Снег всё так же продолжал идти мелкими хлопьями, что ложились на идеально ровный снежный покров. Всё сильнее и сильнее, пока не смёл их следы насовсем. Девственно белый и чистый лес остался один на один сам с собой.

Жаркое лето.

Но не здесь, в тени деревьев, когда солнечные лучи не могут пробиться через зелёные кроны, что закрывают собой небо аналогично потолку. Здесь царила прохлада, где лес подобно огромному зонтику прикрывал собой землю. Где едва слышно пробивался из-под горных пород ручей.

Немного присмотреться, и можно заметить, как среди деревьев в невысокой траве идёт жирный рогатый заяц, лениво перебирая лапами. Где там, в глубине крон поют птицы, словно вторя тихо стрёкоту насекомых и шуму листвы, которая весело приветствует ветер. Сменится всё это ночью, и светлячки выйдут на свои извечные летние игры, хищники затаятся в кустах, совы начнут пугать мелкую дичь своим уханьем, когда луна будет пробиваться сквозь прорези между листьев.

Но сейчас день, никто не думает о том, что будет ночью, как и не думает о завтра. Здесь время остановилось навсегда, сохраняя этот пейзаж таким, каким он был изначально, даже до начала системы.

И всё же не всё замерло в этом светлом зелёном мире, где краски победили серость.

Через лес к ручью спешит девочка с ведром.

Она тоже меняется. Едва заметно меняется, становясь другой. Девочка превращается в девушку. Она становится выше, её волосы светлеют, делая её блондинкой, её грудь набирает объём, ноги стройнеют.

И вот уже через лес идёт девушка, ещё совершенно юная и невинная, что всё так же несёт за собой ведро.

Время вновь скачет вперёд и к ручью подходит блондинка, по-своему совершенная и полностью сформировавшаяся девушка, которая при желании могла бы охомутать многих мужчин. Она изменилась, она выросла, она стала знать, чего хочет и чего желает. Для неё жизнь заиграла новыми красками, как играет новыми красками она сама.

Её воспитание стало другим. Она теперь другая, не та, что была прежде. В её глазах появилась хитрость. Улыбка стала уже не такой наивной, куда более замысловатой и по-доброму коварной. От той богини мало что осталось, у неё был новый друг, новый человек в её жизни, с которым она жила. Небезразличный ей человек.

Мор не воспитывал её такой, но близкое общение с обычным человеком не могло её не изменить. Находясь до этого в вакууме, теперь Клирия познавала новые способы общения с людьми. Она хитрила, подшучивала по-доброму, делая дружеские подлянки, заигрывала. Она переняла у того человека настойчивость, смелость, умение мыслить отстранённо от чувств и много тех хитростей что свойственны людям, но не свойственны добрым богам.

Теперь она была хитрой хищницей, чьи глаза искрились коварством, которое проявлялось по-разному. Возможно, сыграло свою роль в этом и её память, что собрала множество воспоминаний о жизни.

Они жили в отдалении от небольшой деревни, где закупались, на небольшой опушке леса у крутого обрыва, что возвышался над рекой. На другой стороне внизу начинался лес, что уходил за противоположные холмы.

Клирия и Мор жили своей жизнью уже долгий промежуток времени. Встречали вместе морозы и прятались в своём доме от дождей, играли в снежки и работали под жарким солнцем. Иногда накатывал на это место туман, делая всё серым, чаще было солнце, что заставляло светиться это место. Они жили, наслаждаясь обществом друг друга и неспешным течением спокойного времени, когда новости в такую глушь даже не доходили.

Никто не помнил о том, чего он хотел. Возможно, потому что каждый получил то, чего в действительности желал, выкинув надежду раз и навсегда избавить мир от зла.

Каждый заботился о ближнем своём как мог.

— Это ужасно, — принюхалась Клирия к клубню. На тот момент она только стала девой, которая уже может выносить ребёнка. — Он… он острый, и горький, и от него пахнет… Что это за отрава? Ты хочешь меня по запаху находить?

— Нет, хочу, чтоб была здорова. Это чеснок, и он полезен. Я же не говорю его есть в сухую. Просто с пищей.

