Она понимала, что заблудилась в собственных мыслях и чувствах.

«Он изменился. Он стал совсем другим, даже не дэйлор… Странное, очень темное существо… Так что забудь, забудь», – назойливо твердила себе Тиннат. Но, как и раньше, забыть не могла. И, как назло, постоянно ловила себя на том, что ждет – ждет, когда в самом темном углу из мрака выступит худощавый силуэт темного магистра.

– Тиннат.

Она подпрыгнула на месте и тут же обругала себя круглой дурой. Ты же ждала его, почему же теперь пугаешься?

– Проходи, Ильв.

Но слова, как ни странно, застревали в горле. Она откашлялась, и повторила приглашение, теперь уже громче.

– Благодарю.

…Все произошло примерно так, как себе и представляла Тиннат: мрак в глубине комнаты загустел, стал почти осязаемым, затем полыхнул коротко – и вот он, хозяин черного города, в своем неизменном кафтане, неподвижный, словно последние капли жизни уже покинули его тело.

– Проходи, – Тиннат через силу улыбнулась, – я тебя, пожалуй, даже ужином накормлю.

– Я не хотел тебя беспокоить, – прошептал Ильверс. Он шагнул в круг света, и сердце Тиннат сжалось в недобром предчувствии.

«Мертвец…. Почти мертвец…»

– Все равно, хорошо, что зашел, – она, стараясь придать голосу обыденность, мимоходом пожала ледяные пальцы, – располагайся.

И, подхватив тарелки, повернулась к исходящему ароматом горшку.

– Рассказывай, что нового творится в мире?

Ильверс пожал плечами и промолчал.

– Никак, соскучился по мне, вот и забрел? – она лукаво подмигнула, но дэйлор даже не смотрел на нее. Сидел, вперив взгляд в столешницу. В душе Тиннат снова зашевелился червячок дурного предчувствия. Не говоря больше ни слова, она поставила перед Ильверсом тарелку, полную дымящегося бульона, положила ложку и ломоть хлеба. Сама села напротив, но супа наливать не стала: с появлением Ильверса весь аппетит бесследно испарился.

– Это суп, который я ела в детстве, – пояснила Тиннат, – попробуй ложечку. Тебе сразу станет легче.

Дэйлор вдруг посмотрел на нее так, словно спал до этого момента, и вдруг проснулся.

– Попробовать? Но я… я уже давно… ничего… не ем.

И замолчал. Будто смысл сказанного только что дошел до него, и он сам удивился тому, что прекрасно обходится без пищи.

– Глупости, – сказала Лисица, – любое живое существо должно есть. Хоть что-нибудь.

Ильверс взял ложку, вяло помешал содержимое тарелки.

– Я должен тебе кое-что сказать, Тиннат.

– Вот и прекрасно. Поужинай, и поговорим.

Она внимательно следила за тем, как Ильверс поднес ложку ко рту и, едва смочив губы в бульоне, положил ее обратно.

– Не нравится? Брось, это же свежий суп. Неужто в вашем Дэйлороне такое не едят?

Их взгляды встретились.

– Ты знаешь, какой вкус это имеет для меня? – едва слышно шепнул Ильверс, – нет, конечно же, нет… словно пепел на губах… остывший и давно… мертвый…

Тиннат пробрала дрожь. Вскочив со стула, она сделала вид, что возится с горшками, хотя, конечно же – это была уловка. Только чтобы… не видеть его глаз, полных страдания… не чувствовать его страх и свой собственный.

– Прости, я не хотел тебя обидеть.

Голос не-живого, давно перешагнувшего грань жизни существа. И все еще ее Ильверса, загадочного мага из далекого леса.

– Ничего страшного, я все понимаю.

Убедившись, что руки больше не дрожат, Тиннат вновь отважно заняла свое место за столом.

– Что ты хотел рассказать, Ильверс?

По белому лицу пробежала судорога.

– Я только… хотел вновь побыть личинкой, – Тиннат поймала его виноватый взгляд, – я забылся всего на несколько мгновений, но этого хватило… чтобы Сила, которой я отныне принадлежу, выплеснулась на мои земли. На Дэйлорон.

Тиннат мало что понимала в его странных и безумных рассуждениях. Правда – вполне ясно, что Ильверс сотворил нечто плохое, но против своей воли.

– Когда я не хочу видеть Отражения, они выходят из под контроля, – пробормотал он, судорожно стискивая кулаки, – но эти отражения, Тиннат… Порой я сомневаюсь, что этот мир должен жить! Понимаешь… Порой их совсем мало, этих отражений, они шлепаются каплями о пол в моем кабинете, выступают из земли… Порой меня словно захлестывает волна боли, страха… А я – я должен все это пережить. Ради чего? И – почему именно я?..

Здесь Тиннат совершенно растерялась. Он говорил так чудно, и так мудрено… То ли дело – драться на мечах в подворотнях Алларена…

Ильверс вдруг улыбнулся.

– Спасибо, что ты меня слушаешь. Иначе я просто сойду с ума. Видишь ли… Волею древних и непонятных мне сил, я опасен при жизни, но еще более опасен, если погибну от руки убийцы. Хотя… Я был бы не против. Если бы кто-то пришел – и освободил…

– Замолчи, замолчи, – Тиннат потянулась через стол и сжала в руке ледяные пальцы магистра, – лучше приходи ко мне чаще. Ведь я знаю, что ты попал в беду, и знаю, что все это приключилось с тобой не по твоему желанию. Что бы ты ни делал, я верю, что помыслы твои чисты…

Дэйлор покачал головой.

– Если бы ты знала… как близка к истине! Вот уж действительно, я стал таким, как есть – не по своей воле…

Он поднес ее руку к губам.

– Но что мне делать сейчас? Я все время задаюсь вопросом – ради кого я жертвую собой? И ради чего?

Лисица моргнула. Все-таки Ильверс здорово изменился; когда он жил с ночными братьями, то не выражался так мудрено.

– Нууу… – она, чтобы выиграть время, провела дрожащей рукой по волосам, – а разве у тебя нет знакомых, ради которых стоило бы жить?

– Мне пора, – вдруг сказал Ильверс, – пора…

И исчез.

Вот они, мужчины. Когда им хочется сочувствия – будьте добры подать на тарелочке. Но когда дело доходит до откровенной беседы, то – фьюить – и нету их. Умчались по своим, мужским делам.

Передернув плечами, Тиннат задумчиво посмотрела в окно. Стояла темная, безлунная ночь – в такую ночь хорошо пройтись по Алларену, осмотреть владения двора – а заодно и пощекотать клинком брюхо запоздалого путника.

Лисица вздохнула и начала собираться. Есть ей расхотелось совершенно.

Золюшка едва дождался окончания совета. В голове, как проснувшаяся по весне муха, билась и зудела мысль – о том, что Ильверса хотят убить.

Ведь они ошибаются, считая его плохим! Ильверс просто не может быть таким на самом деле, иначе не привел бы он его, Золия, к тетке в Алларен, и не спас бы от страшного зверя… Может быть, и стряслась с ним беда, но вовсе не он виноват в том, что по Алларену разгуливает нелюдь.

Так, подкрепляя свою решимость аргументами в пользу Ильверса, Золий пришел к выводу, что он должен предупредить друга о нависшей опасности. И, дождавшись, наконец, когда господа маги удалились, а Уломара отправилась к себе наверх, почему-то в сопровождении Эльмера, Золий запер свою спаленку изнутри на щеколду, переоделся и, открыв окно, выбрался в сад.

В ноздри ударил запах молодой зелени, уже проснувшейся после зимней спячки и стремительно набирающей силу. Свежий ветер с тихим шорохом играл ветвями яблонь, где-то далеко беспокойно лаяла собака. С черного, безлунного неба, смотрели на мир застывшие капли звезд, слезы Хаттара.

Пробираясь под окном спальни Уломары, Золий услышал отголоски странных стонов. Сперва он обеспокоился, подумав, что магесса страдает от боли, но потом нахмурился, мысленно обозвал себя дураком и поспешил дальше. Не нравился ему маг Эльмер – и все тут.

Золий ловко перелез через ограду, оплетенную вечнозеленым плющом, и, спрыгнув на булыжную мостовую, со всех ног помчался к Черному городу.

Стараясь не топать, мальчишка пристально вглядывался в темноту; ему было страшно, по спине гулял неприятный холодок – а ну как вынырнет из мрака упырь или, что еще хуже, болотная ночница? Что тогда?

Днем он едва спасся от оборотней, да, что уж душой кривить, Эльмер его спас… А что он будет делать один на один с нелюдью?..

Свободно вздохнул он только тогда, когда глянцево блеснула впереди черная стена.