— А я и не знаю, молодой человек, — безразлично пожал врач плечами. — Это вне пределов моих медицинских знаний. С этим больным всё, Дуняша. Пошли к следующим. А с вами я прощаюсь до завтра, юноша!
— Спасибо вам, доктор! — вежливо ответил я и прикрыл глаза. Сон — лучшее лекарство! Пусть я здоров, но хуже ведь не будет?
* * *
Часов в пять вечера следующего дня военный «УАЗик» домчал меня до большого бревенчатого дома моих стариков-домохозяев. Дом стоял на месте, баня тоже. Ффух-х, вроде бы отлегло малость… Встретила меня кудахтающая и мечущаяся вокруг меня наседкой баба Маня. Деда Егора не было, а Пал Ильич ещё был в школе. Я постарался побыстрее убедить бабу Маню, что хоронить меня несколько преждевременно, и сразу смылся в баню. Там я увидел выгоревшие до чёрного угля стены из бруса, пустую, разошедшуюся клёпками кадку с остатками прутьев от веников и бессильно рухнул на обожженный полок.
Я вспомнил всё. Вспомнил, и мне сразу стало безумно стыдно.
После нашей с колдуном эпопеи по поиску какашечных грибочков, события понеслись галопом. Как сказал дед Егор: «Началось в колхозе утро — понеслась пи… по граблям»! Дед был известным матерщинником и резал правду прямо в матку. Невзирая на дедовы филологические закидоны, Пал Ильич был крайне доволен находкой. По его словам, найденная нами «Stropharia coprophila» была очень ценным призом и обещала исследователю-экспериментару — мне, то есть, — целый букет новых ощущений, ворох новых навыков, широко открытые глаза и новое видение мира. А в конечном итоге — его расширенное восприятие и понимание.
…я провёл по почёрневшей стенке парилки рукой. За ней, к моему удивлению, потянулась полоса светлого в банной полумгле и чистого дерева. Даже запахло приятным, немного вяжущим ароматом свежего бруса…
Пал Ильич долго и тщательно колдовал над грибной вытяжкой. Но как я ни противился неизбежному, колдовское снадобье было в конечном итоге изготовлено. Поручать процесс производства волшебной микстурки лаборатории крейсера и медицинскому искину учитель не собирался. «Хочешь сделать что-то хорошо — сделай сам!», гордо заявил он и слил ещё одну столовую ложку мутной жидкости в пузырёк из-под валокордина.
… я немного ожил, заинтересовался открывшимся под сажей светлым деревом и, закрыв глаза, сразу вообразил в полутёмной парилке яркую вспышку и несильный удар воздушной волны из центра парной по её угольно-чёрным стенам…
Дело оставалось за малым — влить это снадобье мне в глотку. Я понял, что шутки кончились, назад дороги нет, и если хочу стать псионом — эту бурду надо пить! Вдвоём с дедом мы начали топить и готовить баню к эпохальному эксперименту. Пал Ильич был послан к школьному военруку. У него был старый армейский полевой телефонный аппарат, в обшарпанной деревянной коробке, с ручкой, которую надо крутить, чтобы дать тренькающий звонок, выпуска аж 1943 года. Именно на эту дающую ток ручку возлагались особые надежды. Вечером всё было готово. Даже из дома в баню успели пробросить старый телефонный провод. Он был завязан вокруг моей левой ноги, а оголённые концы провода были пластырем надёжно прилеплены прямо к голому бедру. Надвинув шапку на уши, я обречённо прищурился, заглотнул добрую порцайку волшебной вытяжки из пузырька и кинул на каменку ковш воды с несколькими каплями эвкалиптовой настойки. Меня тут же приложило обжигающим пахучим паром. Тонко завизжав, я по-пластунски кинулся на нижний полок. Однако пощады мне не было — изгнанный мной из бани дед Егор или мерзкий деревенский колдунишка, кто-то из них, короче, втёмную, наугад, гад такой, крутанул в избе кривую телефонную ручку, и моё мокрое бедро пробил огненный электрический укус.
— А-а-а, пошло оно всё на… — заорал я, вскочив на ноги. И снова заорал, но уже от обжигающего пара, обварившего мне подбородок и всю задницу. — Что бы я ещё… А-а-а!
Новый удар тока сделал меня похожим на вконец рассвирепевшего африканского носорога, о нос которого пьяный американский турист в национальном парке тупо старается потушить здоровенный, толстый окурок обслюнявленной сигары.
