По пути старая служанка подцепила одну из молоденьких:

— Хлина, лупоглазая дурочка, чего шляешься здесь? — подхватила она её под руку. — Поможешь мне с господином.

Судя по лицу, Хлина была не только лупоглазой, но ещё и конкретно умственно неполноценной. Это я мог сказать по её глупой, но счастливой и милой улыбке и любопытному, но без каких-либо проблесков ума взгляду. Короче, дура. И это констатация факта, а не оскорбление.

Меня вежливо, но настойчиво затащили в ванную комнату, после чего буквально сорвали одежду и затолкали в ванну.

— Хлина, быстро притащила одежду молодому господину, — шикнула на неё моя новая нянька, а сама принялась меня буквально надраивать мочалкой, будто я годами не мылся. — Господин, что же вы так. Совсем перестали следить за собой.

— Так я же только вчера вернулся.

— И выглядели-то как! Солнце милостивое, заросли, совсем не стриглись. Сам грязный, в грязной одежде! Разве так полагается господину ходить в городе на людях? А что другие благородные люди скажут? Вы же род свой позорите!

Я не стал говорить, что был чистым, раз уж на то пошло, и вряд ли кто меня там узнал, и задал другой логичный вопрос.

— А то, что я вернулся с войны? Это не оправдание?

— Что вы говорите такое, господин, — вылила она мне на голову воду, смывая пену. — Род Бранье никогда ни перед кем не оправдывается. Но им языками почесать в радость, дай повод только! И не посмотрят, что вы после войны пришли. Нельзя показывать слабости перед другими. Они используют их против вас. Вам ли не знать, а?

— А сейчас какая разница? Я был чистым, нет?

— Чистым? А чего пахнете так ужасно? Вы где мылись?! И одеты как свинопас, уж простите меня, господин Тэйлон! Уважение людей начинается с уважения к самому себе в первую очередь!

Она кудахтала, как курица-наседка, которой дай только волю.

— Я уважаю себя. К тому же, в такой одежде ходят люди.

— Какие люди, господин Тэйлон? Обычные, безродные, простолюдины. А вы из рода Бранье, младший наследник. Вы хотите расстроить свою матушку?

— Если бы хотел, я бы не стал мыться, мисс Ремингтон…

— Миссис Ривингтон, господин Тэйлон (Да, точно, с названием винтовки спутал). И не видно, чтоб вы мылись, весь грязный и дурно пахнущий, как какой-то мужик с работ на полях. Пагубно повлияла армия на вас, хочу заметить, совсем изменились в худшую сторону.

Следующие пять минут она натирала меня мочалкой так, что едва кожу не стёрла. Заставила встать меня и без какого-либо стеснения помыла везде, где только можно, даже моё хозяйство, после чего усадила обратно и начала смывать пену.

В этот момент в комнату заскочила Хлина. С радостной улыбкой она подскочила к женщине и протянула одежду.

— Держи её, идиотка, — недовольно зыркнула на неё женщина. — Ты видишь, что у меня самой руки мокрые? Никаких сил с ней нет…

— Тогда зачем держите… вернее, держим её? Выгнать, и всё, — пожал я плечами.

Миссис Ривингтон осуждающе посмотрела на меня.

— Зачем вы так, господин Тэйлон… — воздохнула она.

— Разве не ты сейчас только жаловалась на неё?

— И я это делаю с любовью. И уж точно не желаю участи оказаться на улице. Куда выгнать-то? Куда идти ей? Собой торговать? Мир её пережуёт, изуродует и выплюнет. А Хлина хоть и бестолковая, но с добрым сердцем. Не заслужила такого. И я рада, что господин приютил бестолочь и следит за ней.

Это типа батя без задней мысли её приютил? Добрый, что ли? Или трахает её втихую за спиной жены? Нет, я не ищу грязь в каждом, но и не верю в такую доброту. Жизнь очень быстро заставляет тебя становиться циником и в каждом добром поступке видеть корысть, а в любой проявленной доброте — слабость.

Миссис Ривингтон окинула меня взглядом человека, который удовлетворён своей работой.

— Всё, вылезайте из ванны, господин. Хлина! Ты где, дурёха?! Иди сюда, быстро!

