— Смешно, — сказал я, улыбнувшись. — Пал Ильич, тут, на солнце, наших грибов не будет. Я в Интернет заглянул. Они любят тень и сырость. Пошли туда, в низинку.

— Ну пошли… Так вот, ты верно понял, я из Питера. Точнее, родился я ещё в Ленинграде. Детсад. Школа, университет, потом что-то в себе заметил, стал пробовать развивать неведомые силы. Так «напробовался», что дошло дело до профилактической беседы в Комитете, точнее — уже в ФСК или ФСБ, не помню точно, как тогда эта контора называлась. Они одно время свои названия как перчатки меняли. — Явно взгрустнул о чём-то минувшем колдун. — Я не послушался и продолжил свои эксперименты. И убил человека. Точнее, однажды, когда меня в питерских подворотнях прищучила банда малолеток, у меня что-то вырвалось и убило двух шакалят. Остальных здорово помяло, но живы остались, недоумки, из-за моих слабых сил. Тут меня ФСБ и взяло за жабры, был суд, но ничего не могли доказать. У погибших все потроха были просто перемолоты в фарш. Человек руками или оружием так не сделает. Срок заменили ссылкой. Сначала со мной предметно и настойчиво работали в «подвалах кровавой гэбни» какие-то личности из секретных лабораторий, пытались проявить мои силы, но я ушел «за край» и напрочь отказался эти самые силы вновь призывать. Было просто страшно пережитого. Через пару лет от меня отстали. То ли решили, что я выгорел, то ли ещё что. Перевели сюда, устроили в школу. А недавно снова вышли на меня и попросили поработать с тобой. Посмотреть, могу ли я хоть в чём-то тебе помочь раскрыться. Ты же тоже колдун, Сергей? Или маг, как теперь любят говорить. Иногда я вижу у тебя мягкие такие щупы красного цвета, длинные, как иголки у морского ежа. Вот недавно в бане видел, когда дед Егор нас парил и веником хлестал. Ты тогда оборонялся или деда хотел прибить?

— Не помню, — хмуро бросил я. Воспоминания о той парной неожиданно вызвали у меня нешуточное озлобление. В сауне мне бывать приходилось, у отца на лодке даже была сауна, а в настоящей русской парной я ещё не был. А это, скажу я вам, тяжёлое испытание. Влажный, обжигающий пар, шапка на ушах, иначе они скручиваются, причиндалы свои надо прикрывать от страшной жары рукой. Дед вообще на свой конец толстый вязаный шерстяной носок натянул, во как! А когда этот старый садюга начал хлестать меня обжигающим паром берёзовым веником, в моих глазах полыхнуло что-то багровое. Это явно было через край! Только ласковый, весёлый голос деда Егора: «Давай, давай, Серёга, терпи — сейчас окачу водичкой, и все болезни твои на пол как блохи посыплются!» не дал мне сорваться и пойти в разнос. А колдун, значит, что-то всё же сумел заметить. Надо запомнить — баня, высокая температура, больнючие удары веником и… вытяжка из галлюциногенных грибочков! И я могу взорваться как большая вакуумная бомба.

— А вот и они! Нам, Сергей, невиданно повезло. Раз — и наткнулись на «Какашкину лысину»! Это так грибы называются: «Строфария говняная». На гуано они растут. Корзину давай! — честно выпучив глаза пояснил мне радостный Пал Ильич, быстро срезая небольшие грибочки с остроконечной коричневой шляпкой.

Я с сомнением покрутил головой, протягивая краеведу свою тяжёлую корзинку. Ну и названьице! Я настойку на таком чудесном грибе точно пить не буду! Искин на крейсере всяко лучше настоечку мне соорудит.

Выплывал я из окружающего меня прохладного жемчужного молока медленно, но верно. Как упрямо идущий вверх, к солнцу, воздушный шар. Это мне что-то напомнило, уже виденное и знакомое. Такая картинка была по телевизору, я помню, смотрел недавно. Какой-то японский фильм по «Discovery», как мне кажется. Там, из глубины пруда, медленно выплывала к поверхности тёмной воды здоровенная красно-золотая рыбина. На рыбу-телескоп немного похожа, я ещё тогда удивился. Рыба-телескоп ведь маленькая, аквариумная, а этот упитанный балык плавучий больше камчатской горбуши будет. Запомнился пристальный, лучше сказать приставучий взгляд огромных глаз, широко разнесённых по сторонам золотой рыбьей морды, настойчиво и беззвучно что-то шепчущей толстыми белесыми губами.

