Де Вега повинен в гибели их родственников: братьев, мужей, отцов. На берегу широкой Дайки и под Ведьминым лесом о пехоту графа Кардеса, словно о скалы, разбивались волны рыцарской конницы. Гордые кабальеро гибли от рук вчерашних вилланов. Строй и дисциплина победили доблесть.

Граф поднимался по ступеням дворца в сопровождении гвардейцев. Гийом шел чуть впереди, чувствуя ненависть и злобу, исходящую от красивых, разодетых как на праздник зевак. Для них сегодняшний день и был праздником. Хорхе — умелый политик, он сумел тонко внушить аристократам, что де Вега ответственен за все их беды. Зевакам было уже безразлично, так ли это. Толпа, пусть даже состоящая из умных людей, — все равно толпа.

Снегопад, начавшийся еще рано утром, со временем еще больше усилился; казалось, что кто-то распылил над городом мешок муки. Хлопья снега оседали на одежде и на коже графа, тая, как и время, отпущенное ему. Влага собиралась в капельки, и вот они уже катились по лицу Риккардо, словно слезы.

Де Вега медленно шел по коричневой дорожке. Его открыто оскорбляли, грозили, красочно описывали те виды пыток, что его ожидают. Такое поведение считалось недостойным, недопустимым для благородного человека, но в тот день все условности действовать перестали. Знать хотела крови. Казалось, еще чуть-чуть — и людское море сомкнется, раздавит преступника, не дожидаясь суда.

Кто-то метнул в графа камень. Нет, не камень — откуда тот мог взяться в руках придворного? Увесистую безделушку — яшмовый шар для гадания.

Метнул удачно. Тот угодил в голову Риккардо. Разбил ее в кровь и чуть оглушил графа.

Де Вега припал на одно колено, поднялся под злобный смех, посмотрел в ту сторону, откуда был сделан бросок.

— Дайте мне меч, лейтенант, — обратился он к лейтенанту гвардейцев. — Я убью скотину и верну вам оружие.

Лейтенант замер от удивления, не зная, что ответить. Разодетая в шелк и золото публика рассмеялась еще громче. Слышались выкрики:

— Каков наглец: «Дайте мне меч!»

— Нет, он просто безумец, глупец.

— Так ему и надо, мерзкому кровопийце!

Толпа гудела.

— Меч не нужен, — негромко произнес Гийом, но все услышали его слова, и смех мгновенно смолк. — Не беспокойтесь, Риккардо.

С высоты ступеней он сразу приметил «храбреца-метателя», хоть тот и попытался затеряться в толпе. Маг резко выбросил вперед руку и сжал ее. Внезапный порыв ветра прокатился по толпе, срывая шляпки. Метатель шаров схватился за горло. Маг медленно повел руку к себе, выводя его на дорожку. Одетый в красное с золотым толстяк послушно шел, лицо его было уже одного цвета с камзолом, толстые жирные пальцы бессильно царапали шею. Гийом сжал кисть сильнее, дождался, пока толстяк не свалится без сознания, и лишь тогда отпустил, не сказав ни слова.

Больше никто не осмеливался оскорблять мятежного графа.

На полпути к Королевской зале, где монарх принимал послов и вершил суд, по знаку мага гвардейцы свернули с широкого коридора в боковую залу.

Пройдя пятьдесят шагов по узким переходам, Риккардо с удивлением обнаружил, что находится в Золотых покоях — личных апартаментах короля. Его привели в небольшую комнату, обставленную просто и уютно: глубокие мягкие кресла, столик для игры, пышный ковер на полу. В одном из кресел расположился Хорхе Третий, прозванный одновременно и Справедливым, и Жестоким. Король отдыхал, потягивая алькасарский кофе. Пил он неспешно, с шумом втягивая обжигающую жидкость.

Де Вега ждал.

— Удивлен? — спросил король, отставив на стол пустую чашечку.

Хорхе недавно исполнилось тридцать два года. Это был высокий красивый мужчина с движениями опытного воина и жестким волевым взором.

— Да, Ваше Величество, — честно ответил граф, опускаясь в кресло напротив короля.

Слабое тело, измученное недельным заключением в Седом Замке, требовало отдыха. Гийом уже давно расположился в таком же кресле между королем и мятежником, словно бы образуя незримый мостик между ними.

