Гарлик потерял дар речи. Однажды он уже путешествовал в сторону столицы некромагов древности, и никаких приятных воспоминаний та местность не вызывала. Не будь паломничество к Лис-Эт-Ташу обязательным, он бы никогда не решился сунуться туда, где из жёлтых песков торчат башни заброшенного города, а вокруг рыскают стаи нежити, охочей до живых людей. А сейчас Хозяйка говорит, что он снова должен ехать туда и рисковать жизнью, да ещё и преподносит это, как величайшую милость. Но у Гарлика хватило ума промолчать.

Гилиан долгим взглядом посмотрела на шамана, словно пытаясь проникнуть в его душу, после чего подмигнула Силлит и выбралась из повозки. Светловолосая Хозяйка улыбнулась Гарлику и провела рукой по его щеке.

— Наконец-то мы одни, и нас никто не слышит. Иди же ко мне, мой храбрый шаман.

Сила колдуньи была так велика, что голова у Гарлика закружилась, а кровь забурлила от вожделения. Он отбросил робость и провёл рукой по ноге светловолосой красавицы.

— Возьми же меня, — простонала Силлит и впилась в его губы жарким поцелуем.

Страсть ослепила Гарлика. Он, рыча, как дикий зверь, набросился на женщину, шаря руками по её телу и целуя всё, до чего мог дотянуться. Шаман сдёрнул с себя грязный и пропахший потом балахон и утонул в водовороте любовной магии, а потому совершенно не запомнил, как всё произошло. Он лишь смутно помнил, как вскрикивала от страсти Силлит, и как она впивалась ногтями ему в спину. Остальное память отказывалась воспроизводить.

Когда всё кончилось, Гарлик словно вынырнул на поверхность после затяжного ныряния. Сердце его бурно колотилось, в ушах стоял звон, а спина, исцарапанная колдуньей, сильно болела. Сама Силлит с довольным выражением лица приводила в порядок пышную гриву волос.

— Ты был настоящим зверем, любимый, — улыбнулась она. — Жаль только, что здесь так мало места. Когда у нас будет просторное ложе, я покажу тебе, на что я способна по-настоящему.

Лицо Гарлика расплылось в самодовольной улыбке. Могущественная Хозяйка назвала его любимым. А пройдёт совсем немного времени, и она будет звать его господином. И тогда перед Гарликом склонятся остальные чванливые сёстры и угрюмые шаманы. А, может, и сам каган.

— А сейчас ступай, — колдунья ласково провела по его щеке. — Сделай то, что нужно, и вскоре мы уедем. А потом мы с тобой будем вместе. Навсегда. И я назову тебя своим господином. Но не забудь — никому ни слова.

Шаман, шатаясь, как пьяный, еле сумел выбраться из экипажа и отправился к своей повозке. Не успел он скрыться в темноте, как появилась Гилиан и подняла серый полог.

— Ну как?

— Грязное животное! — прошипела Силлит с искажённым от злости лицом. — Он лапал меня так, словно я кабацкая шлюха.

— Ради дела можно и потерпеть.

— Терпела-то я, а не ты, — огрызнулась Силлит. — Это ведь мне пришлось отвечать на его слюнявые поцелуи. К счастью, внушение подействовало раньше, чем дошло до дела. Зато я ему от души разодрала спину — пусть думает, что я пылала от страсти.

— Я не сомневалась в силе твоего таланта, сестра. Надеюсь, он сделает всё, как надо.

А Гарлик в полном смятении брёл к повозке. С одной стороны он должен радоваться — никто из мужчин на его памяти не мог похвастаться тем, что стал любовником Хозяйки Ковена. С другой — за обладание колдуньей он должен расплачиваться собственной жизнью, ведь путешествие к Лис-Эт-Ташу — занятие смертельно-опасное. Мало того, что там полно всяких тварей, так ещё и придётся идти через безводные пески. Правда, Хозяйка Гилиан обещала дать бурдюки, так что вопрос с водой можно считать решённым. Но где взять столько сушёного мяса и курта[1], чтобы хватило троим? Видимо, придётся красть у воинов. И если его застукают за таким неблаговидным занятием, то, как минимум, изобьют. А как максимум — отрубят башку.

