Я вдруг разозлился. Мне захотелось сотворить какой-нибудь магический конструкт, способный рассеять этот смог и лишь голос разума остановил от этого — творить в собственном сознании магию и направлять на фантомов, рожденных своим же мозгом — очень плохая идея.

Как же мне тогда найти Смерть?!

И вновь зеркало, выплывшее из серой мглы.

На это раз вместо моего отражения, там была костяная.

Меня словно поразило молнией. Я все понял. И от этого осознания мне стало не по себе.

Слова Смерти, произнесенные за Барьером, когда произошло слияние, были не просто констатацией факта. Они были ключом.

«Ты — это я», — сказала она мне.

Тогда я это воспринял несколько иначе. Я подумал, что коль Смерть теперь в моей душе, то так оно и есть.

Но Смерть не поселилась в моей душе, словно сожитель в комнату общежития. Она стала частью моей души! Я и был теперь Смертью! Не полной ее сущностью, но новым существом, метаморфозом, получившимся послед объединения двух астральных душ — моей и Смерти.

Меня трясло. Я не знал что делать.

Получается я теперь демон? Собиратель душ?

Или, все же я — это я?

Вопросы оставались без ответов, а время утекало. Я почувствовал это особенно явственно, когда боль в груди стала такой невыносимой, что меня подкинуло вверх и выбросило в сознание.

— Максим! — услышал я полный тревоги голос Альберта Михайловича. — Тебе надо спешить!

И вновь погружение в самые глубокие бездны разума.

Как помочь?

Я попытался собраться с мыслями.

Туман способствовал этому. Он оградил меня со всех сторон и начал кружить, все быстрее и быстрее.

Не сразу я понял, что сам управляю этим серым клубящимся существом. Подняв голову, я вдруг остановил круговорот и направил его в другую сторону. Получилось. Туман слушался меня.

А потом очередная догадка поразила меня.

Туман — не мое видение, он был частью моей сущности, моим целым. Он был мной. Я просто отделил его от себя нынешнего, чтобы лучше осознать самого себя.

И тогда пришло спокойствие и отрешенность.

Я уже не паниковал и не боялся. Я действовал так, как должен был действовать — знал, что надо делать. И эти знания, они шли откуда-то сверху, не принадлежали мне. Они рождались словно бы из ниоткуда, точные и верные.

Магические конструкты, все те же, необычные, угловатые и смещенные, словно картины Пикассо. Но они были идеальными. Никто не создал более точного заклятия, пригодного именно для этой ситуации.

В конструкте было учтено все — мой рост, возраст, анатомические характеристики, глубина ранения, его характер, даже время суток, в которое я его получил. Тысячи аспектов и нюансов были включены в хитрую запутанную вязь заклятия, которое пришло мне в голову, и которое я сейчас сотворил.

Оно принадлежало Смерти, но и было моим, ибо я и был сейчас Смерть.

Подняв конструкт над головой, я обрушил его на себя. Словно встав под водопад, я почувствовал освежающую прохладу. Каждая клеточка тела перерождалась вновь.

Рана вдруг вспыхнула ярким розовым светом. От внезапного жара, пробившего грудь, захотелось кричать. Но огонь быстро угас, оставляя в груди холод. Все было окончено.

Я глянул на то место, где еще секунду назад была рана, и с удивлением увидел, что она исчезла.

Получилось!

Туман благодарно прикоснулся влажными щупальцами к моей голове и рассеялся.

Я открыл глаза.

— Максим? — Чернов наклонился ко мне, удивленный, испуганный.

Я не сразу понял, где нахожусь.

Некоторое время я лежал неподвижно, глядя на старика и пытаясь найти в голове его имя. Я знал, что он друг. Но вот кто он и как его зовут, не мог вспомнить.

Потом пришел зябкий холод. Меня морозило.

— Максим, ты как? — спросил Чернов, осматривая меня. — Рана — она… она исчезла!

— Альберт Михайлович… — с трудом извлекая из памяти имя, произнес я. — Замерз.

— Сейчас-сейчас! — засуетился тот.

Накрыв меня пледом, он спросил:

— Так лучше?

— Да, — стуча зубами, ответил я.

