Поутру отец отправил Гилларда отнести две сорочки булочнику, которые тот непременно хотел получить до зимнего Солнцеворота. Выполнив поручение, Гил спокойно отправился домой, но, не доходя квартала, вдруг увидел… Нет, это было не привидение! Навстречу Гилу бодро шел казненный командор Геллер. Он улыбался и, заметив мальчишку, приветливо помахал ему рукой и поманил к себе. Гиллард почувствовал, как во рту собирается горечь. Все происходящее казалось… неправильным. Разве не отрубили командору голову на площади, перед многоликой толпой? Гил невольно попятился, не сводя глаз с улыбающегося Геллера. И вроде бы не призрак, вполне здоровый и живой человек. Но разве такое возможно?

Их разделяло несколько шагов. Гил, остолбенев, смотрел и смотрел в лицо Геллеру – и снова проснулось то странное чувство, что когда-то давно… они уже встречались. Командор, словно читая его мысли, кивнул.

«Да, да… Разве ты забыл меня? Ты очень хорошо меня знаешь, малыш… Очень».

И в этот миг что-то темное метнулось из-за угла на командора. Ударило его в грудь, свалило на мостовую…

Морок схлынул. И Гил, словно в самом худшем из кошмаров, увидел уже не доброго и казненного Геллера, а нагое, покрытое зеленоватой слизью тело.

Увидел он и страшные когти с желтыми капельками яда, и страшные, выпученные глаза, похожие на глаза уснувшей рыбины, и разверзнутую пасть, полную игольчатых зубов.

Но сейчас чудовищу было не до Гилларда; страшные когти терзали плоть растрепанной седой женщины, что на него кинулась; зубы рвали ее ключицу в попытке добраться до горла.

Тут бы Гилу и бежать, но он не мог пошевелиться. Просто стоял и смотрел на катающийся клубок сплетенных тел. Откуда-то потянуло сладковатым гнилостным запахом.

Потом… все закончилось. Зеркальник дернулся и затих; из перегрызенного горла текла кровь, тут же темнея и сворачиваясь черными сгустками. Женщина тоже лежала неподвижно; ее ветхая одежда была в ядовитой слизи, плечо превратилось в кровавые ошметки. И – никого вокруг. Тишина и пустота на одной из самых оживленных улиц Алларена.

Сглотнув, Гиллард осторожно шагнул к спасшей его незнакомке. Ему было страшно, так, что подгибались коленки. Но все же он знал, что должен взглянуть в лицо тому, кто вырвал его из лап зеркальника. Даже если она уже шагает по Небесным дорогам…

Но нет. Белая тонкая рука шевельнулась, и Гил услышал тихий стон. Затем, очень медленно, женщина повернулась набок и начала подниматься. Мальчишка бросился к ней; в голове билась с ударами пульса мысль о том, что она жива, жива! И сейчас следует помочь ей, довести до дома, промыть и перевязать раны…

– Не приближайся, – прохрипела она, – яд… везде… яд…

Посидев немного, женщина отбросила назад длинные спутанные волосы, и тут Гиллард впервые увидел ее лицо.

Даже измазанное кровью и зеленой стынущей слизью оно было красивым. Невероятно красивым – и точно также невероятно бледным, словно краски жизни уже очень давно покинули его. Женщина, не отрываясь, смотрела на Гила, а тот понял, что попал из огня да в полымя. Ибо она тоже не была человеком; огромные глаза залила непроглядная чернота, глянцевая, как полированный черный обсидиан, ведьмин камень.

Гиллард поперхнулся воздухом. Недоуменно глядя на чудовище, он не знал, что и делать. Болотная ночница, тварь, ничем не лучше зеркальника… Но ведь она все-таки спасла его, обыкновенного мальчишку? Почему?.. Чтобы отбить добычу?

Губы нелюди дрогнули, раскрываясь в улыбке – и он увидел страшные игольчатые зубы, которыми она разорвала горло зеркальнику.

– Не бойся, – прошелестела ночница, – не бойся меня… мой храбрый воин…

В этот миг все поплыло перед глазами Гилларда, и он с головой окунулся в непроглядный мрак беспамятства.

Очнулся дома, в постели. Опять тихо плакала мать, а отец смотрел как-то задумчиво и скорбно. Когда Гиллард рассказал им про зеркальника и ночницу, родители ушли из комнаты и о чем-то долго спорили за дверью. Ему хотелось подслушать, о чем – но не было сил подняться. Гиллард заснул. Но с того дня болотная ночница частенько являлась ему в снах и называла храбрым воином.

