– И сколько здесь? – поинтересовался я.

– Пара десятков тысяч квадратных километров, – пояснила Ива. – Труднодоступный горный район Тибета. Но места среди религиозных людей популярные. Там и буддисты-паломники толкутся. И последователи усохшей религии Бон, такой предтечи индуизма и буддизма.

– Почти точное попадание, – усмехнулся я.

– Если учесть, что площадь Тибета более миллиона квадратных километров, то сузили мы район поиска вполне прилично, – холодно отчеканила Ива.

– Да все не так страшно, – подал голос Писатель. – Там не слишком много караванных троп, а искомое место может быть только рядом с ними. Нужно просто держаться их. И вовремя корректировать курс.

– Мы можем хоть что-то еще уточнить? – я, если честно, надеялся на большее.

– Несомненно, – ехидно улыбнулась Ива. – Пару лет научной работы, перелопачивания закрытых архивов, командировок – и мы сможем уменьшить район поиска процентов на двадцать. Или на все пятьдесят.

– Ясно. Значит, будем бить по площадям…

Дело сдвинулось. И теперь мне предстояло решать, как дальше строить Поиск. И что делать с этими двоими, явно рассчитывающими на продолжение приключения.

Я сбросил Звеньевому по закрытому каналу связи информацию и предложения по дальнейшим действиям. И почти физически ощутил, как приходит в движение отлаженный механизм «Фрактала». Как сейчас мобилизуются ресурсы. Поднимаются старые связи, компроматы, договоренности. Как льются рекой деньги. И все это с одной единственной целью – с минимальным риском и максимальной эффективностью вывести меня на Предмет, ждавший в тайнике горной части Тибета.

Вот только без проблем не обошлось. Да еще каких проблем!

Но так всегда бывает, когда тебе наступают на пятки конкуренты. Тем более такие, как десты… И они показали себя во всей красе…

Глава 33

Ива даже как-то сладострастно предавалась страсти научного поиска, не обращая внимания ни на кого и ни на что. Ею овладело маниакальное стремление сузить район поиска, тем самым опровергнув свои же недавние заявления о невозможности этого. Так что на кухню женская нога не ступала. А потому за повара у нас был более психологически устойчивый и не такой оторванный от быта Писатель.

Ему кулинарное дело нравилась. Он с видимым удовольствием потрошил все три холодильника с их внушающими уважение запасами. Баловал нас свиными отбивными, каким-то образом оказавшимися в мусульманской стране. Потчевал восточными яствами, утверждая, что по-настоящему вкус национального блюда проявляется только в его культурной и климатической полосе. Якобы плов в России и плов здесь ощущаются совершенно по-разному из-за географической широты. Поэтому мы за время пребывания здесь откушали шавлу – рисовый суп, катлама-пельмени, бараний плов гелак палав и прочую экзотику.

Благодаря усилиям Писателя трапезы превратились в нашей компании в такую приятную сторону жизни, быстро обросшую правилами и традициями. Они щедро сдабривалась спорами, беседами и вечными склоками моих ученых спутников.

Их изначальные попытки вытянуть из меня хоть что-то о том, кто я такой, что творится и что будет дальше, наталкивались на аккуратно выстроенную непробиваемую стену. Они быстро поняли, что тратят время зря, и привычно переключились друг на друга.

Слушая за неторопливым обедом этот базар-мазар, я даже почувствовал тень умиротворения и уюта. И разочарование, что это продлится еще максимум пару дней. Пока не будут завершены подготовительные мероприятия к экспедиции.

А потом – в путь. Думаю, он будет трудным. Но все же хорошо работать на серьезную контору. Которая снабдит, обеспечит, прикроет. Хотя на острие удара все равно остаюсь только я.

Обед проходил на фоне привычного галдежа соратников. Узбекский плов был приготовлен прекрасно. И пошел как-то очень хорошо. Я традиционно запивал его зеленым чаем. А потом перешел к восточным сладостям.

Звуковым фоном трындел висящий на стене телевизор. Там шла новостная передача на русском языке.

