Неожиданно кто-то крикнул:

— Долой королевство! Долой поганую власть! Мы сами по себе!

Этот крик словно заменил предыдущего оратора и ропот быстро перерос в общий крик: «Долой!».

В солдата полетели камни. Один, другой, третий, десятый. Люди забрасывали его, хотя те были не страшнее снега, который грозился вот-вот пойти с неба и скрыть эту мерзость под своим покровом.

Где-то на деревьях, словно привлечённые криками и почувствовавшие кровь, присели жирные вороны. Удивительно, что их ещё не съели за такие размеры.

Солдат стоял, не дрогнув перед толпой, закрывая собой девчушку. Стоял, пока толпа не начала наступать на них. В руках у некоторых появились вилы, топоры, молотки, словно заранее припасённые для такого дела.

И когда первый из них приблизился и попытался ткнуть солдата, тот рукой отвёл удар, шагнул навстречу и ударом срубил тому голову. И тут же пнул стоящего за ним. Тот улетел в толпу, повалив за собой сразу нескольких человек подобно кеглям.

Толпа словно получила сигнал, и с безумными изуродованными лицами ненависти, словно в них вселились злые духи, ринулись вперёд с громким нечеловеческим ором. Солдат тут же ударил кулаком занёсшего над головой топор юношу и проломил ему череп. Взмах мечом и сразу двое попали под чудовищный удар — женщине отрезало руку в то время, как старику практически пополам разрубило грудную клетку. Удар локтем в голову тому, кто оказался позади его. Взмах мечом и тот застревает в девушке, которая просто бросилась на него.

Он лишился оружия. Но в броне люди были ему не страшны. Удар правой, удар левой, и кулаки, облачённые в железо, ломают кости. Удар в живот и человека подбросило, другой удар и нокаут. Кто-то заносит топор, но солдат уже оборачивается, перехватывая его, отбирая и с разворота вгоняя в другого. Кто-то запнулся, и он без зазрения совести наступил тому на голову. С локтя тому, кто позади и тут же прямой удар другому.

Они облепили его словно муравьи, но пробиться через броню не могли. А солдат не отступал, расталкивая всех, крутясь и нанося удары, иногда смертельные.

Вот кто-то пытается его кольнуть вилами вновь, но солдат уворачивается, пропуская их мимо, и те протыкают какую-то девушку с ножом. Бьёт в лицо человека, тут же выдёргивает вилы и палкой тыкает в челюсть ещё одному старику; крутанул над головой, располосовав кому-то лицо, и воткнул в женщину с какой-то тяпкой, буквально пробив её насквозь и прибив к грязной земле.

Ещё одна атака толпы, и он уклоняется от ударов, отвечая на некоторые, даже в доспехах двигаясь ловко и неся смерть.

Трупы были повсюду. Только когда толпа поредела, люди словно пришли в себя. Безумие спало, теперь это была просто бойня. Кровавая бойня, которая отобрала жизнь сегодня у многих, разнообразив серость дня весёлым красным и розовым цветами.

Люди отступали спиной назад, приходя в себя, в ужасе глядя на залитые кровью доспехи, которые с каким-то пренебрежением, наступив на труп девушки, выдёргивали из неё меч. Они в ужасе бросали то, что было в руках, словно вещи начали обжигать их руки. Они разбегались как тараканы, оказавшиеся под светом свечи.

Площадь опустела за считанные секунды, оставив только раненых и мёртвых, не считая самого рыцаря и девушку.

— Это было необязательно делать, — раздался за его спиной тихий голос.

Солдат обернулся к девушке. Она стояла, с какой-то непостижимой грустью смотря на погибших, словно ей было действительно жаль их.

— Необязательно? — прогудел он. — Они тебя чуть ли не сожгли.

— Но теперь они… все мертвы, — посмотрела она на него с укоризною.

— Зато ты жива. Я не считаю плохим защищать тех, кто слабее, если даже придётся положить десяток виновных. Они сами выбрали свой путь, — он с безразличием вытер меч об одежду одного из мёртвых. — Врагов надо убивать, девочка, как бы тебе их жалко не было. На то они и враги.

— Но… вы перегнули палку, — сказала она с ноткой твёрдости.

— С врагами нельзя перегнуть палку, если они не отступают, — покачал он головой. — Они или отступают и принимают новые законы, или умирают.