— Ты ожидал другого: Судебная зала, в ней два десятка грандов, членов Верховного Совета, и суровый монарх, вершащий справедливый скорый суд. Длинные речи обвинителя, призывающего на сеньора де ля Вегу, графа Кардеса кару небес, обличающего твои бесчисленные пороки и прегрешения? — Хорхе Третий имел привычку обращаться к подданным на «ты». — Не так ли, признайся?

— Да, Ваше Величество, — Риккардо был по-прежнему немногословен.

— Отбрось сомнения — тебе все это еще предстоит, — обнадежил его король, он откровенно наслаждался ситуацией. — Но прежде чем этот балаган начнется, титулованные куклы уже изнывают в ожидании, я, король Камоэнса, хочу попросить тебя об одолжении.

— Меня? Попросить? — удивленно переспросил граф.

Он сидел, закинув ногу на ногу, скрестив руки на груди. Его раздражало в короле все: и уверенный голос победителя, и холодные серые глаза, и унижающее снисхождение в голосе.

— Простите, Ваше Величество, но слов глупее я не слышал. Зачем просить, когда я и так в вашей власти? Прикажите. Потребуйте. Заставьте. Не утруждайте себя просьбой.

Гийом уже хотел было вставить слово, но взглянул на короля и понял: его посредничества пока не требуется.

— Да, ты не ослышался. Именно попросить. Ибо приказать я не в силах, — спокойно, не обращая внимания на дерзкие слова графа, ответил Хорхе.

Король был всегда спокоен, сдержан, собран, сжат. Как змея перед броском. Как серый медведь-задерун с отрогов Таргальских гор. Невозмутимая сила, и горе тому, кто посмеет ей противиться.

Хорхе поймал взгляд мага и усмехнулся одними глазами.

— Ты причинил много бед государству. Ты, твои друзья и соратники. Союз Пяти Графов, правильней сказать, пяти безумцев, — продолжил король после небольшой паузы.

— Мы едва не добились главной своей цели — отделения Маракойи от Камоэнса. Если бы не твой маг, Далекий Край был бы свободен, — грубо перебил его де Вега и указал рукой в сторону Гийома.

На узком лице мага появилась грустная улыбка. Он словно бы извинялся.

— Пусть мы разбиты, — закончил Риккардо свою яростную речь, — но защитили веру отцов и своих подданных!

Гийом молчал, сейчас говорил король, но слова мятежного графа были правдой. Столичные святоши уже больше полугода и не заикались о том, чтобы привести к истинной вере заблудших овец из Маракойи. Знали — Хорхе не даст солдат, церковь он себе и так подчинил с помощью силы и денег, а недавние события заставили расчетливого политика отказаться от идеи «одно государство — одна вера».

— Знаю, — согласился Хорхе, — оставь хотя бы на время дурную привычку перебивать короля. Ты показал себя умелым полководцем, Риккардо де Вега, все убедились, что ты — плоть от плоти своего отца Энрике и не зря носишь герб с ястребом. А раньше мне говорили, что сын знаменитого кондотьера[13] Энрике променял ястреба на гуся[14]. Стал книжником-законником, позабыв о славе отца, о дворянской чести.

— Не тебе судить меня, король, тем более говорить о чести. Я жил так, как хотел. Мои достижения — отчасти плоды изучения старых книг. Гийом наверняка тебе это рассказывал, — с ленцой в голосе отвечал де Вега, но руки, судорожно сжимающие подлокотники, выдавали его.

Маг переводил взор с пойманного мятежника на монарха, втайне надеясь, что знаменитая выдержка в этот раз откажет Хорхе. Ведь Риккардо говорил с ним как с равным. Но ожидания придворного чародея не оправдались.

— Да, рассказывал. Мы подобрались к сути вопроса. Ты знаешь, Риккардо, мои офицеры — не дворянское ополчение, а регулярная армия, — они жаждут с тобой пообщаться. Мечтают, чтобы ты дал им уроки. Я хотел бы присвоить тебе титул констебля, граф Кардес, забыв о личных обидах, поставить во главе тех войск, что ты едва не уничтожил. Ибо войско, что ты создал, — войско нового типа, я чувствую — за ним будущее.