А ещё несколько раз я чувствовал посылы от Дары, но дальше этого ничего не происходило.

Поэтому пришлось отказаться от желаний вспомнить старое и жить сегодняшним адом, иначе не выберусь.

Интересно, сколько я уже здесь?

И вновь я в камере после пыток и меня обнимает варварша. Грубая и в тоже время единственный источник тепла и общения, который помогает мне не свихнуться в тишине и хоть немного поспать. А то в сырости и холоде пиздецки холодно, а тут какое-никакое, а тепло. Я уже успел это понять, когда её выводили и я оставался один. Хуй уснёшь.

Она не питает ко мне жалости, но всё прекрасно понимает и не пытается вести со мной как стерва. Мы были просто вынужденными союзниками.

— Эй… ты сколько уже сидишь? — спросил я её.

Всё та же поза — я, переломанный, и она, прижавшаяся к моей спине грудью или спиной в зависимости от того, что надо погреть.

— Я? Месяц уже… вроде…

— И… как ты сюда попала?

— Тебе поговорить не о чем!? — рыкнула она на меня. Нервы у неё ни к чёрту.

Я её понимаю, здесь всё давит и раздражает, особенно когда нервы тебе каждый день выкручивают.

— Прости… просто… я с ума схожу. И мне бы поговорить, чтоб сознание удержать.

— А не лучше ли просто свихнуться? Покинуть этот мир? Смерть — единственный выход и чем быстрее, тем лучше. К тому же ему не нравятся свихнувшиеся, их пытать не так интересно.

— Нет, — я даже не покачал головой, мышцы не двигались. — Мне нельзя.

— И почему это?

— Я… смогу уйти от сюда. Просто надо продержаться.

Женщина затихла. Не сразу ответила мне, словно пыталась что-то для себя понять.

— У тебя есть способность, которая даст тебе свободу? — она спрашивала это довольно уверенным тоном.

— Даст нам свободу, — сделал я ударение на слове «нам».

Я тот ещё уёба, но не настолько, чтоб оставить в этом аду кого-либо. Особенно ту, что так отчаянно борется за не самую счастливую жизнь.

— И… сколько нам ждать? — спросила она тихо, от напряжения сжимая меня.

— Не знаю. Я потерял счёт времени. Но осталось немного.

Столько же немного, сколько и живого места на моём теле.

Вновь тихо. Только слышу плач из соседней камеры. Вроде там девушка, которую подозревают в воровстве и сегодня к ней заходили верзилы в колпаках. Насиловали её довольно долго. А эта не плачет. То ли слёз не осталось, то ли она действительно очень стойкая.

— Я здесь месяц, — сказала она. — Я… из девушек-воительниц. Мы наёмницы и в наших рядах ни одного мужчины. Месяц назад согласилась сопровождать одного торговца за неплохие деньги. Но здесь нас схватила стража. Я не знаю, где теперь мой наниматель, но меня закинули сюда. Когда я оказалась в этой камере голой, побитой и изнасилованной стражей, то думала, что меня и тут изнасилуют. Была готова драться с сокамерниками, но…

Она вздохнула.

— Им было не до меня. Сначала я не могла понять, что шесть голых мужиков жмутся к друг другу. Но провела одну ночку и поняла, что это единственный способ согреться и уснуть. Трудно поверить, но ко мне не домогались. Просто сбивались в кучу там, где сейчас мы лежим, и грелись друг об друга.

— И… всех их казнили?

— Нас уводили по очереди. Их тоже пытали, но я не знаю, за что. Не спрашивала.

— Но тебя нет.

— Нет, меня насиловали постоянно, иногда в особо грубой форме и не самыми стандартными методами и предметами. Издевались. Но не пытали, возможно от того я и жива. Нас становилось всё меньше и потом осталась только я. Ко мне подселили человека и всё началось снова — его уведут, меня уведут. Но его пытали, а меня просто насиловали и… и…

Она всхлипнула.

— Иногда давали поесть из собачей миски, словно какое-то животное. А иногда… и вообще… из туалета… есть… это…

Снова всхлип. Я улавливаю, что она имеет ввиду и примерно понимаю, что чувствует. Её гордость свободной женщины-воительницы. Кушать из туалета или миски. В каждом ломают то, что даёт ему силу. Конкретно в ней ломают гордость, унижая чем могут. И сейчас она просто выговаривается, чтоб было легче идти дальше.