…Прекрасная дама, объект поклонения любого настоящего рыцаря, появилась внезапно и, как грозовой ветер, взбаламутила тихую жизнь невольного узника ножниц и булавок. Это случилось в яркий летний день, когда Гил сидел у окна и, разложив на коленях сорочку, со всем надлежащим усердием пришивал тесьму. Было жарко; золотой сноп лучей косо падал на колени Гилу и, соскальзывая вниз, рисовал большой светлый лоскут на дощатом полу. Гил трудился, время от времени промакая лоб тряпицей и вытирая вспотевшие пальцы; в мыслях он был весьма и весьма далек от сорочки. Словно выпущенная стрела, пригнувшись к конской спине, рыцарь Гиллард Великолепный летел по нескошенному лугу; в лицо бил свежий, напоенный запахом разогретой зелени и земли ветер; за спиной – уютно пристроился верный меч… И – Хаттар Всемогущий – как же он хотел, чтобы все это стало настоящим, а не только призрачными видениями!

– Прошу прощения. Могу я увидеть мастера Ринта?

От неожиданности Гил едва не выронил шитье. Надо же! Оказывается, он так замечтался, что не заметил посетительницу…

– Мастер отлучился по делам, – все еще будучи не в силах вырваться из объятий грез, Гил поспешно воткнул иглу в полотно, отложил сорочку на подоконник и, вскочив, поклонился, – быть может, я могу вам помочь?

Он заморгал, стараясь разглядеть посетительницу; так бывает, когда после яркого солнца пытаешься смотреть в полумрак: перед глазами запрыгали пятна, и казалось, что в двух шагах царит непроглядная темень.

Она шагнула навстречу, ближе к окну, и приветливо улыбнулась. А Гил ощутил, как кровь прилила к щекам… Потому как эта утренняя посетительница была самой настоящей прекрасной леди, о какой только мог мечтать настоящий рыцарь. Ну, или тот, кто собирается оным стать.

Пожалуй, она была его ровесницей. Солнечный свет запутался в распущенных по плечам золотистым и тщательно завитым локонам. Широко распахнутые глаза в обрамлении искрящихся пушистых ресниц напоминали вечернее небо – густого синего цвета. Когда она улыбнулась, то на розовых щечках появились премилые ямочки.

Сраженный в самое сердце, Гил еще раз поклонился и растерянно промямлил:

– Если вас не затруднит, вы могли бы подождать мастера Ринта.

– Хорошо, – красавица огляделась в поисках свободного стула. Гил бросился подавать ей табурет, зацепился о ножку стола и едва не упал. Испугавшись, что его сейчас засмеют, Гил окончательно смутился. Наверное, он стал красным, как вареный рак; но милое создание и не думало смеяться.

Она серьезно поглядела на Гила.

– Вы, наверное, сын мастера Ринта?

И, дождавшись утвердительного кивка, продолжила:

– Меня зовут Лаури. Мы недавно переехали в Алларен, купили дом неподалеку. Мой отец – лучший краснодеревщик земель западнее Вельмероны. А вас как зовут?

– Гил… Гиллард.

Он топтался, не зная, куда деть руки, и чувствовал себя страшно неуклюжим по сравнению с красавицей Лаури, воплощением грации.

Тем временем она аккуратно уселась на добытый Гилом табурет, расправила складки нежно-голубого платьица.

– Говорят, ваш отец – хороший портной. Мы бы хотели заказать несколько тонких сорочек и новый кафтан для моего отца.

– Он должен скоро вернуться, – Гил наконец нашел в себе силы посмотреть Лаури в лицо. И его посетила мысль, что за нее он бы, не сомневаясь, отважился на любой подвиг.

– Вы тоже станете портным? – она кокетливо убрала со лба непослушный локон.

– Да, наверное.

И Гиллард невольно вздохнул. Уж кем-кем, а портным ему становиться совершенно не хотелось. Эх, раздобыть бы меч, или, на крайний случай, наняться к какому-нибудь рыцарю оруженосцем…

– А я не стану такой, как отец, – задумчиво обронила Лаури, – мне все говорят, что когда-нибудь я выйду замуж за принца… А вы как думаете?

Гиллард замялся, не зная, что и ответить. Отчего-то ему стало неприятно при мысли о том, что Лаури будет жить во дворце с каким-нибудь изнеженным и избалованным отпрыском Императора… И, сам того не ожидая, брякнул: