— Я знаю вашего брата, Хонт. Как прекрасно понимаю, что все почему-то выглядят испуганными, когда приходят в мой кабинет и начинают откровенно лгать, зачем-то прикрывая вашего брата.

— Нет доказательств, что они…

— Они лгут, Хонт, и не усугубляйте ситуацию своей ложью. То, что Тэйлон оказался во второй раз у меня в кабинете… я даже не удивлён, если честно. Ожидал его с некоторым любопытством, предполагая, с кем же он не найдёт общий язык в этот раз. То, что ваш брат опять кого-то случайно тронул, тоже не удивительно, учитывая тот факт, что всё покрывается — я ждал этого с некоторым беспокойством и раздражением. Но весьма забавно наблюдать за тем, как ваш брат наткнулся на того, кто может не только дать сдачи.

— Ваша…

— Предвзятость? — улыбнулся директор. — Поверьте мне, я жду, когда ваш брат оступится, чтобы у меня была возможность как минимум выгнать его и обезопасить других учеников. Кстати, раз речь зашла об этом…

Он достал одну из папок, открыл, полистал, что-то нашёл и кивнул сам себе.

— Первая неделя. Девушка. Без рода. Морисси Эйз. Шестнадцать лет. Уже не девственница, — он посмотрел с какой-то жутковатой улыбкой на Хонта, после чего вернулся к листу. — Повесилась в комнате. Ваш брат уже бывал передо мной вместе с ней. Он её не трогал, но его видели неоднократно пристающим к ней. Вы понимаете, к чему я клоню?

— Если бы были какие-то подозрения к моему брату, его бы уже исключили, — холодно ответил Хонт.

— Будь он простым учеником. Всё верно. Но вы наследники рода. Он младше вас, Хонт, на несколько минут. И у вас огро-о-омная поддержка, которая оказывает давление на академию. Здесь нужны не подозрения, а прямые доказательства. И будьте уверены, если они будут, ваш брат будет непременно исключён. В лучшем случае.

— Я учту это.

— Хорошо. Прошу вас, следите за своим братом, Хонт. Я вижу, что вы человек ответственный, который желает защищать свой род и в особенности своего брата. И это очень похвально. Вы будете хорошим главой рода. Но не забывайте и о том, что рано или поздно тайное становится явным, как бы вы ни покрывали брата, как бы его ни покрывал род и как бы ни выгораживали его свидетели и жертвы.

Он внимательно смотрел на Хонта, который, что удивительно, стал… более спокойным. Я бы сказал, что он действительно задумался над словами директора.

— Что касается вас, Тэйлон, вы забыли, что у нас есть арена для дуэли? — переключился директор на меня.

— Нет, не забыл.

— Тогда почему вы нарушаете правила и поднимаете руку на учащегося в стенах академии?

— Он поднял руку на моего товарища, — ответил я.

— Как я понимаю, после этого вас разняли, верно?

— Да.

— Вы ударили после этого, а не когда он поднял руку на вашего товарища.

Я знал, к чему он подводит. И не собирался отступать. Знал, что прав и что здесь лучше бить в лоб, чем юлить. Юлить — признавать свою вину. Но я был прав. Точка.

— Да, он угрожал моей семье.

— Но не тронул вас.

— Но тронул бы семью.

— То есть вы теперь действуете по догадкам? Подумали, и сразу в бой? — приподнял директор брови, отыгрывая удивление.

— Нет, я действую по угрозе. Мне сказали, что над моими сёстрами надругаются, и я сразу бросился защищать.

— Это были слова.

— Это была угроза. Если одна страна говорит другой: «мы идём на вас войной», другая принимает меры для защиты территорий. Он сказал, что надругается над моими сёстрами, и я принял меры для защиты. Естественно, когда тэр Руфус встанет на ноги, я вызову его на дуэль. Сразу. Но я лишь защищал свою семью. Тэр Хонт, — я взглянул на его брата, — должен меня понять. Семья — это то, что мы готовы защищать любой ценой.