— Потом он ушёл с концами, а я ещё жива. И лишь потому, что им надо над кем-то издеваться и кого-то насиловать. Девку в соседней камере отпустят, но не меня. И умереть мне не дадут. А после него через время пришёл ты.

— Так вот ты чего меня потащила сразу в угол… Греться стала?

— А ты думал от большой любви? Единственное, что в камере меня волнует, это как найти тепло. И пока ты жив, я буду греться об тебя. Придёт другой, я буду греться об него.

— Не придёт, — сказал я, вложив всё свою уверенность в голос, словно это уже было решённым вопросом. — Я стану твоим последним сокамерником, а потом… потом это просто станет воспоминанием.

— Ты прав, — хриплым, но уверенным тоном сказала она через некоторое время. — Я переживу эту хрень. Я ещё не полностью сломлена и моё тело… всего лишь тело.

— Просто удивительно! — душегуб смотрел на меня с какой-то радостной улыбкой, словно я выиграл приз. Который раз я уже здесь? Который раз мне так весело? Им ему весело? Я уже сбился со счёта.

Возможно я и выиграл приз, так как рядом с ним в ошейнике стояла эта голая и худая женщина с квадратным подбородком, угловатым лицом и шрамом через левый глаз. Реально, подстриги её, одень в парня и не скажешь, что женщина. Хотя возможно именно худоба даёт ей эти квадратные очертания лица.

И мне кажется, я знаю, почему нас собрали. Я же не тупой, мне уши на мозг теперь не давят, как говорили учителя. А всё потому, что их отрезали! Учителя бы были в восторге, ведь я поумнел и их мечта сбылась.

Я глупо хихикнул ещё более глупой шутке.

Их отрезали, как и мой бедный нос, которому перед ампутацией сделали и крабика, и сливку, и всё, на что фантазии хватило. Я уже не говорю, что мне отрезали щёки и по доброте душевной дали полюбоваться в зеркало. Теперь у меня улыбка от уха до уха… которых нет. Можно девок пугать. Да много чего отрезали у меня.

И скальпик частично сняли. Мой скальпик! Я буду скучать по тебе. Хи-хи-хи…

Я не говорю про обугленную кожу, про раздробленные кости, выжженный один глаз. Про галлюцинацию, что постоянно что-то говорит, цифры, дошедшие уже до квадрильонов, туман в сознании, который уже занимает половину моей черепушки, постоянные слуховые галлюцинации и прочую ересь, которой не может быть.

Передо мной крутятся картины, как меня пытают, водоворотом, и я слегка теряюсь… Мне хочется смеяться от того, что я видел и хочется кричать от того, что творится теперь в моей голове. Словно внутри что-то ползает, прямо в мозгах. И то, что со мной до этого произошло… мне кажется, что это происходит со мной снова и снова.

Короче, мне очень весело! Особенно, когда я слышу голос, рассказывающий несмешные анекдоты и не дающий мне спать.

Бог Скверны, ты меня слышишь?

Абонент выключен или находится не в зоне действия.

Ага, бросил своего послушника? Ну-ну… Потом ещё попроси что-нибудь у меня, я тебе припомню.

А мой друг тем временем продолжил.

— Знаешь, мы столько прошли вместе, всего ничего ты здесь, а испытал на себе столько вещичек! Обычно я стараюсь выловить информацию, но ты… с тобой так весело! — он хлопнул в ладоши. — Признаюсь честно, мне не нужна правда! Мне просто нравится проводить с тобой время!

Какой няшка!

— Мне тоже, — кивнул я.

Вернее, мои уста покинуло нечто похожее, так как без щёк и губ говорить не очень удобно. А голова просто дёрнулась. Но все поняли мною сказанное.

— Я рад! Ты прямо ветеран! Конечно, были и те, кого я пытал дольше, но через столько предметов пыток и с таким упорством ещё никто не проходил, гордись собой!

— Очень горжусь! — гаркнул я и захихикал, чем вызвал сочувствующий взгляд женщины.

Меня кстати покормили. И ни чем-то, а мясом. Варёным! Ещё и с бульончиком. Правда срезали это мясо с моей ноги, но это хуйня. Всё хуйня. Только время не хуйня. Время-время-время… оно не стоит на месте и скоро я увижу, что мой час настал.