Дали звук… В ушах невнятно, издалека, зазвучала какая-то тоскливая, безнадёжная песня. Дрогнув, открылись веки. Жемчужный свет вокруг меня потерял свои волшебные оттенки и медленно превратился просто в бело-серый. Цвет побелки потолка. Или его тут водоэмульсионкой крыли? Так, уже легче… Это обычный потолок. Вон висит большой плафон. Недорогой, бюджетный. Такие были у нас в офицерском Дворце культуры моряков. Значит, должны быть и стены. Я с трудом повёл глазами. Стены были на месте. Более того, мне просто несказанно повезло. Напротив, только глаза немного скосить, высоко, почти под потолком, на кронштейне висела сорокадюймовая самсунговская панель. У нас дома была такая же, только в сорок девять дюймов. На чёрно-белом экране толпа плохо и бедно одетых пацанов, явно беспризорников, тоскливо выводила:

…Вот умру я, умру я,

Похоронют меня-я-я.

И никто не узнает,

Где могилка моя-я…

Не знаю, что со мной произошло, наверное, слова «я умру» сработали как триггер, что-то напомнили и надломили в душе, но рот сам по себе перекосился, а из глаз медленно полились слёзы. Они катились к ушам, там отрывались и падали на подушку. Шее стало мокро и неприятно. Надо мною медленно склонился тёмный силуэт, свет падал на него сзади.

— Что это? — еле сдерживаясь, прошептал я.

— А хрен его знает, — колыхнулся силуэт. — Сейчас посмотрю.

Он отвернулся, чем-то зашуршал, а потом довольным голосом доложил.

— 12.20, любимый всеми свердловчанами канал ОТВ, по заявкам сельских тружеников и в честь чего-то там… Первый советский звуковой художественный фильм ажник тыща девятьсот тридцать первого года! «Путёвка в жизнь» называется, во как, малой! А ты уже совсем оклемался? Болит что? У тебя глаза на мокром месте.

— Да, похоже, оклемался… Нет, не болит, просто глаза от яркого света слезятся. «Путёвка в жизнь», значит? Ну, раз мне её выписали, тогда непременно и обязательно будем жить… Долго и счастливо!

После такого жизнеутверждающего заявления, прикрыл иллюминаторы и притворился медведем в берлоге. Не помогло. В уши сразу же полился высокий визг, а в глазах полыхнуло красным. Пал Ильич, сука! Его проделки!

Но тут меня осторожно потрясли за плечо. Я открыл просохшие глаза и уставился на средних лет человека в белом халате, сидящего на стуле у изголовья моей койки. За ним стояла молодая медсестра с бумагами в руках.

— Как вы себя чувствуете, молодой человек? — доверительно улыбаясь, спросил врач.

— Ничего, — пришлось дать исчерпывающую, но осторожную оценку своего состояния. — Как любит говорить дед Егор: «Хуже, чем вчера, но явно лучше, чем будет завтра»!

— Ха-ха-ха, слышишь, Дуня? Диагноз и прогноз в одном флаконе! Кто такой дед Егор, молодой человек? — с любопытством поинтересовался врач.

— Дед Егор мой квартирный хозяин. Но это сейчас абсолютно неважно. Что со мной? И где я?

— С вами, уже можно так сказать, ничего серьёзного не случилось. Видимо, был тепловой удар, перегрелись вы в парной, молодой человек. Это было бы опасно, но не для вас. Здоровое сердце, идеальное давление, молодость, крепкий организм. Для вас всё обошлось только довольно длительной потерей сознания. Сейчас вы в Ирбите, в больнице. Что ещё? — и он как попугай склонил голову набок. — Предваряя ваш вопрос, скажу сразу — долго держать вас здесь я не намерен. Завтра до обеда осмотр, после обеда — выписка. Да, звонили из горвоенкомата, просили предупредить вас, что к выписке они заедут и отвезут вас домой, к деду Егору, в Верхние Косари. У вас кто-то знакомый в военкомате?

— У отца, — скупо поделился я. — А у деда Егора… дома… все в порядке?