Припомнив секс с мышью, вернее, то, чему та девочка меня научила, я коснулся её губ своими, потом, прикусив нижнюю чуть-чуть зубами, двинулся ниже, к шее, к ключице, к её большой груди, которую целовал, лизал, сосал, дразнил языком розовенькие набухшие соски. Мял её большое достоинство, упивался им и получал от этого своеобразный кайф. В первую очередь, кайф душевный от того, что Юноне это нравилось: она прижимала меня к груди, будто не желая отпускать.

Но я пошёл ниже, по её животу, тонкому, к её пупку, ещё ниже. Ещё ниже до лобка, где Юнона уже подрагивала в томном ожидании и волнении, видимо, не зная, чего ожидать и не имея в этом познаний совсем, но всё же доверяя мне. И мне доверие льстило, от чего хотелось быть нежнее и осторожнее с девушкой. Все другие мысли уже давно покинули голову.

Пахло Юноной. Настоящей Юноной, а не дешёвыми подделками, которыми поливают себя девушки, пытаясь придать какой-нибудь аромат: юной девушкой, возбуждённой и притягивающей.

А я дошёл до того места, которое можно назвать святая святых. Уже я поцеловал её, перевозбуждённую там, заставив её напрячься. Прошёлся губами по внутренней части бёдер, поцеловал их, лизнул и вернулся обратно. Поцеловал её ещё раз, после чего буквально впился в неё, заставив Юнону судорожно дышать, вцепившись пальцами в простыню, и иногда сжимать бёдра.

Я старался, я был возбуждён, и я был сам не свой. Я хотел больше, я хотел сделать ей приятно, хотел увидеть, что девушка от моих ласк сходит с ума. Почувствовать удовлетворение от того, что удовлетворение девушка получила от меня. И пусть опыта у меня, наверное, как у самой Юноны в подобном, я старался и не упустил ни единой складки, возвращаясь к самому чувствительному месту.

А потом Юнона сжала бёдра, уткнув меня лицом себе между ног так, что едва не сломала шею, зарычав. Именно зарычав, гортанно, словно самый настоящий зверь, который пришёл меня сожрать.

Забавно, что меня зажали именно здесь. Да, приятно возбуждающе пахнет, что аж сводит с ума, горячо и влажно, но ещё забавнее, что я едва не потерял сознание и успел подумать, что это будет наитупейшая смерть в моей жизни. Попадаешь к божеству и говоришь, что тебя выебали до смерти… оно меня само за это трахнет.

Но смерть мне не грозила: бёдра разжались, давая мне возможность вдохнуть полной грудью, и тут в плечи вцепились до чудовищности крепкие когтистые пальцы и буквально дёрнули меня наверх. И я оказался сверху Юноны, буквально лёг на неё.

Она, по-дикому прекрасная, смотрела на меня, но теперь была мало похожа на себя. То ли секс так сказывается на вервольфах, то ли эффект сыворотки прошёл, но Юнона стала… другой.

Её глаза, радужки, горели синим, будто флуоресцентные. Зрачки чёрные, бездонные и до жути большие. Острые очертания её очень мягкого лица, нежного и невинного, добавили ей необузданной дикости, из-под покрасневших губ, которые словно стали более пухлыми, поглядывали белоснежные клыки.

И она улыбалась. Юнона слегка озверела, Юнона хотела секса. Она едва заметно изменилась, некоторые части тела, как кисти с пальцами, стали больше. А ещё она рычала. Утробное, очень низкое, мягкое и нежное рычание где-то внутри в горле или груди, как у настоящего волка.

— Я люблю тебя так, как не будет любить ни одна женщина. Как никогда не полюбит тебя мать или эта ушастая сука с острова, — прорычала она нежно и сладко полным любви голосом, после чего резко крутанулась и оказалась сверху.

Я осторожно прошёлся головкой по её мокрым губкам снизу, после чего начал медленно входить. Сначала с натугой, будто преодолевал сопротивление, но после раз… и Юнона вздрогнула, обняв меня. Прижавшись, будто ища укрытия. В ней было тепло и узко, но после стало так, будто меня приняли.

