Дезмонд не знал, какая из картинок отпугивает людей больше, но когда он подошёл к этому столику — единственному свободному в баре — мигом освободились ещё три стоявших рядом.

— Пива, — сказал он и продолжил рассматривать замысловатую трещину на стене соседнего дома.

— Пива, — эхом повторил голос за спиной, и Дезмонд вздрогнул, узнавая. Он вскочил, на ходу разворачиваясь, и замер, не зная, что говорить. Сердце глухо стучало — как всегда, когда он стоял с Галактионом лицом к лицу.

Аэций бросил кожаный плащ на подоконник и опустился на диван напротив.

Дезмонд подумал и тоже сел за стол.

— Паршиво, да? — спросил Галактион, кивнув за окно.

Дезмонд усмехнулся.

— Мы живы. Как по мне, так это большой плюс.

— Мда… — Аэций вяло усмехнулся в ответ.

На столе перед ними оказались две кружки пива и, положив пальцы на свою, Галактион задумчиво повертел её в руках.

— Ну что, — спросил он, — не передумал?

— Ты про… Орден?

Аэций кивнул.

— Конечно, нет.

— Смотри… Эцин скоро вернутся. У нас есть фора, но у них больше кораблей.

— Мне плевать, — торопливо ответил Дезмонд и сделал глоток из своей кружки. — Я с тобой.

— Отлично, — Галактион протянул руку и сжал его пальцы, а потом быстро убрал ладонь.

Некоторое время они сидели молча, потягивая пиво.

Потом Дезмонд спросил:

— Аэций… Почему они отступили?

Аэций с недоумением посмотрел на него.

— Из-за тебя.

— Смешно, — Дезмонд фыркнул. — Я же видел, их был нескончаемый поток. Что толку в тех дредноутах, погибших у Фаэны… Они могли перебросить силы хоть бы и от Церцеи.

— Могли, — согласился Галактион и сделал глоток, — понимаешь… У Безымянного есть кое-что, что он ни за что не захочет потерять.

— И?

— И ты — часть этого.

— Не понимаю.

— И не надо, — Галактион усмехнулся. Он отвернулся и снова посмотрел в окно, вспоминая тот разговор.

***

— Ты уничтожишь человечество, — сказал он.

— Человечество уничтожило нас, — ответил тот, чьего имени Аэций не мог вспомнить, как ни старался. Зато Аэций отлично помнил лицо, скрытое тёмным капюшоном. Так и хотелось сорвать мягкую ткань и посмотреть — в самом ли деле под ней Тот.

— Те, кто уничтожил нас, давно мертвы.

— Они живы, Аэций!

Галактион замолчал. Тот был безумен. Сомнений не было.

— Меня ты тоже убьёшь? — спросил он тогда.

— Если ты не встанешь со мной плечом к плечу в священной войне.

— А их… Тех, кто принял наши души… Наследников… Их ты убьёшь?

Безымянный так ничего и не ответил.

Ей снился сон.

Сады и дворцы, объятые огнём. Стальные птицы космических кораблей, вспыхивающие на лету.

Бесконечный колейдосков сражений и лиц, приёмов и интерьеров. Настолько запутанный, что сознание переставало искать причины и следствия, смирившись с тем, что ему суждено бесконечно бродить в лабиринте

Иногда в голове прояснялось настолько, что она чувствовала холод. Ей казалось, что она видит бесконечную тьму по другую стороны полупрозрачного хрусталя. Прояснение было мгновенным — затем она чувствовала укол, и щупальца лабиринта снова затягивали её в нутро бесконечного разноцветного спрута.

Сколько времени прошло — она не могла представить даже приблизительно. В те редкие мгновения, когда ощущала время, поблизости не было ни солнца, ни луны — только бесконечный простор звёзд. И время от времени большие шары планет — сначала красная, потом синяя.

Когда она очнулась в очередной раз, лёгкие обжёг колючий воздух незнакомого мира. Она инстинктивно потянула его лёгкими и тут же закашлялась. Только затем, впомнив выработанные годами обучения инстинкты — распахнула глаза, и увидела лица склонившихся над ней мужчин.