— А-а-а, чтоб вас всех… — злобно прохрипел я, глядя через довольно плотный пар под потолком на тусклый шар сорокасвечового плафона над дверью парилки. Нет, я уже до неё не дойду… Тут мне и конец… Проклятый колдун-маньяк, долбаный пар, клятое зелье для расширения сознания. Тут в мокрую ногу прилетел новый удар. Левую сторону тела свело судорогой, нога скрючилась и задёргалась. Всё вдруг окрасилось в тёмно-багровый цвет.
— Уу-у-у! Фашисты проклятые, колдуны недорезанные! Ну, теперь берегитесь! — завыл я как перед отчаянным, смертельным прыжком на амбразуру ДЗОТа.
Последнее, что запомнил — моя рука, мечущая гранатным броском воду из ковша прямо в печь.
… меня немного качнуло воздушным ударом. Я боязливо приоткрыл прищуренные глаза и обалдел: вокруг меня светилось желтоватое дерево стен. Под ними, вдоль всей пустой парилки лежал валик из сажи. В Верхние Косари вернулось колдовство древних хозяев Урала…
* * *
Павел Ильич завистливо поцокал языком. Он ещё раз поковырял пальцем светлый, гладкий брус, осторожно потыкал носком галоши, которые он носил во дворе дедовского дома вместо тапочек, валик из сажи, потом ногой подравнял и выправил его.
— Ты как это сумел сделать? Расскажи по шагам, — попросил колдун.
— У меня с детства очень яркие картинки в уме складываются. Как будто я летаю в облаках, ныряю в море или ещё чего. Нет, на самом деле я не умею летать, — поспешил притушить вспыхнувший интересом взгляд колдуна и его шевельнувшиеся губы, готовые изречь новый вопрос. — А тут я вдруг почувствовал свою вину и стыд за то, что я деду Егору с его новой банькой натворил. Он ею так гордился! А я такую чистенькую парную в угольный забой превратил… Ну, я глаза-то прикрыл и представил, как будто пыхнуло что-то в воздухе, прямо в центре баньки. Это должно было от стен отразиться и сажу от дерева отделить, — пояснил я Павлу Ильичу, — а потом, в завершение, мягкий толчок воздушной волной, будто крошки со стола ладонью смести. Сажу, то есть. Понятно теперь?
— В общем, понятно… — задумчиво протянул Пал Ильич, — непонятно только одно — откуда ты силу для этого действа брал и как ты силу для этой работы дозировал? Я говорю об энергии для задуманных тобой действий.
Как, как. А я знаю? Само как-то получилось.
— Тут эта… Само собой как-то вышло. Ну, шприц мне вспомнился… Которым мама меня в детстве в задницу колола. Потом я его из аптечного шкафчика тишком спёр и с ним играл. Наберу воды — и на поршень! Всю ванную тогда залил. Далеко бьёт, если шприц без иглы. И если шприц не пластиковый, а старый, из толстого стекла, как у мамы был. На нём, на шприце этом, деления всякие были, — пояснил я колдуну. — Ну, сколько кубиков лекарства нужно в шприц из ампулы взять. Я немного силы и закачал. А сила — это дымка такая, жемчужного цвета, — пожал я плечами. — Её вокруг полно, вот и сейчас она возле нас висит.
Пал Ильич поспешно оглянулся, но ничего, как мне показалось, не увидел. Потом разочарование на его лице сменилось глубокой задумчивостью.
— Шприц, вот как… Визуальные закладки-шпаргалки из детского опыта. Причём, широко вариативные и, видимо, взаимозаменяемые. И так бесконечно… как лента Мёбиуса, например… Интересно! Просто сумасшествие какое-то… Лента Мёбиуса вместо патронной ленты в пулемёте. Да-а… А вот убрать эту сажу с пола ты сможешь? Вообразить что-то вроде большущего пылесоса, и ффьюить — на грядки её!
— Не-е, надо сначала намочить сажу, а то разлетится вся от малейшего дуновения. Пылесос тут не пойдёт, нужно что-то вроде велосипедного насоса, — задумался я. Вроде простая задачка, а… Непростая, в то же время. Я вспомнил, как баба Маня набирала воды в рот и прыскала той водой на простыни, когда приходило время глажки белья. Вроде ничего сложного в этом не было… Опыт нужен, это ясно. Без опыта и в носу ковырять толком не получится. Опять же — если на сажу резко дунуть водой, то сажа разлетится, пожалуй. Надо насадку как в пылесосе, прямоугольную и длинную, во всю стенку. А в неё, в насадку-то, сначала воздух с водой под давлением качнуть, а потом, обратным ходом поршня насоса всю эту смесь подобрать и на грядки огорода выбросить. Попробуем… Ну, помолясь… Оппа! Получилось!