— Ах ты ж, падла! Говна кусок! Теперь понимаю, почему тебя Крысой окрестили! Сука, у меня ж два контракта так и останутся не закрытыми!.. — мой крик души оборвался с началом отката.

Вернувшийся вес многотонной плитой рухнул на плечи, и я едва успел зажать правой ладонью открытый верх голенища драгоценного ботинка, животом придавив своеобразный контейнер с трофеями к граниту утеса.

По-прежнему лишенный голоса Крыса сейчас ничего не мог ответить мне в свое оправдание. Но возникшую тишину, стоило мне замолчать, тут же в три голоса заполнили огненные лики теней на окружающих факелах.

— Друган, да как так-то?! Через два дня моя ж очередь была в шпору заселяться!.. — полыхнул праведным гневом Куцый.

— Я ччерезс три — моя!.. — зашипела в унисон приятелю Фиалка.

— Это безобразное нарушение договоренностей!.. — заискрил сбоку огненной слюной Клоун.

Я же, стиснув зубы и зажмурив глаза, пережидал волну минутной беспомощности. Но вымотанное сверх меры тело сыграло со мной злую шутку.

Воспользовавшись моим беспомощным состоянием, накопленная за день усталость незаметно притушила сознание, и прямо под вопли разбушевавшихся соседей я провалился в долгой оздоровительный сон, без сновидений.

Проснулся я в районе полуночи, разбуженный охватившим тело безудержным ознобом.

Поскольку заснул я в самый разгар дня, под жаркими солнечными лучами лохмотья моей мокрой одежды быстро высохли, и до вечера, согреваемый дневным светилом, я почивал относительно комфортно. Далее в первые вечерние и ночные часы утес медленно остывал, щедро делясь со мной накопленным за день теплом. Когда же гранит стал холоднее моего тела, утес из донора превратился в вампира, и стал тянуть тепло уже из меня. Без прослойки в виде матраса-ватника, процесс остывания накрыл меня лавинообразным.

И вот я уже распахиваю единственный глаз под лязг стучащих от озноба зубов.

Несмотря на неуемный озноб, отжаться руками от гранита утеса и сесть у меня вышло сравнительно легко. Определенно, сон пошел мне на пользу, окончательно залатав все переломы в костяке скелета и худо-бедно восстановив надорванные мышцы и потянутые связки.

Расплатой за работу Регенерации стал чудовищный голод, ставший поле пробуждения вторым неприятным сюрпризом после озноба. В сидячем положении урчащий живот тут же скрутило в болезненном спазме. Рыча под нос проклятья, пришлось в лихорадочной спешке призывать из ячеек инвентаря лопату с килограммом рыбины, скоренько обжаривать огромный кусище с двух сторон над ближайшим факелом, и тут же пожирать полусырое, толком не прожарившееся мясо, обжигаясь, и морщась от боли в не до конца восстановившихся, практически беззубых деснах.

Утолив зверский голод первым куском, для согрева, я сделал пару глотков из добытой из ячейки бутылки водки. В остатки же стратегически ценного алкоголя закинул споран из ботинка и, хорошенько размешав содержимое бутылки, получил болотного цвета раствор грязного живца. Используя оторванный кусок рукава в качестве фильтра, сцедил мутный раствор во фляжку, и получил годный для употребления продукт. По уму, водку сперва следовало разбавить водой в пропорции один к одному, тогда, закинув в образовавшуюся смесь пару споранов, после размешивания, на выходе я бы имел вдвое больше живца. Но, увы, из-за потери рюкзаков с запасами, я лишился пресной воды и доп. тары для смешивания жидкостей, потому пришлось готовить живец сейчас столь расточительным способом.

Пару глотков из фляжки окончательно уняли озноб. Я ощутил растекающееся по телу внутреннее тепло, и второй добытый из ячейки килограммовый кусок рыбы готовил уже без пошлой спешки, предварительно разделив его на три удобные для тщательного прожаривания порции.

После вторичного основательного перекуса, в желудке появилась, наконец, приятная сытость. И, коротая оставшиеся до рассвета часы, я решил объясниться с подлюкой-напарником. Призвав из ячейки Шпору, пристальным взглядом я снял с читерского оружия голосовое ограничение, и шепотом (чтоб не разбудить теней утеса) призвал Крысу к ответу:

— Слышь, говнюк! И как прикажешь это понимать?