— Это жестоко, — пробормотала девчушка, теребя край платья.

Солдат окинул взглядом площадь и вздохнул.

— Иногда приходится делать больно, чтоб добиться чего-то лучшего. Даже делать больно дорогому человеку, чтоб помочь ему.

— Подобное суждение ужасно.

— Подобное суждение выстроено на моём опыте жизни, который побогаче твоего, ребёнок.

Ещё раз оглядевшись, он посмотрел на девушку.

Он знал, как следует поступить ради себя. Знал, как будет полезнее и удобнее для него. Однако… он знал, как будет правильно. И эта едкая мысль, которая вгрызалась в его сознание подобно древесному червю, не давала ему покоя. Он знал, что она не даст ему покоя ещё долго, если он поступит иначе. Совесть в этом мире, столь же опасная, как и яд, не позволяла ему идти против собственного «я».

— Идём, дитя, теперь тебе нельзя здесь оставаться, — вздохнул солдат, махнув рукой, словно предлагая идти вперёд себя.

— Но… мне некуда идти, — слабо улыбнулась девушка. — У меня нет дома.

— У меня тоже, — пожал он плечами. — Однако останешься здесь, и они точно убьют тебя, просто из принципа. И смерть твоя вряд ли будет лёгкой. Люди в последнее время совсем оскотинились.

Девушка неуверенно оглянулась, словно раздумывая, но один вид мёртвых тел вызывал у неё чувство тоски и безнадёжия, лишая всякой надежды на будущее, когда дорога дальше, пусть серая и уже скрытая туманом, была будущим, пусть и неизвестным. Дорогой, которая точно приведёт её куда-нибудь. И ей хотелось верить, что свой путь она выберет сама, найдя его среди тумана.

Поэтому девушка, аккуратно перешагивая трупы и лужи крови, двинулась за солдатом. Тот, кивнув, словно приняв её решения, двинулся вперёд.

Вскоре две тени — большая и маленькая, скрылись в тумане, оставив деревню один на один со своим горем. С другой стороны, теперь у местных стало меньше ртов, что радовало почти каждого, вызывая на их озверевших лицах нечеловеческие улыбки.

А на улице пошёл снег. Большими хлопьями, как будто сам мир хотел поскорее скрыть всю грязь под толстым слоем снега, стыдясь произошедшего.

— За что они с тобой так? — спросил солдат, внимательно осматривая окрестности на поиск как врагов, так и добычи. Но как и первого, так и второго ему на глаза не попадалось. И если первое было к счастью, то от второго у него ныло в душе, словно его обманули как мальчишку.

Взамен вкусного обеда он получил…

Печальный взгляд скользнул на босую девчушку с огненно-рыжими волосами, что тихо и скромно вышагивала рядом, быстро семеня сбоку от него, подобно голодному котёнку.

— Я рыжая.

— Это я понял. Но много сейчас людей цветов разных. Я и голубоволосых видел, — ответил он.

— Ну… — она нервно улыбнулась. — Наверное потому, что людям надо кого-то ненавидеть?

— Слишком взрослые слова для маленького ребёнка, — внимательно посмотрел солдат на девчонку. — Сколько тебе, дитя, двенадцать? Четырнадцать?

— Десять.

— Десять? Выглядишь старше, — нахмурился он.

— Но мне десять, — девочка шутливо поклонилась.

Несмотря на погоду, что всем видом показывала серость и безысходность этого мира, от девочки чувствовалась какая-то сильная невидимая энергия тепла. Тепла, которое невозможно почувствовать кожей, однако можно уловить душой.

«Нет», — покачал головой солдат. — «Это не тепло, оно скорее вселяет воодушевление. Словно смотришь, и уже не всё так плохо».

Словно стремясь подтвердить свои догадки, он оглянулся.

Всё тот же лес, был вокруг него, всё тот же туман, однако теперь он был другим. Ни цветом, ни погодой, а просто другим. Иным. Это был тихий, спокойный, отдалённый от людей лес, чей туман подсвечивался солнцем, что пока не пробивалось сюда. Здесь можно было закрыть глаза и на мгновение забыть о всех невзгодах и проблемах, ощутив свежесть и бодрящую прохладу. Куда более чистый, своим мягким светом он скрывал всё чернь этого мира, словно стараясь заштриховать белым цветом.