Местные новости на чужбине надо слушать. Однажды в Индии такая телепередача спасла меня от крупных неприятностей. Тогда я выскользнул из зоны религиозных беспорядков за каких-то два часа перед тем, как район наглухо перекрыли войска, и там начался кровавый ад. И неизвестно, чем бы для меня это кончилось. Хотя выживать в таких ситуациях я умею, но со стихией бороться трудно. Тем более с социальной.

Новости по телевизору закончились. Началась индийская сериальная мелодрама. Разлученные влюбленные, разлученные браться и сестры – все как всегда.

Но через пять минут, когда я допивал чай, закусывая его медовыми восточными сладостями, индийский сериал прервался на полуслове. Зазвучала унылая мелодия. На экране возникло изображение Памирских гор.

Потом появился диктор и проблеял про срочное правительственное сообщение. А у меня в тревожном ожидании вдруг закололо сердце.

Потом диктор рубанул со всей прямотой и откровенностью такое, от чего пахлава застряла в горле.

– Исламские фундаменталисты, пересекшие границу в горной местности Горноишханской области, совершили кровавое нападение на буддистский монастырь Джа Тхао. Убито восемнадцать монахов и паломников. Уничтожены уникальные предметы культуры и истории. По тревоге подняты пограничные войска, армейские мобильные части Республики и российской военной базы. Наш глубокоуважаемый Президент Сали Рахимов высказал твердую уверенность в том, что наши доблестные защитники справедливо покарают кровавых нелюдей.

Я заворожено уставился в экран. На нем горело правое крыло монастыря. Белые стены почернели. Военные вертушки грузно садились на грунт. Окрестности оцеплены войсками. Двор, так хорошо изученный мной, завален телами в оранжевых балахонах и простых одеждах.

Эх, Настоятель монастыря. Он ведь прощался тогда не со мной, а с этой жизнью. Теперь его тело лежало посреди двора. Объектив камеры наехал на его лицо. В нем было спокойствие человека, ушедшего с сознанием выполненного предназначения. И еще были следы пыток.

Тесно мне в груди. И душно. Чужая боль, особенно людей, с которыми свела судьба, всегда отдавалась во мне болью собственной.

И еще было чувство, что водопад событий болтает мою лодку, и мы летим куда-то в пропасть.

– Боевики относятся к непримиримым религиозным отрядам молодого исламского государства Горный Пуштун, – бубнил диктор.

Писатель застыл, ошалело глядя на экран и тяжело дыша. Ива схватилась за голову, в ее расширенных глазах заблестели слезы.

– Это как же? – шептала она. – Мы же там только что были. Мы же их видели. Теперь их нет… Ну как такое?!

– Война, – отрывисто бросил я.

– Какая война?! – вскинулась Ива.

– Мы на войне. И на войне такое случается.

– Кто с кем воюет?! И не моя это война!

– Уже твоя. Война не спрашивает. Она втягивает в себя людей. И они становятся воинами. Жертвами. Или перебежчиками.

– Какая-то чепуха! Старозаветные бредни! Какие-то войны! Мы цивилизованные люди двадцать первого века! Во что же вы меня втянули?! – теперь уже кричала Ива.

– В войну, – устало произнес я, подумав, что волноваться по этому поводу ей следовало начать тогда, в Подмосковье, когда я на ее глазах уложил кучу бандитского народа. Но ту бойню она пережила на удивление спокойно. А сейчас начинает выходить из себя всерьез.

– Кого с кем?!

– Неважно. Главное, на чьей мы стороне.

– И на чьей?

– Наша правильная.

– Вы все идиоты! – она поднялась из-за стола и выбежала из столовой, с размаху хлопнув дверью.

Писатель тоже как-то быстро удалился в свои покои. Он был растерян и потерян, разом утратил свой завидный оптимизм и аппетит.

А по телевизору все шли кадры с места событий. Растягивались в цепочки войска. Барражировали над ущельями вертолеты и штурмовики. Шла охота на уходивших в сторону Горного Пуштуна моджахедов.

Вновь показывали монастырь. Тел уже не было, о них напоминали лишь чернеющие на камнях лужи крови. И посреди всего этого кошмара и боли зазвучал Тибетский священный барабан, выбивая такой знакомый ритм.