— Ну как? — спросил я, тем самым показывая, что всё закончилось.

— Спать расхотелось, — честно ответила она и открыла глаза. Её взгляд был слегка недоверчивый, однако куда более живой чем пятью минутами назад. — Ты… вылечил меня? Я… чувствую себя странно. Более энергичной что ли.

Я усмехнулся, подошёл к тумбочке и вытащил из-за стены лекарств небольшое зеркальце, после чего протянул ей.

— Любуйся, малышка.

Мишель слегка неуверенно взяла в руки зеркальце и начала недоверчиво рассматривать себя.

— Я… я не больна? — она пощупала своё лицо рукой. — Я… более здоровая…

— Ну, если не считать природную извращённость болезнью, то ты абсолютно здорова.

— Значит… я не умру? — Мишель перевела взгляд на меня. Её губы слегка дрогнули.

— Когда-нибудь умрёшь. Но не в ближайшие несколько десятков лет эдак до семидесяти или сколько там отмерено.

— Я не умру… — пробормотала она. — Не умру.

Она начала повторять это раз за разом, словно пытаясь убедить себя в этом, после чего вскочила с кровати.

— Я не умру! Я не больна! Я не умру! Я хочу кушать!

Эм, последняя фраза слегка не вписывается в общий трогательный контекст, ты не находишь? Но она уже была на своей волне: кричала, что не умрёт, щупала себя, стащила… О господи, ты решила себя всю проверить?

Я тактично отвернулся, чтоб не смущать… Блин, кого я обманываю, у меня семья вся такая, никто даже не смутиться, если их целый мир голыми увидит. А Мишель продолжала прыгать и кричать, что она не умрёт.

Буквально через десяток секунд на крики в комнату стремглав ворвалась Роза с глазами на выкате и с лицом «чо здесь происходит!?» и практически сразу оказалась в объятиях буйной младшей сестры, которая, не мелочась, бросилась прямо с кровати ей на шею. Та аж покачнулась.

— Я здорова! Я снова могу ходить! Я здорова!!!

А ты до этого разве не могла ходить?

Она принялась расцеловывать свою ошарашенную сестру. Роза не сразу смогла прийти в себя, словно смысл слов до неё доходил не сразу. Она несколько секунд стояла, смотря куда-то в стену, прежде чем сморщиться… и расплакаться, прижав Мишель к себе. И тут же схватила ей за лицо и давай расцеловывать такую же мокрую от слёз мордаху.

— Ты будешь жить, ты здорова, — это уже бормотала сестра, расцеловывая мелкую.

Её ноги слегка подогнулись, и они вдвоём осели прямо здесь на пол, продолжая лобызаться и распространять свои телячьи нежности. Сёстры так мило обнимались между собой, что мне даже стало слегка неловко. Поэтому я попытался выскользнуть тихонечко из комнаты, чтоб никого не смущать. Однако стоило мне пройти мимо этих двух обнимающихся и ревущих подружек, как чья-то рука схватила меня за шиворот и дёрнула в этот большой клубок семейного счастья.

Обнимашки с младшими сёстрами, которые на пару тебя расцеловывают и благодарят. Заебись, жизнь удалась… всегда о таком мечтал… Да, целуйте и обнимайте меня, я молодец…

— Значит ты уходишь, — утёрла Роза слезу. Пусть одну, ну всё равно пустила, глядя на меня.

— Прости, но меня ждут там, — улыбнулся я вздохнув. — У некоторых жизнь зависит от меня, поэтому я не могу здесь остаться. К сожалению.

— А мама? — спросила уже одевшаяся Мишель, которая за это время с чудовищной скоростью успела опустошить холодильник. Ах ты мой проглотик.

Мы сидели внизу уже около часа, разговаривая о том, о сём. Именно так и проводят хорошо время, разговаривая о мелочах и радуя себя хорошей компанией. Что ещё надо для тёплой и доброй атмосферы, которая запомнится тебе надолго. В основном спрашивали меня про тот мир, и я рассказывал, стараясь упускать некоторые шокирующие, странные или не очень приятные подробности.

Но время наше подходило к концу и наставал момент распрощаться. Как это не печально, но всё хорошее всегда заканчивается. Сказал бы я, потому что на смену приходит что-то другое хорошее, но увы, не у меня. Моя стихия, как показала практика, это разрушения.

Но даже так, это было приятное и счастливое время. Эти несколько дней и особенно несколько часов. Я сохраню это в своих воспоминаниях и поставлю в рамочке на отдельном пьедестале, чтоб каждый раз этим моментом любоваться.

