Миновав пару заросших дворов, я оказался у утопленного в землю домика. Ногам не давали покоя воспоминания о встреченном два года назад петухе и его алтаре — а вдруг этот точно такой же? Вдруг они «типовые»? Может их не в приступе языческого мракобесия ставят, а с целью? Типа… Как пеленгация? «Бижутерия» маломощная переносная рация, а алтарь мощная стационарная?
Но расследование пришлось чуть отложить — в полумраке едва прохладного ледника Киара поливала сарказмом «не-сестру»:
— О, это и впрямь тот вопрос, ради которого непременно нужно отвлечься от иноземного идола… Ведь что может быть важнее твоих взмокших трусов, верно? Вот настоящая загадка, не то что какие-то заокеанские земли.
— Нет причин для злости. Я навсего…
— Днями напролет утомляешь незрелостью! Беседа с тобой подобна свиданию с евнухом, как не старайся, а одним языком не насытишься! Хочешь понравиться мужчине⁈ Нет ничего проще — предложи ему себя, бестолочь! А еще лучше, то что у тебя между ног! Грудью прижмись, губы оближи, колено погладь — проклятье, да стоит тебе только ноги раздвинуть, как этот недомерок…
— Не сработает. Геннаро не такой. — первый раз на моей памяти, на бесстрастном лице аутистки проступило что-то вроде раздражения.
Но Киару это не проняло, она лишь закатила глаза:
— Разумеется, «он не такой»… Обманывайся сколько желаешь, но не произноси такие глупости вслух, покуда я близко. Твоя наивность оскорбляет любого, у кого присутствует хоть полфунта мозга! А знаешь что… Пари? Ставлю чего изволишь, — еще до луны твой мальчишка будет раз за разом возносить мое имя, вновь и вновь опорожняя свои крошечные шарики…
— Он не такой!
Резкость возгласа заставила мою спину покрыться мурашками.
— Слабоумие юности… «Не такой». Все слушают, все понимают, все «не-такие». А только уши развесишь — Бац! Девственности как не бывало! Все они «не такие»! А знаешь отчего? От того, что они истово верят, будто все твои проблемы решаемы с помощью их смешных пенисов! Поверь на слово, когда-то и я верила в «не-таких», грезя о том самом исключении, которое ворвется в душу и заставит серость жизни запестрить невиданными чувствами… — лиловые глаза выцепили мою тушу, торчащую дверного проема и надменность хищном лице поугасла. — Пока не нашла. Ныне пристало грезить о потере… Чего смотришь⁈ Ты самое лучшее лекарство от хандры, знаешь? После встречи с тобой даже самая паршивая жизнь разделится на «хорошую» и «после того как встретила того подонка»! Никогда не устану проклинать свою щедрость — самая пустая трата печени за всю историю цивилизации…
То ли из-за Гены, то ли из-за желания поскорее разделаться с ужимками и перейти к делу, я ответил прямо и без обиняков:
— Ага, а потом догнала и еще раз пожалела. Одна ты оставаться забоялась, вот и вся «щедрость».
Просто как палка — сколько хренов ко лбу не пришей, а после меча в сердце ни один «Менгеле» не выживет. И либо ведьма остается одна-одинешенька на всем белом свете, либо спешно реанимирует едва живого лейтенанта. Зная ее мечту о «друзьях» и нормальных социальных отношениях, ответ очевиден…
— Знаешь, молчание красило тебя куда гуще проницательности… Урод бестактный.
Наградив долгим взглядом, Киара вернулась к костяной конструкции в центре сарая, всем видом намекая нам с очкастой свалить подальше. Понятное дело, не сработало.
Раздражение вампирши в сторону ведьмы было не меньшим, чем ведьмы ко мне, отчего я решил сгладить углы и пресечь возможный «тройничок», отослал очкастую в помощь «в столовую» к оруженосцу, попутно развеяв ее опасения по поводу завтрашнего утра. Убедившись, что «романтический» вояж с Геной до города все еще в силе, она поспешно вышла из землянки, видимо, всерьез размышляя опробовать парочку полученных советов на практике.
И чего она вообще на пацана запала? Они же толком-то и не общались… Неужто все из-за смазливости? А еще говорят — мужики членом думают!
