… Хофру все же остановился, вдохнул полной грудью. В лицо слабо веяло зеленью и свежестью. Он отбросил за спину капюшон, подставляя гладко выбритые щеки дыханию оазиса... И, ощутив на себе чей-то пристальный взгляд, быстро натянул его обратно.

Навстречу, по дорожке, торопливо шел нобель. Он запыхался от быстрой ходьбы, широкие рукава раздувались белыми парусами, и надоедливо позвякивали золотые браслеты на тонких и изнеженных запястьях. Но не это было главным – а главным было то, что к Хофру спешил тот самый мальчишка, которому удалось уйти от жреца в темном дворцовом коридоре.

Их разделяли считанные шаги – Хофру даже не шевельнулся. Ждал.

А мальчишка, торопливо приложив руку к сердцу и краснея, пролепетал:

– Я тебя узнал, когда ты убрал капюшон.

– Многие меня знают, – невозмутимо ответил Хофру, – я милостью Селкирет хранитель таинств, и вот уже сколько лет живу в храме.

Нобель замотал головой так, что, казалось, тонкая шея вот-вот переломится. Он совершенно позабыл о том, что нужно беречь прическу, завитые и уложенные валиком на затылке волосы.

– Нет! Я тебя узнал, жрец. Там, в коридоре...

И осекся, испуганно глядя на Хофру. Даже браслеты перестали звякать – только красиво очерченные губы юноши подрагивали.

            – Почему ты молчишь? – нобель снова не выдержал, – ты же отпустил меня? Почему, а? Ну, скажи, почему ты дал мне уйти? Я же знаю вас, хранителей таинств! Тот, кто попался к вам у руки, уже может считать себя мертвецом...

– Но ведь ты выглядишь вполне живым, – Хофру мягко отодвинул в сторону мальчишку, – позволь мне пройти.

Нобель скривился так, словно обнаружин на подушке жабу.

– Великая Селкирет! Теперь ты делаешь вид, что ничего не было... Но разве не ты спрашивал меня? Разве нет?

Хофру быстро огляделся: похоже, за ними никто не подглядывал. Затем, вцепившись в тонкий локоть юноши, он силой отвел его на нижний ярус сада и усадил на мраморную скамью под апельсиновым деревом. В узких глазах мальчишки бился страх, но, как и полагается истинному нобелю, он все еще пытался напустить на себя равнодушный вид.

– Я советую тебе поскорее забыть о тех событиях во Дворце, – медленно проговорил Хофру, – это последний раз, когда я с тобой разговариваю. Ты хорошо понял?

Юноша развел руками.

– Но, хранитель таинств... Когда ты меня спросил, а затем позволил уйти... Я думал, что тебе интересно знать всю правду. Но я не успел рассказать...

– Ты и без того достаточно мне поведал, – отрубил Хофру, – а теперь иди. И забудь о моем существовании. Странно, что ты вообще меня узнал.

– Я слишком близко видел лицо смерти, – криво усмехнулся мальчишка, – послушай, хранитель таинств! Я-то думал, что ты ищешь истину...

Хофру сложил руки на груди, качнул головой.

– Если ты знаешь так много, то скажи сейчас  –  чего я мог не увидеть тогда?

– Амхея за день до смерти была у подруги, – едва слышно произнес нобель, – она была удручена и сказала, что беседовала с Говорящим в его покоях... А уходя, случайно разбила какое-то зеркало.

Хофру остолбенел. Зеркало! Ну почему высокородная дура не расквасила себе нос, или не разбила какую-нибудь вазу из тех, что заказывает себе Царица по тысяче полновесных монет за каждую?

Разбить зеркало означало навлечь несчастье на весь свой род, и оттого серкт пользовались зеркалами из бронзы и серебра. Совсем другой вопрос – откуда у Говорящего с Царицей появилось бьющееся, недозволенное зеркало? Неужели… То самое, ритуальное?

– Это все, – прошептал юноша, глядя на Хофру снизу вверх, – надеюсь, это тебе поможет?

– Все в воле Селкирет, – выдохнул жрец, – уходи отсюда, благородный серкт, и больше никогда – Слышишь? – никогда не заговаривай со мной. Ты поведал мне достаточно.

 – Да, да!

