Противник работал как снайпер, который прижимает солдат огнём. Он стрелял то с одной стороны, до с другой, подстёгивая стрельбой. Только я останавливался, как тот начинал давить, выдавливать из укрытия, заставляя бежать дальше. Со мной не пытались вступить в открытый бой, видимо понимая, что силы могут сразу же сместиться. Но вот так атакуя из засад с разных сторон, погоняя выстрелами, просто выматывали — только остановлюсь, а уже надо двигаться, искать новое укрытие.

Преимущество было на его стороне — урод атаковал, ограничивал мою зону манёвров огнём, при этом постоянно менял позицию. И когда для меня его позиция оставалась загадкой до тех пор, пока он не проявит себя, я, судя по всему, был у него почти всегда на виду. Мне только и оставалось, что заметить, где он там нырнул в кусты или за дерево, да стрельнуть вдогонку, надеясь на удачу. Да, я мог попытаться принять бой лоб в лоб, но шанс успеха был куда меньше, чем шанс получить пулю — откуда-нибудь из листвы засадит, так как меня-то он видел, а я его нет.

И мне приходилось бежать, куда меня гнали, в надежде подловить урода.

Сердце бешено билось, колотилось в груди, стучало в висках. Лицо от такого прилива крови горело. Боль мешала думать, перебивала мысли. Дышать тоже было как больно, так и тяжело, словно не хватало воздуха. А общее возбуждение буквально требовало двигаться, делать хоть что-то — адреналин так и плескался в крови.

Это всё не способствовало холодному уму.

Теперь я был добычей и сознание буквально кричало: «Беги, не оглядываясь, беги и может быть сможешь оторваться!». Глаза то и дело гуляли по округе, выискивая противника, а я бежал всё дальше и дальше. Хотелось забиться куда-нибудь под ствол, но это было плохой идеей.

Меня гнало чувство жертвы, на которую ведут охоту.

Чем больше я бежал, отстреливаясь, тем больше выдыхался и тем больше чувствовал, что меня нагоняют. Это чувство продолжало гнать и мешало сосредоточиться. Боль буквально скручивала всё тело. Взгляд выхватывал каждое движение, и я реагировал исключительно выстрелом. Я не впал в панику, но поддался ситуации, лично ставя себя жертвой.

А жертва убегает. Собственно, мне ничего и не оставалось делать, так как сейчас я даже не знал, где этот ублюдок там скачет.

Внеочередной раз я нырнул за дерево, стараясь отдышаться, с трудом перебарывая инстинкт самосохранения. Заставил себя остановиться несмотря на то, что меня тянуло бежать дальше, бежать без оглядки как зайца. Я окинул себя взглядом — ещё одна пуля угодила в правую руку, которая теперь не могла даже сжать рукоять револьвера. Перебили нервы, видимо. И кровь, она хлестала из руки как сумасшедшая, капая с пальцев.

Когда меня подстрелили? Давно я так бегу блин? Сколько уже крови ушло?

Я залез левой рукой в подсумок и сразу же достал заранее заготовленный жгут, после чего накинул его на руку не было времени на нормальную перевязку.

Надо было немного успокоиться, а то я слишком увлёкся попыткой оторваться и взять реванш. Я совершал одну грубую ошибку — это бой, и надо было решать всё здесь и сейчас, а не когда там если может быть оторвусь, потому что я мог и не оторваться.

Любой бой можно переломить, если грамотно разыграть ситуацию. Даже если это отступление. Да, преимущество было на его стороне, ублюдок меня гнал, стрелял, отрезая мне пути, я был ранен, истекал кровью и не знал, где он там скачет. И всё же шансы у меня были. Это же не дуэль, это война, а здесь всё решает случай и план, а не быстрые руки.

Случай и быстрые руки…

Жертва…

Случай, когда жертва настолько близко, что ты слишком сильно хочешь её достать…

Идея появилась внезапно, как обычно и бывает. Ты не знаешь, что делать, а потом пух и озарение.

Ну что ж… тогда посмотрим, действительно ли я хорошо стреляю.

И я вновь побежал.

