Гийом снял с себя сапфир, надел цепочку с камнем на шею пленного. Обхватил рукоять топора обеими руками, не обращая внимания на боль раненной левой. Замахнулся, опустил.

Череп орехона хрустнул, как расколотая тыква. Маг вытер лицо рукавом, выдернул топор из зияющей раны. Расстегнул и снял окровавленную цепочку.

Амулет, затягивающий раны владельца, дающий ему силу, заряжался очень просто — чужой жизнью, истекающей из умирающего тела. Синий сапфир, становящийся ярче от чужой крови — память о тех давних днях, когда молодой боевой маг ненадолго увлекся грязной, но увлекательной наукой — некромантией.

Два таких амулета было у Гийома. Один носил он, другой Хорхе. В Камоэнсе король отпускал магу душегубов, приговоренных к смертной казни. Здесь в Турубанге их место заняли хищные орехоны.

Гийом ненавидел свое изобретение, его грязь и подлость, но отказаться не мог — оно не раз спасало ему жизнь.

Тридцать раз топор крушил головы ушастых. Изделию остиякской мануфактуры было все равно, кого убивать. Турубары, бросившие свою жестокую работу, шептались в стороне.

На следующие утро войско турубаров чествовало союзников-конкистадоров.

— Каждый из вас — наши друзья из-за моря — получит золота на пять тысяч камоэнских золотых. Калеки еще по две. Отдельно поощрю героев, отличившихся в схватке, — объявил Пабло де Гальба.

Его речь была встреченная радостными криками. Халач-виник Турубанга, дравшийся как обычный боец, не спавший ночью, держался бодро, ничем не выказывая усталости.

Гийом стоял чуть в стороне, он не любил многолюдство, пусть даже и по торжественному случаю. Луис де Кордова в ответ подарил Пабло своего коня, взятого у генерал-губернатора. Гальба-младший не смог сдержать слез радости, когда впервые за десять лет сел в седло.

Марк де Мена, которого турубара уважали за доблесть и воинское умение, но сторонились, впервые за много лет радостно улыбался. Он победил, и никто не пытался отобрать у него победу, наоборот, даже хвалили. На это время он забыл все обиды, даже когда обращался к Гийому, лицо его светилось от счастья.

Маг надеялся, что про него забыли, но не тут то было. Десяток турубаров всех сословий: и жрецов, и ягуаров, и простых крестьян-ополченцев, подошли к нему и упали на одно колено. Старший — тот самый старик с печеным лицом, что поил его перед боем, — одел Гийому на голову простой зеленый венок с желтенькими цветками.

Чародей приложил руки к вискам, внимая старику.

— Этот венок сплели наши девушки, чьих женихов, отцов и братьев ты спас, белый жрец бога войны. Наш народ благодарит тебя. Этот венок сгниет и распадется, но память о твоем поступке никогда не покинет наши сердца. Ты наш друг. Небо, которое все знает, — жрец воздел вверх руки, — Наше Небо будет радо видеть тебя, когда ты вернешься.

— Благодарю, — растроганный маг поклонился в пояс, — Встаньте, прошу. Откуда ты знаешь, что я уезжаю?

— Знаю, — жрец улыбнулся. Тебя зовет домой сердце, — он прикоснулся рукой к его груди, — А с ним шутить нельзя. Ты уедешь скоро. И наш вождь тоже. Ведь и у него есть сердце.

Из всех офицеров конкистадоров Пабло де Гальба подружился только с Марком де Мена. Поэт и романтик Луис был для него недостаточно серьезен. Маг Гийом — загадочный, закрытый, осторожный, холодно вежливый, — сам сторонился его врага. Пабло не знал, как ему держаться с врагом своего отца, это раздражало его и настраивало против чародея.

Марк де Мена — другое дело. Настоящий идальго с правильными понятиями о чести и положении вещей. Среди корабелов, выброшенных на берег вместе с графом Гальбой-младшим, не было дворян. Без привычного общества он чувствовал себя одиноко. Корабелов сплотил новый мир, они стали почти братьями, но разница чувствовалась во взглядах на жизнь, на людей, и в воспитании.

Марк — родственная душа — много рассказывал об отце. О герое Камоэнса, который несет на себе значительную часть государственных дел. О том, что он забыл все былые ссоры и обиды, и каждый день молит Господа о возвращении сына. Клеврет и протеже Гальбы-старшего стал другом Пабло.