Тут Гарлик вдруг вспомнил, что сказала Гилиан про еду. Она велела собрать еды для двоих. Для двоих! Но разве она сама не поедет? Шаман споткнулся о чью-то ногу и растянулся на земле. Не обращая внимания на ругательства лежащего воина, он поднялся и побрёл дальше, поглощённый своими мыслями. Получается, либо в Лис-Эт-Таш поедут он и Силлит, либо колдуньи поедут в столицу некромагов вдвоём. А он? Что они собираются сделать с ним?

Память услужливо подсказала ему историю скитаний отряда эмира Бертея, когда его воины убивали и съедали самых слабых, чтобы остальные могли выйти из пустыни. Уж не собрались ли колдуньи взять его в роли живой еды? Гарлик поёжился. А что, это вполне в духе Хозяек. Как выкрутиться из положения, в которое он попал, шаман совершенно не представлял. Отказаться он не может, а, поехав с колдуньями, рискует превратиться в обглоданный скелет. Причём, обглодать его могут как хищники, так и сами Хозяйки.

Вернувшись к своей повозке, он увидел тощего раба, сидевшего около раскрытого мешка с сушёным мясом. Бездушный активно жевал жёсткое мясо, запивая его водой из бурдюка. Гарлик хотел было закончить то, что собирался сделать до приезда Силлит — перерезать горло уже ненужному и обессилевшему рабу, когда его посетила одна интересная мысль. Ведь новые бездушные не появятся до тех пор, пока армия не вернётся в Эрмелек. А что, если взять с собой этого тощака? Еды ему нужно немного — какое-то время продержится, а когда окончательно потеряет силы, можно будет его предложить Хозяйкам. Тем самым Гарлик избежит участи быть съеденным. Главное, чтобы раб не подох раньше времени.

— Поднимись! — резко сказал шаман. — Стой и не двигайся.

Бездушный послушно выполнил приказ. Шаман осмотрел его и удручённо покачал головой. Похоже, он возлагает на него напрасные надежды. Бездушный слишком тощ и ослаблен, чтобы вынести хотя бы треть пути до Лис-Эт-Таша. А бросив взгляд на сбитые в кровь ноги раба, Гарлик окончательно убедился в этом. Нет, раб не проживёт достаточно долго, чтобы стать кормом, так лучше прикончить его прямо сейчас. Гарлик взялся за рукоять ножа, но выпустил её. Зачем торопиться, ведь перерезать ему горло он всегда успеет. В конце концов, можно отправить раба наворовать мяса у воинов — тогда самому Гарлику не будет нужды заниматься этим унизительным делом.

— Отдыхай, — буркнул шаман. — Когда прозвучат горны — залезешь в повозку. Со мной поедешь.

Дилль только удивлённо выпучил глаза, не понимая, почему вдруг шаман не только не прибил его за самовольное поедание припасов, но и разрешил ехать в повозке, а не бежать за ней.

[1] Курт — сушёный творог

Защитники Григота получили передышку. Гунвальд с удовлетворением отметил, что дела у хиваши явно пошли наперекосяк. Сначала их потрепали веирские вампиры, затем огромная толпа мертвяков, пришедших откуда-то с востока, не только не начала осаждать Григот, но, напротив, зачистила всю северную часть осаждающего лагеря и, лязгая железом, утопала в сумерки. Каршарец удивлённо смотрел вслед армии зомби и спросил у стоящего рядом Вальдора:

— Ты что-нибудь понимаешь?

Гигант пожал плечищами, отчего бронзовые защитные полоски звякнули, и ответил:

— Нет. И мне не нравится, что около Григота развелось так много мертвецов.

Гунвальду это тоже было не по душе, однако он счёл нужным заметить:

— Мне показалось, что те, которые разнесли северный лагерь хиваши, на нашей стороне.

— Возможно, — хмуро буркнул Вальдор. — Но сколько я себя помню, мы всегда дрались с мертвяками. С чего бы им становиться на нашу сторону?

Ближе к вечеру предположение Гунвальда подтвердилось. Каршарец увидел, как вернувшиеся хивашские конники в страшной спешке принялись сворачивать свои войлочные жилища и сжигать что-то ненужное на кострах, а хивашские ручные зомби, до того частоколом стоявшие между лагерем и Григотом, начали стягиваться к северной оконечности города. К моменту, когда наступили плотные вечерние сумерки, все хиваши уже умчались на юг, оставив под стенами города несколько тысяч зомби.