Где-то грохнул выстрел, но я не ответил. Нырнул за дерево, чтоб оградиться от стрелка и бросился дальше. На этот раз я сжал зубы настолько сильно, насколько мог, стараясь не обращать внимание на боль, которая просто резала сознание. Я мчался во весь опор как в последний раз, так как это и был действительно последний раз. Последняя попытка. Мне надо было, чтоб противник не кружил вокруг меня, чтоб не прятался в округе, отовсюду стреляя, а догонял. Чтобы мчался следом. А для этого я сам должен был бежать как сумасшедший.

Подстреленная нога буквально визжала болью и казалось, что вот-вот просто откажет: она уже начала неметь и ступать было на неё малость неудобно. Про живот вообще не вспоминаю: ощущение, будто нажрался углей и теперь они прожигают мне кишечник. Сейчас бы обезболивающего…

Я метался из стороны в сторону и несколько в меня стреляли. Стреляли так близко, что почти попадали. Но почти на войне равносильно мимо, так что я даже не обратил внимание на то, что с виска теперь стекала кровь. Рванул дальше, с какого-то косогора вниз, едва не падая. Запнулся, кубарем полетел вниз через голову, вскочил и бросился дальше.

А внутри словно работал секундомер, отчитывающий мгновения.

Я сжал зубы до боли в челюсти, работая не только ногами, но и руками. Раз-два, раз-два, раз-два — как в армии на пробежке во весь опор. Из глаз уже брызгали слёзы от боли, а дыхание хрипело, дышать было тяжело; так тяжело, что я был готов задохнуться нахрен прямо здесь.

Раз-два, раз-два, раз-два…

Он должен догонять меня. Я должен быть очень быстрым. Должен заставит мчаться его за мной. Потому что когда ты догоняешь…

Я резко развернулся, чувствуя, как тело по инерции до сих пор несёт вперёд.

…то бежишь по наикротчайшему пути за целью…

Я позволил своим рукам действовать на чистом автоматизме, не пытаясь думать или что-то сделать — лишь рефлексы.

…ты бежишь за целю по прямой.

Это была тактика выманивания, когда ты заставляешь противников преследовать тебя, утягивая их за собой с позиций, чтоб потом нанести удар. Здесь был один противник, но смысл был тот же — мне было нужно вытянуть его из укрытия прямо на себя.

Глаза сами поймали ту самую неуловимую цель, что неслась по ветвям за мной, лишь бы не потерять из виду. Неслась по прямой, не пытаясь обойти. Левая рука, ещё целая метнулась к револьверу, когда я уже летел спиной вперёд, вытащила заученными движениями оружие, и едва ствол нацелился на него, нажала на спусковой крючок.

Попал — не попал.

Я всегда был хорошим стрелком. Мне просто надо видеть цель. И я заставил цель появиться перед глазами, заставил бежать на меня, а не влево-вправо. Я лишил охотника этой гонкой самого главного — осторожности.

Выстрелов было два.

Убийца на полном ходу, словно запнувшись, грудью влетел в толстую ветвь, на которую собирался прыгнуть и на мгновение так и замер. Замер, чтоб получить ещё одну пулю уёбок блять нахуй! И потом, когда падал, ломая ветви, получил вдогонку ещё одну сука, чтоб уж наверняка.

Правда и я получил одну в грудь — говнюк молодец, успел среагировать и попасть. Нехотя я даже почувствовал к нему какое-то уважение за это.

Только чего до этого мазал, не пойму. Или здесь у него сработали рефлексы, а там сам пытался целиться? Меня учили, что рефлексы всегда действую лучше, чем ты сам. Позволь им управлять собой.

Я схватился за грудь, пытаясь заткнуть рану. По инерции меня спиной протащило по земле, и я хорошенько отбил её до такой степени, что было больно согнуться. Но не настолько больно, чтоб я не встал и не выбил из остроухого пиздюка оставшееся дерьмо.

Отбросив разряженный револьвер, я схватился за второй, медленно вставая на ноги. Кажется, я охренеть как добегался. Хотелось завалиться прямо здесь и сейчас. А учитывая тот факт, что я задыхался теперь не только от бега, но и от пулевого ранения в грудь, хреново было вдвойне. Но мне не привыкать…

Я быстро приближался, держа на прицеле преследователя. Вот он приподнял голову и дёрнулся к револьверу, что валялся рядом… чтоб в следующее мгновение взвыть, когда пулей я разнёс ему кисть. Остались висеть лишь пальцы, которыми теперь хрен что понажимаешь. Следом, недолго думая, я отстрелил ему и вторую руку, и колени, чтоб не убежал.