И мы занялись сексом. Медленно, осторожно, пока Юнона не взяла инициативу в свои руки. Правда, она и сама изменилась, пусть и совсем чуть-чуть, не потеряв своего человеческого привлекательного обличия. Лицо стало ещё острее, руки стали чуть длиннее, как и ноги. Юнона не хотела ласкового секса. Она хотела ебли, как животное. И Юнона эту еблю получила, набросившись в позе наездницы на меня и трахая так яростно, как не трахал меня ещё никто. Её грудь подпрыгивала, Юнона рычала, впиваясь мне в губы или водя длинным шершавым языком по груди. Двигала задом так, что насаживалась по самое не хочу, с каким-то безумием.

Я только и видел, как член каждый раз тонет у неё между губ, иногда почти выходя из Юноны, а потом резко скрываясь в ней. И я отвечал ей тем же, массируя ей грудь так, будто действительно хотел сделать больно, прикладываясь к ней губами или хватая её за мягкую задницу, буквально вгоняя пальцы в податливую попку и яростно насаживая на себя. Глубже, сильнее, быстрее. И Юнона отвечала тем же, будто голодный хищник. Под конец она просто дёргала задом, пока не кончила, зарычав и щёлкнув у самого моего носа реально волчьими зубами.

В это мгновение я сам так перепугался, что она мне глотку перегрызёт, что кончил. Кончил бурно, что аж по бёдрам током прошло. Испуганно взглянул на Юнону и не увидел в ней той девушки, которая была до этого. Хищный оскал, радостный до безумия, зубы, голодные до плоти, и глаза, светящиеся в ночи синим светом. Её лицо было воплощением голода и страсти. Юнона будто радовалась, что я кончил именно в неё.

— Люблю тебя, люблю тебя… хи-хи-хи-хи-хи… люблю-люблю-люблю… — прорычала она, после чего лизнула меня в лицо…

После этого она прижалась ко мне, обняв так, что дышать стало сложно, и ещё раз поцеловала.

— Я хочу, чтобы ты всегда был со мной, навсегда рядом, частью меня, — промурлыкала она, быстро укрыв нас одеялом.

Твою мать, и так жарко, а ты ещё и одеялом укрыла нас. Сдохнем же!

— Юнона, ты…

— Молчи, — прорычала она слишком агрессивно и вновь поцеловала меня. Наверное, минуту не прерывала поцелуй, после чего негромко произнесла: — Я виновата…

Повисла тишина. Я даже не совсем понял, к чему Юнона это сказала, пока она сама не объяснила всё.

— Я действительно виновата перед тобой, — негромко продолжила она. — Я не должна была тогда убегать от тебя. Когда ты пришёл и сказал, что хочешь меня, хочешь стать ближе, хочешь заняться сексом, я… Я испугалась. Я думала об этом, а там всё случилось так неожиданно, и я… испугалась.

Юнона выдохнула, после чего обняла меня, прижав к себе как в последний раз.

— Прости меня. Я предала нашу любовь. Я всё разрушила. Убежала, бросив тебя, и ты… ты… ушёл на войну. А потом тебя не стало… тебя не стало… ты умер, исчез, погиб при исполнении долга перед королевством… Я потеряла тебя на целых шесть месяцев. А когда ты вернулся, я поняла… почувствовала, что это конец. Всё, что между нами было, в прошлом. И это моя вина, я получила по заслугам за своё предательство. Я должна была тогда проявить доверие и любовь, поддержку, когда ты нуждался в этом, а не оставлять тебя наедине с собственным страхом.

— Почему нуждался? — негромко спросил я.

— Я видела, я чувствовала твой страх. Твой ужас и панику. Ты словно искал места, где прибиться, где спрятаться… Ты не хотел быть одним, а я испугалась и бросила тебя. Прости… прости… я… все… родители… я же…

Её слова превратились в бессвязный бред, её мокрая зубастая мордаха неуклюже уткнулась мне в лицо в поиске поцелуя, после чего, получив его, устроилась где-то на груди.

Мы уснули. Юнона наконец получила то, что хотела, и я был не против ей это предоставить. Только завтра надо будет решить один вопрос, так как бастардов оставлять я с ней не собирался.

Проснулся я от чувства, что за мной наблюдают. Просто странное ощущение, словно кто-то стоит и смотрит на меня самым наглым образом.

Собственно, так оно и было, только Юнона не стояла: она лежала напротив, рассматривая своими синими большими умилёнными глазами. Будто разглядывала милейшее существо на свете, при этом осторожно пальцами поправляя мне на голове волосы.