– Дела, мля, срочные, – проворчал в ответ тоже словно через вату незнакомый сочный бас.

Я снова лежал, но уже не на кровати, а на каком-то жестком резиновом коврике. По-прежнему голый, но, вместо простыни, как мумия, закутанный в липкий кокон из скотча. Толком разобраться, где нахожусь, не смог из-за мешка на голове. Позвать на помощь не позволил кляп во рту.

– Слышь, кваз, те не пофиг! – совсем рядом хрипло гаркнул чей-то явно знакомый голос. – Мы в Свинарнике вели себя тихо, ни с кем ни разу не поцапались… Так с хрена ли ты к нам цепляешься?

– Заткнись, Псих, – приструнил крикуна бас.

И я глухо застонал через кляп от отчаянья.

– Командир, не обижайся на придурка, – возобновил переговоры бас.

– Штраф за оскорбление…

– Без базара. Сколько?

– Двенадцать споранов.

– Вот, держи… Теперь можем ехать?

– Валите. Ща ворота открою.

Понятно, откуда резиновый коврик. Похоже я лежу на полу в кузове какой-то большой тачки, типа фургона.

Догадка подтвердилась хлопком водительской двери впереди.

Через секунду заурчал мотор, мы плавно тронулись и куда-то покатили.

Следующую минуту в машине царила зловещая тишина, сопровождаемая урчанием мотора и шелестом шин по асфальту. Похитители осторожничали, не желая привлекать к себе внимание невидимой охраны в окрестностях стаба.

Первым молчанку решился нарушить сидящий за рулем бас:

– Псих! Какого хрена ты сунулся?

– Да я помочь хотел! – откликнулся прирезанный мною почти сутки назад мур.

– Помог, мля! С тебя двенадцать споранов.

– Гвоздь, братан, ты ж знаешь, я ща на мели. Барахло загони, со своей доли сразу отдам.

– Тогда пятнадцать.

– Без базара.

– Чем там твой корефан?

– Да какой он мне, нахрен, корефан!

– Очухался, кажись, – раздался над головой третий голос. – Но лежит смирно. Вида не подает. Нас слушает. Хитрый гад.

– Ах ты ж сука! – взревел Псих. И я задохнулся от боли, получив серию сочных ударов носком ботинка по печени.

– Мля, парни, оттащите придурка от клиента! – распорядился бас.

В салоне началась какая-то возня. Пинки тут же прекратились. Раздалась звонкая оплеуха.

– Клещ, братан, меня-то за что! – уже чуть не плача возмутился Псих.

– За дело, мля!

Тачка свернула с ровного асфальта, несколько метров поскакала по ухабам и остановилась.

– Вытаскивайте его на волю, потолкуем, – распорядился Гвоздь, и судя по щелчку открывшейся водительской двери, первым покинул машину.

В ногах хлопнули створки раскрывшихся задних дверей. Несколько рук меня жестко цапнули за ноги и, как мешок, поволокли по полу. Я всерьез испугался, что сейчас, вылетев вслед за ногами, звезданусь затылком о землю. Но в последний момент к процессу моего извлечения из салона подключилось еще несколько рук, ухвативших за плечи и волосы, и удержавших меня на весу.

Меня подтащили к дереву и, спиной прислонив к стволу, зафиксировали скотчем в вертикальном положении. После чего наконец стащили с головы мешок.

Жмурясь от лунного света, стал жадно оглядываться по сторонам. Ни одного знакомого ориентира, увы не углядел. Я был привязан к дубу, мощной кроной очистившему вокруг небольшую полянку, со всех сторон окруженную мрачными в ночи деревьями и кустарником. Спереди меня полукольцом обступило семеро угрюмых бородачей с такими свирепыми рожами, что прибившийся с краю восьмым Псих, со своей покоцанной бороденкой, казался безобидным пионером на слете вурдалаков.

– Клещ, вытащи ему кляп, – распорядился Стоящий по центру тощий тип басом Гвоздя.

Крайний справа двухметровый квазимодо рванул торчащую изо рта тряпку так мощно, что чуть не вырвал ее вместе с моей челюстью.

– Фля! Фоафуфафней! – прошамкал я кое-как непослушным языком.

– Заткнись! – рявкнул Клещ и пихнул пудовым кулачищем по многострадальной печени.

Я замычал от боли, а Гвоздь, как ни в чем не бывало, начал налаживать диалог:

– Здорово, Рихтовщик! Я Гвоздь. Это мои парни, имен их тебе знать необязательно. Но кое с кем ты уже знаком, – кивок в сторону Психа. – Извини, что так грубо с тобой обошлись. Но так вышло, что ты наш должник. А с должниками мы не церемонимся.