— Он полезен, чтоб вытравливать врагов из укрытий. А ещё он острый, — повторила Клирия, с недоверием смотря на Мора. — Ты хочешь меня погубить таким бесславным и жестоким способом? Меня, великую Богиню Надежды?

— Хочу, чтоб ты росла здоровой и красивой.

— Я уже красивая, — крутанула она головой, взмахивая волосами.

— И скромной.

— А стану вонючей. И меня… меня… меня будут называть чесночницей! И смеяться будут надо мной, тыкать мне этим. Знаешь, я как представлю это, мне уже плакать хочется.

— Мы тут вдвоём живём. Никто не будет ничего говорить. К тому же, кто у нас всю зиму лежал с температурой? Кашлял, соплями истекал, с кровати из-под толстого одеяла не вылезал? Вся дрожала как лист на ветру. А кого я с ложки кормил? А чью…

— Не говори! — пискнула красная как помидор Клирия, но Мор невозмутимо продолжил.

— …попу я вытирал, пока кто-то даже встать не мог без чужой помощи? Мыл в тазу? Баюкал, когда кто-то плакал от головной боли, сопли подти…

— Я поняла! — запищала Клирия, зажмурившись и замахав перед собой руками, после чего бросилась на этот чеснок с каким-то невиданным остервенением, Мор даже и сказать ничего не успел.

— Ну не на голодный же живот, дура… — пробормотал он, глядя как головка уменьшается на глазах.

После этого случая Клирия потом неделю ещё мучилась с животом, хотя запах чеснока в доме стал довольно привычным явлением, к которому все привыкли почти сразу. Иной раз Клирия уже грызла его, скучая, когда делать было нечего, словно какое-то яблоко.

Время продолжало свой ход, сменяя один сезон года на другой. Иной раз они заводили разговоры ни о чём. Иногда разговоры ни о чём значили куда больше, чем казалось. Об этом мире, о других, соседних мирах. О том что богиня — как привязанная большому камню девушка. Она может сидеть на своём валуне, а может при желании сесть на соседние, если длина верёвки позволяет. О том, что он воевал в нескольких войнах за освобождение и видел, как падали другие государства. О том, что человеческая ненависть опаснее пожара в деревянном городе; ничто так не объединяет, чем общая боль и ненависть.

— У тебя что не разговор, всё к войне. Побойся бога, — улыбнулась тогда Клирия. Она даже переняла слова людей, настолько привыкла к такой жизни, забыв, чего хотела.

— Не, не буду бояться. Когда-нибудь мы с тобой тряхнём этот мир. Да и у тебя тоже все разговоры сводятся к тому, что э-э-э… — он пытался сказать что-то, но несильно у него это выходило.

— К чему? — с хитрым прищуром и улыбкой она облокотила голову на руки, уперев локти в стол. — К тому, какая я разносторонняя?

— Это как? — не понял Мор.

— Вот неуч, и как богиня тебя терпит, — рассмеялась Клирия, облокотившись на спинку стула.

— Так же, как и я её выходки. Кто моей рубахой пол помыл?!

— Э… — Клирия растерялась, даже не зная, что ответить. — Я?

Такие милые ситуации происходили довольно часто. Когда она его отчитывала, когда он её. Живя вместе, они наслаждались обществом друг друга, иногда заходя в деревню. Вполне естественно, что пусть и юная на вид, внутри уже давно взрослая женщина смотрела на ситуацию иначе. Возможно, и Мор смотрел на ситуацию иначе, но вида не подавал.

А на очередной день рождения он подарил ей медальон. Красивый круглый медальон серебристого цвета, на котором мать словно обняла маленького дитя. Практически невесомый на ладони, о нём было легко забыть, когда он висел на шее.

— Что это за символ? — спросила Клирия, с интересом рассматривая его.

— Символ защиты. Он был популярен в нашей армии, — объяснил Мор.

— Никогда такого не видела.

— Это был чисто символ солдат. Значил, что судьба их убережёт, как мать уберегает своё дитя. Он выкован из камня, что однажды упал с неба на землю.

— И что он может? — спросила Клирия, надевая себе его на шею.