— Где я? — прошептала она и поняла, что не может говорить.

Комментарий Глава 1. Готфрид Бессмертный

Автор весьма вольно обращается с историческими эпохами, географическими названиями и реальными событиями.

День для Дерека выдался неудачный — он понял это с самого утра, когда увидел, что мешок с крупой прогрызли хорьки, и теперь пшена осталось разве что на миску каши.

Дерек высыпал остатки его в котелок и решил, пока вода кипит, подняться на небольшой холм, оглядеть окрестности и решить, куда стоит дальше держать путь.

Так он и сделал, и долго стоял, разглядывая открывшиеся его взгляду бескрайние зелёные пустоши, пахнущие свежей травой и горячим ветром. Людей не было видно на многие мили вокруг, и в любое другое время Дерек так и стоял бы долго-долго, разглядывая чернеющую далеко на востоке полосу леса и плывущие по голубому небу белые подушки облаков. Голод, однако, давал о себе знать, и Дерек, прищурившись, принялся выглядывать вдали признаки жизни человеческой — лёгкий дымок, клубящийся над очагом, или старую телегу, ползущую по дороге. И в самом деле, присмотревшись, разглядел он далеко в поле фигурки пахарей — ходу до них было, должно быть, несколько часов.

Дерек улыбнулся и, напевая себе под нос, спустился к костру. Помешал густую жижу в котелке, а затем поднёс ложку к губам и попробовал на вкус — и тут же выплюнул. Пшено было горьким.

Недовольно пробормотав вполголоса ругательства, Дерек опустошил котелок на землю, протёр его куском старой тряпки и, торопливо покидав вещи в мешок, закинул его на плечи, а сам направился туда, где видел людей. Это был второй знак, что день закончится плохо, но Дерек был оптимистом.

Третий знак он тоже разглядел не сразу. Когда уже добрался до деревни и, обменявшись любезностями с хозяином таверны, прибившейся к посёлку с краю, достал лютню. Время к тому времени было уже за полдень, и в трактире стал собираться сельский люд, закончивший работать в поле.

Стоило, конечно, спросить дорогих гостей, что хотели бы они услышать — балладу о любви или сказание о недавней войне королевства Годфрида с Западной Империей, но баллады в последние дни не вызывали у Дерека вдохновения — он слишком долго был один, чтобы всерьёз петь о сердце, которое хочет отдать. И потому, взявшись за лиру, Дерек запел о странствиях Финна и убитых им полчищах дикарей. Пел он, закрыв глаза, как делал это всегда, чтобы видеть только возникавшие у него в голове образы древних легенд. И потому, возможно, не заметил, как вошли в таверну четверо саксов, вооружённых копьями и мечами — тех самых, что в своих сказаниях бритты называли «дикарями».

Когда песня закончилась, были они уже слишком близко — и было их слишком много. Напали они молча, не задавая вопросов и не предупреждая об угрозе — как настоящие варвары. И хотя Дерек старался отбиться изо всех сил, но места было мало, а атака была столь внезапной, что меч у него отобрали, как и лютню, руки выкрутили за спину и, наградив напоследок унизительным пинком пониже спины, направили к повозке.

Таково и было третье знамение, что день этот закончится для Дерека Серебряное Перо, странствующего барда, неудачно.

Дерек думал о превратностях судьбы, столь часто останавливавших его в странствиях, разглядывая украшенный металлическими обломками трон и сидящего на нём мужчину в облачении из шкур белоснежного лиса и ожидая, пока настанет его очередь держать ответ перед конунгом.

— Что он сделал? — спросил мужчина, отрывая глаза от свитка и мрачно глядя на него.

— Прославлял убийцу наших братьев, господин.

Конунг недовольно крякнул.

— Отрежьте ему язык.

— Если мне позволено будет сказать… — вмешался Дерек.

— Не позволено! — рявкнул конунг, чуть приподнимаясь на троне.

— В моих краях принят обычай «выкупа головы», быть может, и тебе, конунг, он будет интересен? Убивать бардов недостойно правителя посвященного, ведь я могу прославить тебя, конунг, в веках.