Миральда резко остановилась; ее бросило в пот. Значит, все-таки иллюзия… И теперь она одна, сестры, видимо, отстали.

Один на один с опасной тварью…

В воздухе снова разлился ощутимый запах гниющей плоти. Ведьма опустила глаза и невольно вскрикнула – под ногами, из-под прелых листьев выглядывал маленький человеческий череп. А еще – клок полотняной рубахи…

Где-то рядом хрустнула ветка. Миральда резко обернулась – никого. Только тонкие ветви кустарника еще шевелятся, словно кто-то только что прошел мимо, отодвинув их со своего пути.

…Ночницы любят нападать со спины.

Ведьма развернулась, резко приседая, уходя в сторону – и как раз вовремя: острые, как лезвия, когти вспороли воздух там, где за миг до этого была ее шея.

Белое лицо в синих прожилках.

Спутанные, сбившиеся в колтун черные волосы.

Глаза – нечеловеческие, полностью залитые чернотой, так похожие на два полированных кусочка черного обсидиана…

И разверзнутая пасть, усаженная иглами зубов.

…Болотная ночница.

Нелюдь заверещала – да так, что, казалось еще немного – и лопнут барабанные перепонки. Миральда, задыхаясь, отскочила назад, восстанавливая дистанцию, одновременно обращаясь к Силе, запертой в ее обсидиановом ожерелье, костях лягушек и птичьих лапках. Огненные стрелы магии пронзили руки, ища выход; два слепяще-белых потока ударили в грудь ночнице, отбрасывая ее назад.

А из зелени кустов, навстречу распластавшемуся в воздухе телу нелюди рванулись еще потоки Силы, разрывая ночницу пополам.

… Эсвендил потрогала носком сапожка замершую верхнюю часть тела твари.

– Уфф… Ты заставила нас побегать, Миральда. Едва успели.

– Да уж, – Глорис усмехнулась, – но ты все равно молодец.

Миральда прислонилась спиной к черному стволу. Отчего-то ее мутило, перед глазами прыгали цветные пятнышки.

– Я думала… ребенок настоящий.

И невольно бросила взгляд туда, где из-под прелых листьев выглядывал детский череп. Проклятая нелюдь…

Эсвендил поморщилась.

– Всего лишь иллюзия, сестра.

И, пнув носком сапожка начавшее стремительно разлагаться тело ночницы, поинтересовалась:

– Ну что, будем брать это в деревню?

Разумеется, молчаливое свидетельство своих ведьмовских подвигов они оставили в лесу. Пройдет еще немного времени, и то, что было ночницей, рассыплется в прах, вернется в лоно Атхены, Матери-Земли, – и ничто не будет напоминать о том, что когда-то среди болот жила опасная тварь… Разве что только человеческие кости, оставшиеся после ее пиршеств.

Ведьмы вернулись в деревню грязные и усталые, прошествовали сквозь сбившиеся в кучу избы, ловя на себе неприязненно-недоумевающие взгляды женщин, и с гордо поднятыми головами скрылись в своей развалюхе.

Глорис, не раздеваясь, растянулась на тюфяке.

– Уфф… Мне кажется, наши таланты здесь не оценят.

И подмигнула Эсвендил. Та лишь пожала плечами.

– А ты никак ожидала, что тебя здесь примут с распростертыми объятиями?

Младшая открыла было рот, чтобы ответить – но как раз в этот миг в дверь осторожно постучали.

Миральда хлопнула себя рукой по лбу. Шенти! Как она могла забыть? Да и сестрички тоже хороши… А солнце уже висело над самым краем мира, аккуратный малиновый шарик, закутанный в легкий пух облаков.

– Это, я полагаю, наша страдалица? – недовольно пробурчала Глорис, неохотно поднимаясь с тюфяка, – ну, что ты, Миральда, замерла, как колода? Открывай. Делать нечего.

– Мы управимся быстро, – заверила Эсвендил, – ночницу-то убили.

Миральда отворила дверь, но – на пороге увидела отнюдь не Шенти, а здоровенного детину в не очень грязной рубахе и темно-синих шароварах, что должно было быть роскошью для этих мест. Его темные глаза двумя буравчиками впились в лицо Миральды, затем взгляд быстро переместился на Эсвендил и Глорис.

– Эээ, – промычал он неуверенно, – отец прислал узнать, как вы тут устроились и не нужно ли чего?

Ведьма, прищурившись, разглядывала парня – и, наконец, пришла к выводу, что лицо у него довольно приятное, только лоб малость низковат, что могло служить признаком отсутствия возвышенных мыслей.