— Возвращайтесь с нами, — настаивал Марк, — Там ваш дом, граф Пабло де Гальба! Двор Хорхе — вот единственное место достойное вас.

— Я халач-виник Турубанга. Я дал клятву на верность.

— Сеньор, вы — гранд Камоэнса. Что для вас эти клятвы? В конце концов, вы всегда сможете вернуться сюда, если захотите.

— Кто я дома? Пришелец с того света? Чужой. Дикарь, — сомневался Пабло, хотя сердце настойчиво твердило ему ответ.

— Герой — властитель огромных земель. Сын своего отца. Брат короля. Вам этого мало? Все красавицы двора будут вешаться вам на шею, падать в обморок, так чтобы вы их подхватили, — светлые глаза Марка глядели страшно и притягательно, в них был огонь, — Знаете какие сейчас при дворе сеньориты? Стервы и шлюхи, правда, но увидев их однажды, во век не забудете, — зло добавил он.

— Если я поеду, то потеряю титул, — последний аргумент отпрыска властолюбивой семьи, — турубары отпустят, но второй раз вождем не выберут.

— Да забудьте вы об этих дикарях. Они цены лишь из-за своих богатств. Блеск Мендоры затмит в вашей голове это обезьянье царство. Ну а если захотите, Хорхе даст солдат, вернетесь и провозгласите себя королем силой! — продолжал Марк.

Пабло, бывший в мечтах уже в Камоэнсе, не отреагировал на «дикарей» и «обезьян». Жозеф Парадо, будь он на его месте, за такие слова убил бы Марка прямо за обеденным столом.

— Хорошо. Я возвращаюсь домой.

— Я возвращаюсь домой! — объявил Пабло Гальба, гранд Камоэнса, в Герубе — столице своего государства, — Спасибо, за то, что приютили меня, приняли в свой народ, — он поклонился собранию, — Но я должен вернутся.

Совет Старейшин, собранный в честь победы над орехонами и возвращением исконных земель турубаров, слушал его, не перебивая.

Камоэнсцам, приглашенным на совет, старейшины казались одинаковыми. Избранные турубары были все как один невысокого роста и преклонного возраста, одеты в трехцветные бело-сине-коричневые накидки, символизирующие единство неба, воды и земли.

— Я возвращаюсь домой вместе с нашими новыми друзьями — моими соотечественникам, — повторил Пабло.

На душе его было неспокойно. Халач-виник мог покинуть свой пост только в двух случаях. Первый — смерть, второй — старейшины сочтут его недостойным и отправят на корм священным животным.

Гийом, внимательно разглядывающий Совет, ткнул Луиса локтем.

— Смотрите — вот явственный пример того народовластия и равенства людей, о котором говорится в священных книгах, и о котором мечтают просвещенные мыслители. Крестьяне в деревне выбирают старшего. Выборные от деревень и городов отправляют одного из своего числа в совет провинции. Представители провинций образуют этот Высший Совет, власть его абсолютна, как и доверие к нему.

— Это утопия, — заспорил Луис, — Не может быть все так идеально, не верю.

Они замолчали, заметив движение в зале. Гийом тихо перевел услышанные им речи Луису.

Старейшины недолго посовещались, обсуждая решение. Пабло, стоя на возвышении перед ними, нервно переступал с ноги на ногу. Наконец, один из них поднялся.

— Земля-мать зовет тебя, Пабло, — тихо и мягко, почти ласково сказал он, — Ты должен слушать ее. Мы не в праве мешать. Ступай, но возвращайся, мы будем ждать тебя.

Старейшина подошел к Пабло. Тот сначала смутился, но потом понял, что от него требуется, и наклонил голову.

Старейшина снял с него стальной венец халач-виника и сразу же, неожиданно для конкистадоров, объявил имя нового военного вождя Турубанга.

— Жозеф Парадо, мы выбрали тебя! Будь достоин! — провозгласил старейшина.

— Будь достоин! Будь достоин! Будь достоин! — трижды повторил совет.

Новый герой взошел на помост.

Пабло Гальба смотрел на Жозефа со странной смесью радости, грусти, обиды и зависти. Осознать, что тебе нашли замену — трудно, как и мириться с тем, что пути назад нет. И эти десять лет, наполненные трудностями и успехами, победами и поражениями, позади. Впереди — забытый, чужой Камоэнс. Сомнения графа Гальбы-младшего развеял Марк де Мена.