— Он молод, красив и пышет жизнью… — хмуро бросила фиолетовая, сидя на корточках перед хитросложенным алтарем из костей животных аки гопник перед «девяткой», и ничуть не переживая из-за короткого платья, за которым отчетливо виднелись труселя. — Дурехам подобные по нраву. Не в силах вынести собственной блеклости, они стремятся поделиться ею с более живыми персонами. Несчастный юнец… Я бы его пожалела, не будь мне так смешно.
Ведьма изображала будничную заносчивость, но получалось не ахти.
— Завидуешь?
Бледное лицо брезгливо скривилось, всеми силами опровергая предположение, но безрезультатно. Слишком уж все очевидно. Их обеих жизнь поимела, но если Киара ударилась в цинизм, нигилизм и онанизм, то аутистка все еще сохраняет толику наивности. Знает что бесполезно, знает, что не получится, но все же живет. То ли очень тупая, то ли наоборот, слишком умная.
Оттого фиолетовая и бесится — сестра больно бьет по ее мировоззрению, заставляя сомневаться. Вдруг это не «жизнь такая», а «мы такие»? Вдруг это не мир виноват, а с самой Киарой что-то не то? Может это она сломанная, а не все вокруг?
Ничего, со временем эти мысли уйдут. Когда крыша съедет еще чуть-чуть и станет не до философии. Когда голоса из горы трупов за плечами перестанут сливаться в монотонный шум статики, и в этой гробовой тиши ее посетит осознание — чувством вины прошлого не избавить, как и тревогой не переменить будущего.
Вымученный стон, полный раздражения, подсказал что я вновь «завис».
— Ты можешь просто… Не знаю, заткнуться⁈ Еще слово, и я тебя зубами препарирую! Или вовсе убегу с воплями — не решила. — ведьма поежилась, будто от холода. — Бр-р-р… А я думала — отец безумен! Ставлю монету против корки — от твоих монотонных речей даже его бы передернуло! Вины он, драть твою глотку, не избавит… Нет, терпеть рыцаря это одно дело, но рыцаря-философа⁈ Не-е-етушки! Лучше я свои титьки в жернова засуну…
Я только покачал головой, обходя алтарь по кругу и с неудовольствием убеждаясь, что он почти точная копия того, что я видел несколько лет назад. Пирамидки птичьих костей у основания, человеческие черепа с вырезанными на них закорючками на вершине, подтеки крови… Слишком старые чтобы пугаться и слишком свежие, чтобы успокоится. Неделя? Месяц? Или вообще с зимы? Из-за низкой температуры, которую порождали плотно обернутые в шкуры тающие куски льда было сложно сказать, но одно я знаю точно — курицы приходили сюда отнюдь не за грибами.
Будто инспектора с князем мало — если это не одинокий петух, а полноценный отряд…
— Не мели ерунды — их цивилизация если и уцелела, то до Осколков им еще меньше дела, нежели тебе до здравого смысла. — невесело вздохнула ведьма, возложив руку на алтарь и скребя ногтем сухие потеки крови. — Это сложено отщепенцами. Едва уцелевшими после разгрома и напрочь одичавшими за полтора десятилетия. Еда и вода волнуют их куда больше, нежели твои игры наперегонки с собственным безумием.
На вопрос «откуда такая уверенность», ведьма помрачнела:
— От того, что вы все ему ноги лобзать обязаны… «Армии тысячи стягов», «Битвы кричащих лугов», все это не стоило бы и выеденного яйца, не снизойди мой отец! Никчемные мошки — где надо работать головой, применяют только задницы…
Еще раз пройдясь по тупости «не-сестры» и кинув пару камней в мой огород, Киара вспомнила времена, когда была помоложе. К счастью, среди презрения к местным и синонимов «насекомое» затесалось и нечто более информативное — она косвенно подтверждала россказни чекиста — «Айболит» и впрямь работал вместе со «старым федералом».
Препарируя религиозных птиц и активно участвуя в допросах в обмен на «материалы», Пилюлькин помог старому федералу осознать масштабы вторжения — за морями-океанами существовал целый континент, населенный этими пернатыми мутантами. И, несмотря на раздробленность, когда каждым «полисом» правит свой «живой бог», в стремлении добраться до «Грааля» они оказались удивительно солидарны.
То, что окрестили «Визжащим штормом» являлось лишь первым звоночком. Подготовкой плацдарма для настоящего вторжения, которое уже не первый год визжало пилами и орудовало топорами, штампуя новые корабли, способные пересечь голубые просторы и не сгинуть в штормах или клюве очередной разновидности гигантского спрута.