– Ф фефа фи? – как смог, прошамкал я.

– Мля, ни черта не понятно, че бормочет, – поморщился Гвоздь. – Сытый, дай ему воды.

Стоящий рядом с лидером, похожий на бочонок, низкорослый крепыш, ухватив меня за челюсть, заставил открыть рот, и напоил водой из фляжки.

– Теперь можешь нормально говорить? – спросил Гвоздь.

– Вроде, – прохрипел я. – Парни, вы че-то попутали. Я ничего у вас не брал. И нифига вам не должен.

– Ой дурак! – попеняла очень не кстати встрявшая Шпора.

– Шутник, мля, – ухмыльнулся Гвоздь. – Ну-ну… Не хочешь по-хорошему, дело твое… Клещ!

Уже после второго удара я очень – даже, мля, приОЧЕНЬ! – захотел по-хорошему. Но квазимодо с двух рук продолжал мутузить меня, как боксерскую грушу, пока Гвоздь не велел ему остановиться. Просто чудо, что я дожил до конца избиения и не сдох в процессе. Отбитое нутро теперь отдавалось болью на каждый вздох – как будто в грудь и живот мне напихали битого стекла, и острые осколки, при малейшем колебании, кромсали окружающую плоть. Еще, под градом ударов лопнуло несколько свежих швов на руках и животе, и из открывшихся ран по новой побежала кровь.

– Память прочистилась? – спросил Гвоздь, после того, как мне на голову вылили остатки воды из фляжки.

– Прочистилась, мля, – прошипел, кривясь от боли. – Пересекались мы… недавно… в Киреевке.

– Отлично. Продолжай.

– Че продолжать-то? – сплюнул набежавшую кровавую слюну. – Пришли убивать – убивайте.

– Толку нам с твоей смерти. Сперва долг верни.

– Ни хрена не понимаю, че ты от меня хочешь.

– Те мало что ли? – набычился Клещ, снова замахиваясь.

– Угомонись, – шикнул на здоровяка Гвоздь, и Клещ послушно отступил.

– Псих, покажи упрямцу свой кошелек, – распорядился Гвоздь.

Подскочивший Псих сунул мне под нос распотрошенный мешок-кошелек, оставленный несколько часов назад в подвале-хранилище Пружины.

– Как видишь, отпираться бесполезно, – развел руками Гвоздь. – Это кошель Психа, споранами из которого ты сегодня расплачивался в Свинарнике. Так же ты представил своими автоматы Мухи и Бивня.

– Это трофеи. Все по Закону.

Игноря мою реплику, Гвоздь продолжил:

– Вывод очевиден: ты прибрал наше барахло в Киреевке. Отправленные мной сборщики выпавшего имущества, час назад вышли по рации на связь и доложили, что, помимо одного кошеля и двух автоматов, не нашли еще внедорожник с пулеметом. На котором, судя по следам от крупнокалиберных пуль, кто-то недавно в селе славно повоевал… Так вот, кошель с автоматами, так уж и быть, тебе прощаем. Но угнанную тачку нужно вернуть. Иначе, на тебе подвешиваем долг в размере ее цены. А это тридцать пять косарей.

– Да подвешивай долг, срать я на него хотел, – я попытался хохотнуть, но лишь зашелся в кровавом хриплом кашле.

Гвоздь цыкнул на злобно загудевших подельников:

– Идиоты, он специально вас провоцирует! Прихлопните, улетит за тридевять земель на воскрешение, и ищи потом ветра в поле!.. А ты, Рихтовщик, напрасно ерохоришься. Я, вон, смотрю, у тебя регенерация отлично развита. Значит живучий, как таракан. И тебя можно очень долго и страшно пытать – уж поверь, у моих молодцев в этом деле рука ого как набита – потом подлечить, и снова пытать. Пока не расскажешь, где тачку оставил. И ты обязательно расскажешь. Раскроешь нам все свои гребаные секреты, и сдашь самых лучших друзей… Как тебе такой план?

Я обреченно молчал. Че тут скажешь, когда Шпора лаконичным: «Эти могут!» – убила нахрен надежду на спасение.

– А можно поступить с тобой еще интересней, – продолжил запугивать Гвоздь. – Отвезти тебя на Ферму и продать тамошним вивисекторам. Там тебя выпотрошат, отрежут часть органов, подождут когда заново отрастут и снова отрежут… Конечно в бабках при этом потеряем – за такого помятого тебя больше двадцати косарей не дадут. Но хрен со споранами. Зато получим моральное удовлетворение, зная в какой ад тебя отправили, в отместку за угнанную тачку… Ну че, в партизана будем играть, или начнем уже договариваться?