Юноша бодро зашагал прочь, и Хофру долго провожал его взглядом, ровно до тех пор, пока трепещущие на ветру белые одежды не скрылись за углом зеленой пирамиды сада.

Разбитое ритуальное зеркало многое меняло, переворачивая всю историю с жертвой с ног на голову. И, чем меньше серкт узнает об этом, тем лучше.

«Успеет – или не успеет?..»

Хофру, досчитав про себя до десяти, выбрался из тени ажурных крон и степенным шагом побрел в том же направлении, что и нобель.

«Успел?» – Хофру усмехнулся.

Живучи нобели, как ни крути... Говорит о себе близость к Царице – а простой серкт умер бы от разрыва сердца, не пройдя и десяти шагов. Ведь жрец Хофру превосходно знал, куда и как  следует нажать, чтобы тайна умерла вместе с ее хозяином.

– Помогите! Кто-нибудь, сюда! Лекаря! – звонкий женский голос безумной птицей забился о высокие стены дворца, – Скорее же, лекаря!

Хофру пожал плечами и заторопился в библиотеку.

Теперь… он был недоволен собой, потому что – конечно же! – чтобы окончательно похоронить тайну, следовало избавиться не только от этого мальчишки, но и от оставшихся в живых сообщников. Но, как говорится, Селкирет дает хорошие мысли после того, как сделано дело.

«А я – я не совершенен, как и все смертные».

Он провел в библиотеке весь день, но это был пустой день. Хофру искал чужие книги, где начертания символов совпадали бы с виденными в пирамиде – и не находил. Пытался думать о Вратах – а получалось о Говорящем-с-Царицей, его походе в башню Могущества и о том, что рассказал юный нобель. В конце концов, добросовестно высидев среди книжных баррикад до заката, Хофру заторопился в келью – исключительно, чтобы не пропустить маневры Говорящего... Если, разумеется, им суждено было продолжиться.

… Предчувствие не обмануло.

Хофру во второй раз проводил взглядом Говорящего, мелкой трусцой подобравшегося к тайному лазу. Вылезти из низкого окна было делом нескольких мгновений; и вот уже скользит он в сумерках за долговязой фигурой жреца, и ухает в висках кровь – от страшной неизвестности, от тайны, от щекочущего ощущения опасности...

На этот раз пришлось ждать долго.

«И что это он там делает?» – Хофру в нетерпении переминался с ноги на ногу, поглядывал на черный провал входа. – «Самому, что ль, сходить?»

Мысль эта оказалась столь заманчивой, что на миг Хофру даже представил себе, как спускается в подземные ярусы башни Могущества – а там, там...

«Может быть, там заточено чудовище?» – он щурился в густые сумерки, высматривая Говорящего, – «Или... Нет. Может быть, там действительно чудовище, но его терпеливо взращивает Говорящий?»

Хофру замотал головой. Гадать не имело смысла, а пытаться спросить Говорящего – и подавно. В самом деле, оставалось только одно: пойти и увидеть все самому. В конце концов, раз Говорящий смог войти в башню – то отчего не сможет и Хофру Нечирет?

...Он едва не проглядел Говорящего. Тот, ссутулившись, пауком просеменил мимо. Не видя ничего вокруг и бормоча под нос проклятия. Еще несколько минут – и черное жреческое одеяние растворилось в темноте южной ночи, а Хофру остался один.

«Ну, что ж...» – он вытер внезапно вспотевшие ладони.

На всякий случай внимательно огляделся – но на площади было пустынно. Серкт с заходом солнца не покидали домов, таков был порядок – и каждый следовал ему неукоснительно.

Хофру задрал голову: верхушка башни Могущества утонула во мраке. Чуть дальше ярко светили звезды, но вокруг башни крутились тучи, и небо казалось побитым ржавчиной.

«Была не была», – жрец двинулся ко входу в башню, – «Неправильная жертва, разбитое зеркало. Не слишком ли много для одного Говорящего?»

В последний миг Хофру замешкался: ему привиделось, что тьма словно сгустилась под аркой, и что там, в этой чернильной темноте, что-то шевелится...

А спустя мгновение морок пропал: перед жрецом был самый обычный вход в самую обычную башню, где, оказывается, даже горели факелы в бронзовых подставках.

Сердце упало.

Так вот зачем Говорящий ходил в башню Могущества!