— Рихтовщик, ты о чем? — прикинулась шлангом Шпора.

— Где твой факел, сука? — вопросом на вопрос откликнулся я.

— А че это сразу мой! — возмутился прохиндей. — Теперь я здесь, и мне дела нет ни до какого факела.

— Ах ты ж!..

— Интересное дело, ты свой факел просрал. А я, типа, крайний?

— С хрена ли он мой?

— Ну а чей же? Повторяю, теперь я здесь, в Шпоре. И никакой факел мне нахрен не нужен. Очевидно, что он нужен тебе. Получается, он твой.

— Вот сука!.. Ты зубы мне тут не заговаривай. А ну-ка живо вспоминай, где факел вывалился!

— Тебе надо, ты и…

— Говнюк! Я ж заблокирую голосовое общение с тобой до тех пор, пока не отыщу факел!

— Тебе же хуже, — фыркнула Шпора. — Придется куковать оставшиеся годы здесь в одиночестве.

— Да щас! На утесе восемь дружественных мне теней.

— Было. Пока ты их со Шпорой не кинул.

— Че-че?

— Голос ты мне отключил, но слух-то у меня остался. И я слышал, когда ты уснул, как тени объявили тебе ультиматум, что дружно прекращают любое общения с тобой, до возвращения на утес одиннадцатого факела. Так что можешь не шифроваться, и говорить в полный голос, никто нас здесь больше не побеспокоит.

— Млять! Но ты ж должен был почувствовать момент потери факела?

— Так же, как и ты, — хмыкнула Шпора.

— Слушай, по-братски, помоги мне его найти, а.

— Оно мне надо?

— Сука!.. Да я!..

— Валяй, отключай мне голос, если хочешь. Но ты ничего этим не добьешься. Факел потерян — это свершившийся факт. Увы, это ломает твои планы. Зато, удовлетворяет моим интересам. А надавить на меня, по большому счету, тебе нечем. Так, может, зароем топор войны, и продолжим искать недостающие фрагменты вместе.

— СУУУКА! — я был так зол на эту расчетливую хитрую мразь, что призванным в левую резаком едва не рубанул по запястью правой руки. Чтоб одни ударом оттяпать кисть с намертво приклеенной к ладони Шорой, и таким макаром избавиться от ненавистной тени даже ценой потери части руки и читерского оружия.

К счастью, я вовремя успел сообразить, что нет стопроцентной гарантии бесследного исчезновения Шпоры с тенью Крысы на дне бухты Лабиринтов. Оружие с тенью, через какое-то время, запросто может возродится обратно в ячейке, как это уже было однажды после поломки Шпоры.

Усилием воли я заставил себя обуздать гнев и отвлечься.

Хитрецу Крысе хватило мудрости не провоцировать меня в таком разъяренном состоянии колким ответом. И наш разговор прервался спасительным молчанием.

Вернув оружие в ячейки инвентаря, я занялся сортировкой трофеев Стража, соорудив предварительно подобие мешка из снятых со спины остатков спецовки, в лохмотья разодранной присосками едва не уморившего меня щупальца.

Освещения от трех горящих факелов на вершине утеса было предостаточно, чтобы различать цвет, форму и размеры трофеев. Основную массу содержимого ботинка, ожидаемо, составили малоценные спораны и желтый горох, которые, не заморачиваясь, я горстями швырял с верхотуры в воду. Изредка попадающиеся среди вышеозначенного мусора: белый и золотой горох, черные и белые звезды, и гладкие янтарные нити, я откладывал в рукодельный мешочек, превратившийся к завершению сортировки в довольно увесистый кошель, массой примерно под полкило. Ну а такие драгоценные штучные трофеи, как: золотые звезды, узелковый янтарь и жемчуг всех цветов, я напрямую отправлял в свободные ячейки инвентаря. По итогу сортировки в ячейки ушло: две золотые звезды, одна узелковая нить янтаря, три черных, одна красная и аж две зеленых жемчужины. Но самой большой для меня неожиданностью, затмившей даже находку зеленого жемчуга, стал невзрачный костяной пористый шарик, который я чуть не выбросил в горсти мусора, приняв поначалу, за слегка деформированный споран.

К счастью, меня вовремя остановил окрик решившийся прервать молчанку Шпоры: