Маг молчал о своих умозаключениях, они могли быть опасны для него, Агриппы и нового хрупкого мира вообще. По дороге в Куэнке алькасары ночью не раз нападали на войско. Жертвами одного из таких набегов стали сразу два графа-полководца: Миранда и Эррелья. Маг был на месте их гибели, видел тела. Ему не понравилось то, что среди ран, нанесенных жертвам этого набега, наряду с сабельными попадались и следы ударов секирами с узкими лезвиями. Подобными использовали паасины, нанятые Мачадо. И это наблюдение, никем больше не замеченное, маг хранил в себе.

Ангела — королева-воительница, мать солдат и народа — была к нему благосклонна. В редкие минуты свиданий, они теперь были личными, она была нежна и ласкова.

— Ги, мой благородный защитник, — шептала она, гладя его худое тело, целуя раненую руку, — Ты опять спас меня. Ты мой ангел-хранитель.

Ангела стала настоящей владычицей — лицо приобрело суровое величие, вызывающее невольное уважение. Красивый лоб часто портили морщины — она не на миг не забывала о делах государства. Только с Гийомом девушка становилась прежней, расслаблялась на время, забывала о проблемах, шутила и стоила их общие планы на будущее.

— Ты будешь жить во дворце, в соседних покоях, для приличия, но ночевать мы будем вместе, — Ангела игриво кусала его за губу, — Я хочу видеть тебя и любить каждый день. И никто не сможет помешать осуществлению моих — королевских желаний. Мы будем вместе, как мечтали когда-то. Ты будешь моим любимым фаворитом.

Гийом и здесь предпочитал молчать, иногда улыбаясь. Он колебался. Он никогда не мечтал быть чьим-то фаворитом. Даже Ангелы.

Внимание королевы отчасти компенсировало украденную победу. Уже не он — Гийом — боевой маг, сразил Дракона. Рамону Мачадо, грандам и официальной церкви была не выгодна такая версия. В нашествии алькасаров епископы усматривали руку дьявола — вечного врага Господа, созданного им самим для испытания людей. То, что Дракона — крылатого демона — сразил безбожный колдун, убивший перед этим сотню пленных, им совершенно не нравилось.

По прибытию в Куэнке на центральной площади этого большого торгового города была проведена торжественная служба в честь неизвестного рыцаря, сразившего чудовище. Лизоблюды пытались приписать эту роль Мачадо, но тот благородно открестился от нее. Церковники, впрочем, быстро выдумали достойный вариант — безымянный святой отец. Маг был в длинной одежде — похоже.

Гийом не стал возвращать себе славу, требовать правды и почестей. Ему не чем было гордиться. Он был палачом — здесь не было подвига. Необходимость, долг, работа. Ангела так же просила его молчать:

— Ги, милый, мы-то знаем правду. И это главное. Пойми, церкви тоже нужны подачки, мне нельзя сейчас с ней сориться.

— Хорошо, — отвечал маг.

Только Луис де Кордова — поседевший после четырех часового боя в окружении и без надежды — негодовал и возмущался.

— Гийом-дружище, это подло и мерзко! Я напишу поэму, я расскажу людям, как все было на самом деле. Твое имя запомнят на века! — он был полон радости и оптимизма, веры в жизнь и справедливость.

Ангела на троне, Гийом — рядом с ней. Что может быть лучше?

— Пишите, Луис. Пишите, — грустно улыбался чародей.

Вот только реальность не давала пищу для радости. Разрушенные селения, голодные люди, запустение и разруха. У Луиса рождались грустные строки.

Агриппа д'Обинье умер через три дня после прибытия в Куэнке. Он держал речь на королевском совете о состоянии войска, когда лицо его внезапно побелело, речь оборвалась, маршал схватился за грудь и упал замертво.

Сердце остановилось.

Узнав об этом, Гийом неожиданно для самого себя заплакал. Беззвучно, сам не замечая того. Об Агриппе, о Мигеле, о Рафаэле Альберте, о всех погибших, ставших ему неожиданно близкими.

— Гийом? — пораженный реакцией невозмутимого прежде мага Луис, сообщивший ему роковую весть, положил другу руку на плечо.

— Все в порядке, — чародей мучительно улыбнулся, — Это ветер. Чертов ветер. Ветер перемен.

— Тысячелетний год — рубеж эпох. Проклятое время перемен, — поминальная речь Луиса де Кордова была десятой по счету, но люди вслушивались в каждое слово знаменитого поэта и воина.

— Камоэнс — как государство и нация — заплатил дорогую цену за право перейти границу тысячелетия. Самую дорогую — людьми. Лучшими из лучших. Агриппа д'Обинье умер в расцвете сил и славы, одержав свою победу. Его величие навсегда останется в памяти потомков.

Но я всегда уважал его не столько за воинскую доблесть и талант, сколько за честность и благородство души. Агриппа никогда не шел против совести, не искал своей выгоды, не менял идеалов и ориентиров. Был верен себе и Камоэнсу. Пусть он будет нам всем примером.

Поэт говорил и выражения лиц многих слушателей менялось на недовольное. Слишком свежую рану разбередил Луис, свежую и опасную. Королевский лагерь внешне единый был полон внутренних противоречий. Две фракции: старая, состоящая из приверженцев централизованной политики Хорхе и людей Гальбы; молодая — из числа сиятельных вельмож и грандов, успевших вкусить дарованных молодой королевой привилегий.

А между ними Ангела, пытающаяся всех примирить, подчинить своей власти, и ее министр Рамон Мачадо, ведущий свою, непонятную игру, опирающийся на наемников из числа лучников-паасинов Лойала и часть королевских орданансов под командованием новоиспеченного оберштера Барта Вискайно.

Тлеющий огонь подогревался слухами о том, что смерть Агриппы не естественна. Сторонники умершего маршала в частности его адъютант Этебан Гонгора намекали на виновность Рамона Мачадо.

Агриппа лежал в гробу, заполненном солью, его собирались похоронить в фамильном склепе, рядом с отцом и братом. Друзья, сторонники, враги и просто любопытные по очереди прощались с маршалом.

Ангела простилась с ним первой и, уходя, произнесла негромко, как бы невзначай:

— Нет, не верится, что сердце подвело столь великого мужа.

Гийом едва удержался от протестующего крика. Ведь ранее он объяснял любимой, что Агриппа действительно умер своей смертью. Его Ангелу то объяснение удовлетворило, а вот королеву Камоэнса нет.

Ангела — суровая, строгая и заплаканная- сказало это, глядя в глаза рыжему Эстебану Гонгора, любимец покойного намек понял правильно.

В разгар рабочего совещания в особняк занятый первым министром Мачадо вломились злые и серьезные гвардейцы. Черно-желтые плащи обезоружили стражей и увели с собой десяток приближенных Рамона.

Взбешенный и разгневанный министр едва не кинулся на гвардейцев с кинжалом.

— Что за наглость! Вон отсюда, ублюдки! Я вас сгною в Седом Замке!

Высокий и стройный Эстебан Гонгора зло рассмеялся, гладя на беснующегося министра — невысокого и толстоватого.

— Ваши клевреты задержаны по подозрению в отравлении Агриппы д'Обинье. — Кончилось твое время, упырь, — продолжил он шепотом, — Отныне наша власть, — и уже громче добавил официальным тоном, — Сегодня утром королева официально поручила гвардии расследование этого дела.

После ухода гвардейцев Рамон послал за верными ему командирами — паасином Лойалом и ордонансом Вискайно.

— Отбейте моих людей у гвардии! — скомандовал Мачадо, — И не бойтесь крови. Я отвечаю за все.