— Нет, боюсь, что нам надо спешить, иначе… — я сделал глубокий вдох. — Иначе потом уже не сможем выбраться. Был бы у меня выбор и возможность, я бы выбрал вас, но… у меня возможности такой нет.

Это было правда лишь отчасти.

— Но там же опасно, — сказала Роза.

— Там мои люди, которым я нужен. Я очень люблю свою мать, Роза, люблю её сильнее всех, потому что… да ты и сама видела, какая она заботливая. Она мне дала очень много чего, и мне бы хотелось сказать ей спасибо напоследок и поцеловать, обнять и просто почувствовать её запах. Но я не могу. Сделаю как хочу и погибнут люди. Поверь, мне тоже хочется… и остаться… и повидаться с ней. Я не смогу остаться, а если ма увидит меня…

Роза молчала. Как молчала и Мишель, которая сидела за столом и болтала ногами. Они обе поняли, почему я не могу увидеть и обнять маму. Это была основная причина, почему я ухожу раньше. И отчего мне так же тяжело.

— Наверное… ты прав. Ты прав, Патрик. Ставить свои интересы выше жизни других… это слишком, — попыталась найти оправдание этому Роза, поддержав меня. — Просто мы бы могли жить вместе, могли бы… быть семьёй, — но смутилась, понимая, как сыпет соль на рану. — Прости.

— Мы и так семья. И этого ничто не изменит, — улыбнулся я и взъерошил ей волосы.

— Ты прав. Даже в другом мире ты останешься нашей семьёй, — у Мишель глаза были на мокром месте. — Жаль, что я познакомилась только-только с крутым братцем, но уже надо расставаться.

— И мы будем знать, что наш брат крутой засранец, который сможет поставить на уши всю страну, — поддакнула Роза кивнув.

Мы обнялись. Ещё раз. А потом ещё раз. А потом сопливые и мокрые от слёз сёстры меня заслюнявили, расцеловывая и обнимая. Маленькая счастливая семейная кучка мала. Моя единственная семья, которой я всегда рад, и которая всегда рада мне.

Отпустив меня, мои сёстры проводили до выхода.

— Мы будем скучать по тебе, — чуть ли не одновременно сказали они, потом переглянулись и рассмеялись. И тут же хором добавили. — Правду молвим.

— Я тоже буду скучать по вам, мои любимые сестрёнки, — кивнул я улыбаясь.

Знаете, а мне плакать хочется. Просто плакать. И непонятно, отчего. То ли от грусти, что покидаю их, то ли от радости, что с ними теперь всё будет хорошо, то ли оттого, что я больше не увижу свою семью.

Но я не буду плакать. Нельзя. Дам волю, потом будет поток соплей как от них, так и от меня. А ещё Юи тут молчит, наблюдает за мной, следит. Нельзя значит нельзя!

Я напоследок обнял их, вдохнув полной грудью запах что одной, что другой. Хотелось бы запомнить, как они пахнут, но я знаю, что в будущем не вспомню, даже если захочу. Мне бы хотелось их обнимать так долго, на сколько только хватит. Чувствовать тепло, дыхание и прочие телячье нежности, но…

Я знаю, что если сейчас не оторву их от себя, то уже никогда не смогу оторвать. А потом приедет ма, и у меня не найдётся ни сил, ни смелости разбить ей повторно сердце.

— Ладно девчата, — я вытащил четыре золотые монеты, что привёз из того мира. — Держите. На память о том, что мы встретились.

А эти плачут обе. Блин, харе, я сейчас тоже плакать буду.

— Мы будем хранить их, — улыбнулись они, вновь потянулись и чмокнули меня обе в щёки. Одна в одну, другая в другую. — Мы будем тебе всегда рады. Ты знаешь, где наш дом. И мы будем всегда помнить о тебе, что бы не случилось. О том, что ты для нас сделал.

— Я люблю вас, милые сестрёнки.

Я сейчас расплачусь. Серьёзно, без шуток. Поэтому отвернулся и зашагал по дорожке к тротуару, после чего повернул по направлению к машине. Не оборачивался, пока не дошёл до угла.

И здесь всё же обернулся.

Они заметили это и хором крикнули.

— Мы любим тебя и всегда будем любить, братик.

Это было очень мило. Так мило и трогательно, что я даже не хочу материться, чтоб не осквернять этот момент. Я поднял руку и пробормотал: