Я пришёл сюда беситься и крушить. Я пришёл сюда убивать. Здесь столько говна, что я теперь просто уверен, что мне полегчает. Теперь мне хватит этого.

Потому я просто обязан найти что-то, что можно убить.

— П-патрик? — пробормотала Эви испуганно, но я даже не смотрел на неё.

Я искал какую-нибудь тварь, что вылезет на меня.

— П-п-патрик! — уже испуганно пискнула Эви, указав пальцем на портреты, которые тянулись ко мне, становились объёмнее. А вон, на горизонте появилась статуя Давида. И…

Бинго! Кажется я сорвал джек-пот!

К нам очень медленно приближалось из тьмы, дёргаясь и неестественно двигаясь няшко — бледное стесняшко. Уже в прошлом убитое мной высокое бледное существо с длинными конечностями и чёрными дырами вместо глаз и рта. А с боку от него двигалось, словно сломанная марионетка, какая-то фигурка в балахоне.

Я аж готов был прослезиться от счастья и радости того, что увидел, двинувшись к ним на встречу и разминая костяшки.

Сука, я… я очень зол, я буду забивать вас очень долго, бляди. А потом буду забивать следующих тварей, которых найду в этом убогом месте…

— Идите сюда, сукины дети, я вернулся, как и обещал вам…

— И мы тебе очень рады! — разнёсся нечеловеческий весёлый голос молодой девушки, когда они бросились на меня.

Но они даже не представляли, насколько был рад я им. Наконец-то у меня появилась возможность безнаказанно сорвать на ком-нибудь всю свою ненависть, жестокость и безумие боли. Я хотел причинять боль, но не знал, где это сделать, я хотел убивать, но не было причины, я хотел искупаться в крови, но кандидатов подходящих не находилось. А тут вспомнил об этом чудесном, полном зла месте…

Я даже мечом не буду пользоваться — дам им фору и порву руками.

За долгое время, а если быть точнее, то с тех пор, как узнал расчудесную новость от Элизи, я наконец спал спокойно. Мне не мешали спать ни разбитые костяшки пальцев, ни сломанные пальцы, ни ноющие мышцы, ни боль, которая до этого разгрызала мне всё за грудной клеткой до основания.

Весь в крови я чувствовал какое-то удовлетворение, словно наконец количество дозы хватило, чтоб заглушить эту ноющую тупую тоску. Словно я, в конце концов, почесал зудящее место.

На утро мне стало вновь тоскливо, но этой ночью я спал как убитый.

Ровно так же, как и те твари в музее, которых я порвал к чёртовой матери.

Это лишь говорит о том, что во мне что-то ломается, громко и больно, отдаваясь в психику. Если кого-то успокаивает насилие, то это ненормально; если для хорошего самочувствия тебе надо забить и убить, то это диагноз. Но боже, как же мне насрать на это.

Сколько тварей я перебил в том музее? Много вроде; бил, пока мои руки уже не превратились в фарш, как и твари, которым захотелось мяска. Надеюсь, им понравилось.

А на утро обнаружил около себя сидящую на коленках и дрыхнущую Констанцию. Эта фемка сидела передо мной, словно какая-то служанка из Японии, одетая в ночнушку, ручки на коленках, голова опущена и посапывание на бис. Какая же она милая, когда спит.

Хотя данный факт относится к большинству. Что удивительнее, так это её молодость. Уже полтинник, а толком не постарела.

Я с трудом и болью в мышцах встал, захрустев шеей, и посмотрел на свои пальцы. И о чудо, они были целы — значит пока дрых, меня даже исцелить успели, за что им спасибо. И Коня здесь, судя по всему, сидит не просто так, а сторожит меня. Какие милашки.

Я почухал её по голове, а она даже не проснулась. Вот бы всегда спала. Не то, что я действительно желаю ей такое, но бля, хули она не может быть всегда такой хорошей. Прямо как Клирия…

Блять… Нахуй, спрашивается, вспомнил. В душе сразу же навалилась тоска, которая постаралась выдавить из меня всё хорошее, заменив его дерьмом… Тц… пиздец просто…

Вздыхая, я выбрался из палатки, в которую забрался и даже не помню как. Но помню, как убивал тварей, самых разнообразных, от женщин и маленьких детей с аномально сильно открывающейся челюстью до пояса, до бегающих по стенам мужиков, картин и оживших статуй. Я убивал всё, до чего мог дотянуться, рвал, метал и разрушал. Кончилось тем, что тьма шептала и звала меня, пытаясь накрыть какой-то мглой, а я спалил её своим пламенем пустоты, заставив визжать как сучку.

А потом Эви сожгла тот дом. Я помню, как он горел, как мы сидели на заборе, в свете пламени и наблюдали за людьми, что пытались его потушить. Хорошо горел, ярко, я до сих пор слышу в голове треск и чувствую гарь, которую впитала моя одежда.

На улице наши солдаты очень быстро собирались, уже практически на две трети закончив подготовку и сборку лагеря для того, чтоб выдвинуться дальше. Замок короля, в конце концов, маячил на горизонте, оставалось лишь дойти.

— Как ты? — раздался за мной голос Эви.

Я обернулся и тут же столкнулся с заботливым взглядом хорошенькой мертвячки. Правда, может раньше меня бы это и растрогало, но сейчас это просто проваливалось в колодец под названием «плевать».

— Хорошо, спасибо, — улыбнулся я, стараясь скрыть тот факт, что будь мне даже хуёво и я бы сейчас помирал от рака, мне было бы плевать. Это поняла и Эви, просто кивнув.

— Вчера ты пришёл после пожара и просто лёг спать. В моей палатке! — обвинительно и недовольно тыкнула она меня в грудь пальцем. — А потом ещё и постоянно вошкался, да так, что я боялась твоего побега в сонном состоянии.

— Лунатизма? — спросил я.

— Я не знаю, как это называется, — покачала головой Эви. — Но мы тебя сторожили, чтоб ты ничего не учудил.

— Но я же не буянил, верно?

— Но вёл себя беспокойно, — Эви вздохнула и почесала свою черепушку, понимая, что ничего со мной не поделать. — Ладно, иди умываться и менять одежду, а то весь в крови вчерашних тварей. Я собрала уже твою палатку. И ещё, мы тут…

Но не успела она договорить, как из палатки, откуда несколькими минутами ранее выполз я, выскочила Констанция с ошалевшим лицом.

— Он пропал! Он… — и тут упёрлась в меня взглядом.

Секунда немой сцены, где обе девицы пытаются понять, что происходит — что одна, что вторая.

— Она просто так мило спала, что я не стал её будить, — пояснил я Эви состояние Кони, которая была словно после побудки холодной водой. Та хихикнула на моё замечание, а вот Констанция недовольно фыркнула и, не сказав ни слова, быстрым шагом утопала к своим вещам. Обиделась, наверное.

Позже, уже помытый и в нормальной одежде, я подошёл к Эви, которая хотела мне что-то сообщить. Как выяснилось, новость была… Не то что необычной, скорее неожиданной. Я и сам предполагал нечто подобное, а если конкретно — король решил увезти свою родню подальше. Однако узнать, что они всё же поймали их и притащили сюда, всё равно было слегка неожиданно.

Это как ждать иногда гром — ты знаешь, что он будет, однако, когда тот начинает греметь, всё равно вздрагиваешь. Вот и с ней так же — я знал, что рано или поздно её поймают, но всё равно это неожиданно. Но что куда неприятнее в этой ситуации, так это то, что ни Фиалки, ни Фемии среди них не было.