Голос оказался на удивление приятным – как прикосновение мягкой шерсти к руке.

– Мгм… – Элхадж потоптался на месте, не зная, что и сказать. Потом решил, что можно и промолчать, подошел к огню и уселся, скрестив ноги.

– Меня зовут Аль-Мааш, – черные глаза ийлуры гордо сверкнули, – моя семья близка семье Владыки. Великий Тхо-Ра почтил меня честью жить с тобой в этом шатре…

«Чтобы я никуда не сбежал», – уныло подумал синх.

– И выполнять все твои желания, – твердо закончила Аль-Мааш.

Потом, чуть помолчав, она тряхнула головой, отчего многочисленные косички рассыпались по плечам.

– Знай, что я одна из самых сильных и ловких женщин степей. И нет того ийлура, который бы не желал…

Синх поморщился. Неужели в намерения Тхо-Ра входило довести своего предсказателя до буйного помешательства?

– Я счастлив, что буду жить с тобой в этом шатре, – оборвал Элхадж ее монолог, – но ты наверняка слышала, что я занимался прорицанием будущего Владыки. Это отнимает много сил, и мне бы хотелось немного поспать. В тишине.

Не прошло и нескольких минут, как Элхадж уже пожалел о своем желании отдохнуть. Потому что Аль-Мааш поднялась на ноги, оказавшись одного роста с синхом, стянула с него меховую рубашку, хотела избавить и от альсунеи – но Элхадж запротестовал. Затем синх был спеленут в шкуры как младенец и уложен у очага.

– Отдыхай, – прошелестел над ухом голос Аль-Мааш.

Последним штрихом послужил мягкий валик, подсунутый под голову, и ийлура исчезла из поля зрения.

В шатре воцарилась тишина, которую нарушало лишь потрескивание сучьев в огне.

«Влип так влип», – подумал Элхадж и обреченно закрыл глаза.

Разбудил синха запах жарящегося мяса. Он долго щекотал ноздри, заставляя желудок вертеться и алчно бурчать, пока Элхадж не сдался.

Он нарочито неторопливо сел на своем ложе и огляделся. Так и есть! На плоском камне у огня шипели и подрумянивались бедрышки крупной птицы; Аль-Мааш кружила над ними подобно степному коршуну, то смазывая жиром, то посыпая мелко искрошеными корешками.

– Да пошлет тебе этот день много радости, – весомо сказала она, – если солнце взошло, то боги не гневаются на смертных…

«Но, похоже, они гневаются на меня», – Элхадж вздохнул, выбрался из шкур и уселся перед очагом.

– Надеюсь, твои силы вернулись, – Аль-Мааш и не думала умолкать, – к тому же, ты так и не назвал своего имени.

Синх вздохнул и представился. Нет, наверняка сама Шейнира решила помучить его, ниспослав эту женщину.

– Эл-Хадж, – на ийлурский манер произнесла женщина.

– Нет, просто Элхадж. У нас другие имена…

Аль-Мааш кивнула.

– Я приготовила тебе новую одежду, Эл… Элхадж. А это следует сжечь. Негоже синху Владыки ходить в тряпье.

Он только пожал плечами. Похоже, сопротивляться не было смысла. Никакого. И, получив в руки длинную льняную рубаху и огромную, явно с плеча самого Владыки, куртку мехом внутрь, пробормотал:

– Может быть, ты оставишь меня одного? Хотя бы пока я не оденусь?

Аль-Мааш окинула его пристальным взглядом, затем лукаво усмехнулась.

– Как ты можешь просить об этом, Элхадж? Я не должна тебя покидать.

Тут синх подумал, что непрочь придушить эту женщину, а Владыке мысленно пожелал свалиться где-нибудь со щера.

– Хорошо, – он кивнул, – но мне кажется, что женщине из народа ийлуров не следует…

И тут Аль-Мааш сказала нечто такое, отчего чешуйки на голове Элхаджа встопорщились – признак испуга, крайнего отвращения у синхов.

– Говорят, – в черных глазищах ийлуры отразилось танцующее пламя, – говорят, что синхи неутомимы во время любовных игр. И что соитие может у них длиться часами…

Огорошенный Элхадж невольно попятился. Затем все-таки взял себя в руки и ядовито заметил:

– Но никто не упоминает о том, что синх выбирает себе одну женщину на всю жизнь и никогда не взглянет на другую. А кроме того, зачастую забывают о том, что те самые любовные игры, о которых ты только что напомнила, есть специальный ритуал, к которому готовятся несколько дней!