— Тэйлон, вся проблема в том, что он лишь сказал, а вы уже сделали. Сказать можно всё что угодно. Слова не материальны, в отличие от удара в шею. Я уже известил ваших родителей, как и родителей Хонта. Мы будем обсуждать этот вопрос, однако…

Он буквально вцепился в меня глазами. И это были глаза не доброго и учтивого директора. Холодные, безжалостные, как у убийцы. Нет, как у серийного душегуба, который убьёт, не моргнув глазом. Всего на несколько секунд директор показал, что скрывается за его маской заботливого и доброго отца всей академии, чтоб впечатлить меня.

— … я надеюсь, что такого больше не повторится.

— Не повторится, — кивнул я и улыбнулся. Улыбнулся точно так же, искренне, со всем дерьмом, что скопил за своей душой. Я тоже умею… впечатлять. — Я клянусь, что в следующий раз я убью его за подобное. И это лишь слова, директор. Они не материальны. За них нельзя наказать, верно? В отличие от поступков, которые ещё надо доказать.

Не знаю, оценил он это или нет, но меня это не волновало. Я собирался сразу после него навестить братца Руфуса и закрепить урок. Такие ублюдки как скот — они понимают только боль. Бьёшь скот, и он начинает понимать, куда следует идти, а куда — нет.

А если скот и этого не понимает, его отстреливают.

Я же собирался сейчас пока лишь сделать больно.

Найти Руфуса оказалось не очень сложным, достаточно было просто спросить, где он. Конечно же, ублюдок был в лазарете, зализывал небольшую ранку и мечтал кого-нибудь помучить. Ничего, я собирался прописать его там на подольше и избавить академию от больного ублюдка на ещё более долгий срок.

Долго уговаривать его тоже не пришлось. Я зашёл, сказал: «Я вызываю тебя на дуэль, плешивый. Встретимся на площадке» и вышел. А учитывая тот факт, что моим словам были свидетели, отказаться он был не в состоянии. Да Руфус и не собирался, я уверен, ведь ему выпала возможность расквитаться со мной на официальных условиях.

Его брат был куда умнее ублюдка. Когда нас вывели из кабинета, Хонт попытался мне намекнуть вести себя как положено и не лезть к брату. Думаю, если бы не охрана, которая его сопровождала, парень точно бы попытался поговорить со мной по-мужски. Но я даже слушать его не стал. Лишь сказал: «До встречи, Хонт» и ушёл.

Меня всегда поражали такие защитники. Хонт не мог не знать, что его брат просто конченное ублюдочное существо, которое надо держать на цепи. Он не мог не знать, что тот насилует девушек и бьёт парней, которые не могут дать сдачи, ради забавы. Но при этом продолжает его защищать, будто тот ни в чём не виновен. Даже если Хонт не испытывает жалости к жертвам, неужели он не может понять, что его братец несёт репутационные потери роду?

А он ведь продолжает упрямо его защищать…

Тут ещё было и другое.

Я ненавидел таких больных ублюдков, как Руфус. Конченных больных ублюдков, которые могут по прихоти избить и изнасиловать беременную девушку, поджечь больницу ради прикола или пострелять по детям, потому что это забавно. Эти хуесосы прекрасно всё понимают, но ломают другим жизни лишь потому, что им будет весело. Но когда ты отрываешь им яйца или медленно просверливаешь колени, они вдруг чувствуют себя несчастными и не заслуживающими такой участи.

Я ненавидел таких. Я давил подобных всегда и везде, при любом удобном случае. Руфус, насколько я понял из доклада директора, был именно таким. Гнилое дерьмо, которое издевалось над другими и пряталось за брата. Я не мог его убить, но мог доставить ему незабываемое наслаждение.

Я ждал его на дуэльном поле уже с наблюдателем и лекарем. Это не только способ обезопасить род, это ещё и возможность наказать его. Я всегда следовал миссии и ставил её выше своих прихотей, но когда выдавалась такая возможность, я никогда от неё не отказывался. Я всяких людей повидал на войне, от отморозков до насильников, но никто меня так не трогал, как подобные Руфусу.

Этот ублюдок пришёл с сияющей улыбкой в сопровождении своего братца и ещё пары парней. И я был прав: парень или плохо владел обращением (превращаться из человека в вервольфа и обратно), или же специально не превращался в человека полностью.