Мне было и в самом деле лучше. Я еще ощущал слабость, но общее состояние было великолепным. Никакой боли.

— У тебя все-таки получилось!

Я кивнул. Говорить о том, что я узнал в собственных застенках сознания, мне не хотелось. Слишком страшной была эта информация.

В комнату зашел Бартынов.

— Ну что, как? — поинтересовался он, глядя то на меня, то на Чернова.

— Все хорошо, — ответил Альберт Михайлович. — Ему еще надо немного полежать, но основная угроза миновала.

— Так мне врача теперь уже можно не искать?

Я покачал головой.

— Ну и хорошо, — кивнул Бартынов, пряча сотовый телефон во внутренний карман пиджака. — А то я что-то никого найти не могу.

Бартынов подошел ко мне.

— Так китаец этот твой такую поляну накрыл — закачаешься! Может, принести чего?

Я покачал головой.

— Уверен? Даже мой повар такого не готовит. Альберт, ты не желаешь? Одна «Пьяная стерлядь» чего стоит! Я кусок навернул.

— Нет, спасибо, — учтиво ответил Чернов.

Бартынов обратился ко мне:

— Там еще наемники прибыли, — сообщил он таким тоном, будто спрашивая — зачем они вообще нужны?

— Я договорился со Шталиным — нужна защита дома, — пояснил я.

Слабость еще присутствовала в теле, но становилось с каждым мгновением все лучше — я уже мог приподнимать голову.

Я попросил у Чернова воды и тот понятливо кивнул:

— Я сейчас принесу.

— И сколько ты отдал за них? — спросил Бартынов.

— Два миллиона, — ответил я.

— Матерь божья! Зачем столько?! Это же дорого!

— Сошлись на этой цифре.

— Это Шталин — жулик! Жадный до денег жулик! Надо было давать не более пятисот тысяч коинов. Ему бы и этого хватило. Подумать только — два миллиона! А ключи от особняка ему сразу не отдать? Хотя бойцы его, не спорю, хороши, отчаянные парни. Ладно, не переживай, я своим команду дал, они к тебе тоже выдвинулись. У меня тоже три десятка хороших воинов найдется, все с оружием, как положено.

— А как же ваш дом? Он ведь нуждается в охране! — резонно спросил я.

Бартынов посмотрел на меня так, что мне стало не по себе. Этот человек не собирался возвращаться в свой дом — понял я. Его единственное дело, дело всей его жизни, было и последним для него. Убить Герцена. И уйти.

— А семья? — ошарашено произнес я.

— Жена умерла при родах, — хмуро ответил Бартынов. — Младший брат вместе со всей прислугой уже отправлен в Новосибирск — там у меня завод имеется по производству бумаги, я ему его отписал. Им на жизнь хватит. Больше у меня никого нет.

— Но ведь можно…

— Нет. — Отрезал Бартынов. — Решение мое окончательное. Я буду воевать, а потом, когда собственными руками придушу Герцена, пусть делают со мной все, что хотят — сажают в тюрьму, пытают, расстреливают. Хотя, конечно же, я не дамся им просто так в руки!

Бартынов зловеще улыбнулся.

Потом спросил:

— Ну так что, я размещу своих бойцов на первом этаже? Чуть позже раскидаем по периметру их — есть у тебя там кое-где слабые места, на которые необходим особый упор.

— Хорошо, — ответил я. — Как думаете, когда ждать следующей атаки?

— В ближайшее время, — ответил Бартынов. — Мы им хвост придавили, и они теперь будут как можно скорее отвечать, потому что находятся сейчас в не самом приятном виде. Остальные аристократы, кто еще не залез в это дело, внимательно следят за каждым шагом. Я думаю, ты послужил тем самым толчком для передала всех сил и фигур.

— Как это? — не понял я.

— Это все долго копилось — поверь моему опыту. Кто-то кого-то обидел, кто-то кому-то что-то не так сказал, кто-то с кем-то что-то не поделил. Обиды копились, но в открытую никто не решался идти друг против друга. Ведь все повязаны в этой системе. Обидь одного — за него тут же пойдет его покровитель, сидящий выше. Он наваляет в ответ. А за первого уже его покровитель вступиться. А у каждого покровителя есть покровитель еще повыше. Понимаешь?