Насчет ритуала он, конечно, приврал – но цели своей добился. Аль-Мааш скромно опустила глаза, а затем и вовсе отвернулась. Когда Элхадж переоделся, ийлура поставила перед ним миску с едой, налила в большую чашу воды.

– Я могу покидать шатер? – он даже нашел в себе сил дружелюбно улыбнуться этой несносной женщине.

Аль-Мааш провела рукой по тщательно выбритой до самой макушки голове, отбросила за спину шаловливые косички.

– Я буду сопровождать тебя, Элхадж, куда бы ты не шел.

… После завтрака они и правда отправились на прогулку. Аль-Мааш седлала двух щеров, но, поняв, что Элхадж никогда не ездил верхом, привязала поводья к своему седлу и посоветовала просто крепче держаться. Сама ийлура держалась в седле великолепно, с истинно королевским величием, и синх прекрасно видел, как смотрят на нее суровые степные воины. Он хотел было попросить, чтобы подъехать поближе к шатру, где могли держать Дар-Теена, но не стал. В конце концов, пусть думают, что он смирился со своей участью, а там будет видно.

«К тому же – на кой тебе сдался Дар-Теен? У вас разные пути, у тебя лежит к Храму, а его дорога… Гм… Впрочем, разве тебе не все равно?»

Когда стойбище скрылось за холмом с лысой макушкой, Аль-Мааш пустила щеров шагом, а затем и вовсе спешилась.

– Пойдем, разомнешь ноги. А сбежать даже не пытайся, – ийлура выразительно похлопала по кинжалу на поясе, – не забывай, что я – одна из самых ловких и сильных женщин.

– Помню об этом постоянно.

Элхадж неловко спрыгнул на снег, поправил куртку – слишком широкая, она то и дело сползала то на одно плечо, то на другое.

Аль-Мааш ткнула хлыстом в направлении ближайшего холма, и они пошли. Потом Элхадж предложил взобраться на вершину, ийлура не стала возражать, не видя в этом ничего настораживающего. Щеров оставили внизу, потому что, как объяснила Аль-Мааш, зеленые твари были далеко не столь глупыми, как порой о них говорят. Обученный щер всегда будет ждать хозяина и с места не двинется – ну, разве что только на него нападет какой-нибудь крупный хищник…

– Хотя щер сам кого угодно загрызет, – добавила она, и тут же поинтересовалась, – скажи, Элхадж… А про ритуал – это ты правду сказал?

Синх пожал плечами.

– Чего ты хочешь, Аль-Мааш? Ийлура, которую жаждет заполучить пол-стойбища?

Кажется, она даже чуть-чуть покраснела – или это ветер подрумянил щеки.

– Зачем я тебе? – с ухмылкой повторил Элхадж, – вы же ненавидите синхов!

Аль-Мааш неопределенно передернула плечами, окинула взглядом возвышающийся холм. А потом, сладко улыбнувшись, протянула:

– Мне любопытно, правда ли то, что говорят.

– И ты, конечно, готова проверить?.. – он мотнул головой, – я не понимаю. Хоть режь меня на куски, не понимаю.

Ийлура вздохнула, кивнула на вершину.

– Пойдем, Элхадж.

… Остаток пути проделали молча. Элхадж – потому что задыхался с непривычки, а ийлура – наверное, потому что обдумывала собственные планы по завоеванию упрямого синха. Но – великая Шейнира! – стоило обливаться потом и хватать ртом уже по-весеннему теплый воздух только ради того, чтобы оказаться высоко над равниной, и увидеть темную полоску на горизонте.

– Что это там? – спросил синх, указывая на юг. Он еще сомневался, ему казалось, что зрение обманывает, и там, далеко – просто мираж, или низкие тучи…

Аль-Мааш прищурилась. Ветер играл ее косичками, трепал ворот льняной рубахи, и лицо показалось Элхаджу даже приятным. Вот только зачем эти странные кочевники так тщательно сбривают волосы до самой макушки?

– Там начинаются Дикие земли и заканчиваются степи, – сказала Аль-Мааш, – несколько дней пути…

И тут же нахмурилась.

– Я не дам тебе сбежать, Элхадж. Потому что меня накажут. Но более всего пострадает моя гордость, да и что будут думать дети степей обо мне, которая упустила столь ценного пленника?