Та с чудовищно радостной улыбкой подскочила к нам, словно то, что о ней не забыли, заставляло её жить дальше. Но подскочила так, что поскользнулась и едва не разбила себе лицо о край ванны. Обычно люди, когда падают, бросают всё и пытаются прикрыться руками. Эта же как держала одежду, так и держала, летя лицом в край ванны.

Я её поймал. Ловко поймал, чем заслужил взгляд огромных глаз, полных своего глупого счастья.

— Вот же бестолочь! — дала Хлине подзатыльник Миссис Ривингтон, но та даже не погрустнела. — Совсем глупая, головой не думает… Давайте, господин.

Меня быстро вытерли, после чего нянька самолично натянула на меня одежду. Я бы сказал, что это праздничная одежда, но, видимо, для местных аристократов это вариант нормы. Она стягивала движения и мешала свободно двигаться, не говоря о том, что в ней было неудобно. Но придётся привыкать, по-видимому.

— Ну вот, теперь похожи хотя бы немного на члена рода Бранье, господин Тэйлон, — критично осмотрела она меня. — Я передам вашей матушке, что вас надо подстричь.

— Не стоит…

— Стоит! Вы — член рода Бранье, младший наследник.

Это звучало как своего рода приговор. К тому же, я видел фанатичные интонации в голосе женщины, что значило спор при любом сомнении, если дело касалось этого рода. Мне не нравятся фанатики, если только они не расположены с другой стороны мушки. Скажи что не то, и станешь из друга в заклятым врагом. С другой стороны — от таких можно не ждать предательства. У них такого слова в словаре нет.

Отделавшись от кудахтающей няньки, я наконец добрался до столовой. Где дамы высшего общества дожидались то ли меня, то ли подачи еды. Сёстры придирчиво скользнули по мне взглядом и, не найдя, к чему придраться (спасибо миссис Ривингтон), вернулись к своей беседе о каком-то бале.

А вот мать словно и не замечала меня. Бросила взгляд, чтоб убедиться в моём присутствии, и всё.

И когда начался ужин, всё понеслось по-новому.

— Ты научишься держать вилку правильно иль нет? — с издёвкой спросила Сильвия.

— Спину держать ровно тоже невыполнимая задача, да? — не отставала младшая.

Вообще, их замечания были даже полезны в какой-то мере, так как я узнавал всё больше и больше о правилах поведения здесь. А на их примере я видел, как нужно делать. Но если бы было меньше стёба и больше дела, вообще было бы чудно.

— Я боюсь представить, какой фурор вызовет наш брат своим поведением, — вздохнула старшая.

— Зато я не боюсь и уже вижу, — улыбнулась Ньян. — Мы станем известным на всё королевство родом. Все будут о нас говорить.

— Да, нашему брату удастся то, чего мы все хотим. Прославить род на всё королевство, — усмехнулась Сильвия.

— Ну, по крайней мере я не разговариваю за столом, как базарная бабка, — спокойно отозвался я.

Меня попытались прожечь сразу двумя парами злобных глаз, но никто не произнёс ни слова. Сёстры удивительным образом заткнулись, недовольно зыркая на меня. Что касается матери, то она не сказала ни слова.

Я вообще немного удивлён этой семьёй. Возможно, я чего-то не понимаю, но не чувствуется того, что их брат восстал из мёртвых. Вчера, когда я вернулся, они делали какие-то позывы сестринской и материнской любви, но сейчас я видел абсолютное… пренебрежение, что ли.

Возможно, мои ожидания завышены, но мне казалось, что любая любящая семья будет встречать сына как героя, обхаживать его и так далее и тому подобное, а здесь… парень словно и не уезжал из дома. Его встретили, обняли и… всё, я больше не общался толком с семьёй, если не считать срача за столом. Ладно, отец с братом умотал, но мать молчит как партизан, а сёстры закалёбывают. Никто не спрашивает, чем я занимался в армии, что там было, что произошло, как я вернулся и как себя вообще чувствую.

Это… странно?

Но если сёстры ещё вели себя как стервы, которые ненавидят брата, то вот реакция матери совсем уж странная. Её косые редкие взгляды в мою сторону… они меня настораживают. Смотрит взглядом не матери, а человека, который… следит. Который что-то понял или подозревает. Может быть это паранойя, но… что-то не то.