– Ты сын Мареса? – она приветливо улыбнулась. Улыбка эта, как солнечный луч в воде, расплескалась на лице нежданного гостя, он улыбнулся в ответ – и показался ведьме очень милым.

– Да, – он покраснел и опустил глаза, – отец просил узнать…

Миральда и не заметила, как Глорис оказалась рядом с ней – плечом к плечу.

– У нас все просто замечательно, – сладко пропела младшая ведьма, – передай отцу, что мы благодарны, очень благодарны ему за все!

И тут же, подмигнув, добавила:

– А ты похож на Мареса, Хаттар свидетель! И статью, и лицом…

Улыбка на лице старостиного сына стала еще шире – хотя трудно было представить, что такое возможно.

– Э… ну… я пошел… тогда, – промычал он, неуклюже переминаясь с ноги на ногу.

– Нам было приятно тебя повидать, – Глорис вдруг шагнула вперед и дружески хлопнула его по широченному плечу, – заходи еще как-нибудь! И еще… Как тебя зовут, а?

В глубине избы презрительно хмыкнула Эсвендил. А самой Миральде захотелось сквозь землю провалиться от стыда. Потому что милая сестренка Глорис занималась ничем иным, как привораживанием. И – помилуй Атхена – кого? Грязного, неотесанного мужлана.

– Что это ты вытворяешь?!! – прошипела ведьма, ущипнув Глорис за локоть.

– Не твое дело, – огрызнулась та и, по-прежнему сладко улыбаясь, уставилась в карие глаза безмятежно улыбающегося мужчины.

– Меня… ээ… Маркеш…

– Замечательно! – бодро пискнула Глорис, – ну, иди, иди, Маркеш. Приятно было потолковать с тобой.

Он медленно побрел прочь, поминутно оглядываясь и рискуя свернуть себе шею. Миральда с треском захлопнула дверь.

– Зачем он тебе, Гло?

Та беззаботно махнула рукой.

– Это тебе никто не нужен, Миральда. А я – мне хочется жить, как все, понимаешь?

– Жить как все – это не значит вешаться на первого встречного, – уточнила Эсвендил. Она сидела на тюфяке, скрестив ноги, и расчесывала длинные волосы медного цвета.

– Я тоже так думаю, – заметила Миральда, – однако… где же Шенти?

Она снова распахнула дверь и вышла на покосившееся крыльцо, зябко ежась каждый раз, как ветер дул со стороны леса.

Солнце село; щупальца молочно-белого тумана выползали из болот, тянулись к сбившимся, словно цыплята без наседки, избам. И Миральда вдруг особенно остро ощутила что-то недоброе, угрожающее в этих холодных сумерках – словно дурное предчувствие всколыхнулось в груди.

Оглянувшись на сестер, Миральда спустилась с крыльца и выглянула на дорогу.

Никого – только постепенно сгущающийся белесый туман, клубящийся и живой.

«Не случилось ли чего?» – мелькнула тревожная мысль, – «народ здесь темный, нелюди страшится…»

Когда что-то легко коснулось плеча, ведьма едва не подпрыгнула. Стиснув защитный талисман, он обернулась и увидела Шенти, в сумеречной дымке куда как больше похожую на бесплотного духа, чем на живого человека.

– Я пришла, – громким шепотом сказала девушка, – еле улизнула.

– Хорошо, – выдохнула ведьма, – пойдем.

– А это… Это будет очень больно?

– Полагаю, ты даже не почувствуешь.

… Они все сделали, как обычно, и к утру Шенти заснула глубоким сном, каким спят после долгой, изматывающей болезни. С рассветом Миральда разбудила ее и, выводя из дому, попросила:

– Шенти… Ты не болтай о том, что мы для тебя сделали, хорошо? Как бы тебе хуже от этого не было, если узнают…

Девушка молча кивнула. Затем протянула на раскрытой ладони серьги с мелким речным жемчугом.

– Вот, возьмите. Больше мне нечем отплатить вам.

Миральда усмехнулась.

– Оставь их себе. Тебе они нужнее… А о нас – не беспокойся.

… А потом вся деревня откуда-то прознала, что три сестры, поселившиеся в старой избе, могут исцелять всяческие хвори. И потянулась к нам вереница больных и увечных; некоторым они помогали, некоторым сразу отказывали – когда помочь уже не могла никакая волшба. Но, как бы там ни было, дела трех ведьм пошли в гору.