Когда он попал туда, поначалу бесконечные построения на плацу и занятия по строевой подготовке казались ему сущим проклятьем. Дезмонд рос сильным мальчиком, но дисциплина и умения подчиняться никогда не были его сильными сторонами. Да он и не считал это человеческими достоинствами.

Кален говорил, что со временем он привыкнет — но Дезмонд не привыкал. Он едва ли ни каждый день начинал с того, что отсчитывал, скольког дней осталось до выпуска и больше всего на свете мечтал вернуться домой и заняться любимым делом. Дезмонд всегда хотел посмотреть дальние миры. Его не интересовала политика, зато прельщала свобода дальнего космоса, возможность каждое утро просыпаться на новой планете и знать, что день готовит новые открытия.

«Получите и распишитесь», — хмыкнул он, с досадой вспомнив те далёкие времена. «Свободы тут хоть заройся». По всему выходило, что никто не собирается его искать, и все заинтересованые в его поимке лица как будто бы удовлетворились взрывом на орбите и поверили, что он мёртв.

Хуже было с хорошей едой, рабочими деталями для корабля и свежим воздухом. Технологии, которые использовались на Окраинах, оказались в разы примитивнее тех, к которым привыкли Великие Дома. Машины, зведолёты, оружие — всё это попадало сюда либо если его запрещали к употреблению в империи и списывали на свалку, либо потому что местное население, среди которого хватало и даровитых механиков и учёных, находило способы воспроизвести это самостоятельно.

К сожалению, о синтезаторах пищи и одежды быстро пришлось забыть — это оборудование оказалось слишком сложным и энергоёмких, чтобы функционировать в местных условиях. Хороший современный двигатель для корабля ценился на вес золота, а это золото ещё надо было где-то добыть — потому что работу можно было найти разве что записавшись добровольцем на титаниевые рудники.

Весь последний год Дезмонд носил одну и ту же футболку, которую снимал на ночь, чтобы постирать. Её чёрный, как небо за бортом, цвет, всё больше походил на тускло-серый, но скрепя сердце бывшему наследнику дома Аркан приходилось признать, что это не самая большая из его проблем.

Вздохнув, он снова опустил взгляд на монитор коммуникатора, который сохранил со времён побега.

Адресат, так ни разу и не назвавший своего имени, стал единственной ниточкой, связавшей его с прошлой жизнью, и со временем стало забываться, что ниточка эта была фальшивой, а письма предназначались не ему.

За четыре года Рейвен так и не забрал своего адресата назад, а значит, тот не был ему нужен. А может, тот писал и не Рейвену вовсе — ведь ни разу за эти годы он не назвал и имени того, кому писал.

Он был предельно откровенен, и хитросплетения его мыслей вызывали у Дезмонда улыбку, потому что трогательная наивность мешалась в них с жёсткостью солдата. Дезмонд не знал, чем занимается его кореспондент, но тот много писал о звёздах и далёких мирах, так что Дезмонд был уверен, что он не сидит дома. Хотя встречались в его письмах и обмолвки о городских интригах, так что Дезмонд делал вывод, что его собеседница принадлежит к тем кругам, куда самому Дезмонду теперь вход был закрыт.

Дезмонд тоже не спешил рассказывать о себе. Он мог доверить своему секретному адресату самые сокровенные тайны своих мыслей, но не имена и места — эти тайны принадлежали не ему.

Неведомый адресат остался последним пятнышком нежности и света в его жизни, изменившейся до неузнаваемости после предательства Анрэя и Луаны, и тем ценнее было каждое письмо, пришедшее от него, даже если в нём было только одно слово: «Привет».

— Волк, хорош дрыхнуть, прилетели, — в дверь раздался стук, грозивший сорвать к чёрту и без того хлипкую переборку. Починить её руки так и не дошли, хотя Меридик — третий в их команде — перебрал угнанный корвет по винтику, облегчив его до предела.

Вторым был Ренгар. Он привёл Дезмонда к тем, кто называл себя хозяевами окраин, но лишь предложив ему стать матросом на большом корабле. Дезмонда это не устраивало, так что при первой возможности он захватил собственный корвет и переманил двух надёжных ребят к себе. Оставался ещё канонир, но почему-то его никак не удавалось подобрать, все, кто приходил на это место, оказывались либо неудачниками, либо слабаками.

— Иду, — бросил Дезмонд, без особой радости отключая коммуникатор. Ответа так и не пришло.

Дезмонд потянулся и натянул футболку, а затем снова взялся за ком и засунул его в карман — хотелось думать, что адресат тут, рядом, думает о нём.

— Это то самое место? — спросил он, выходя в коридор.

— Да. То самое. Здесь будет совет капитанов. Только давай без этих твоих штучек, — последние слова прилетели уже в спину, потому что Дезмонд миновал помощника и теперь двигался к рубке.

— Я абсолютно спокоен, — почти пропел он и улыбнулся самому себе.

Флаер Авроры неторопливо пролетал над жилыми массивами и развлекательными кварталами самого древнего города Империи.

Когда-то Нимея была планетой, а Карита — лишь одним из государств на её поверхности. Когда Аврора задумывалась о столь далёком прошлом ей самой становилось странно от мысли, что всё в мире настолько поменялось местами. За время, что она провела с тяжестью Венца на челе, Вселенная изменилась настолько сильно, что оставалось держаться за те крохи стабильности, которыми она могла окружить хотя бы себя.

Так Аврора запретила перестраивать кварталы, окружавшие Каранас, обязала владельцев этих участков поддерживать тысячелетние здания в идеальном порядке. Довольно быстро — всего через пару сотен лет, стало ясно, что выполнять эти требования в состоянии только представители Великих Домов, а остальные сооружения по закону перешли государству, так что теперь о них заботилась Империя. Прошла ещё какая-то сотня лет, когда Авроре пришла в голову идея здесь, в самом центре столицы, оказавшиеся в её распоряжении территории оборудовать под детские дома. Она с иронией относилась к результатам своего решения — район, по улицам которого до того ходили исключительно селекционированые аристократы, теперь изрядно пополнили сироты без роду и племени, зато на сто процентов благодарные империи. Авроре, хорошо помнившей, как вела себя аристократия во времена её молодости, куда больше нравилось иметь под боком этих неприхотливых союзников.

Инерис была одной из немногих, кому она предложила собственное просторное жильё в этой части города, но та, конечно же, отказалась. Послушание любимой воспитанницы Авроры давно уже имело весьма своеобразные границы, и, хотя Инерис вряд ли это понимала, ей позволялось гораздо больше, чем любому другому в окружении Авроры — даже её сестре.

При мысли об Элеонор Аврора помрачнела и на какое-то время забыла о прелестных видах, проплывавших за окном. Эта, вторая, была её неудачей, и Аврора не знала, как исправить свою ошибку. За долгие годы идеально освоившую науку управления человеческими сердцами, владычица оказалась далеко не такой хорошей наставницей, как ожидала. Она плохо понимала вторую свою ученицу. Видела, что для Элеонор значимы многие вещи, которых не чуралась и она сама — власть и влияние входили в их число. Но среди её приоритетов заметное место занимали наслаждения самых разных свойств, молодость и красота. И хотя Аврора не осуждала этого, и даже считала, что эти слабости должны бы сделать Элеонор более управляемой для неё самой, на деле слишком часто не могла предсказать поступки своей непостоянной воспитанницы. Нестабильность раздражала, и Аврора всё чаще старалась держать Элеонор на расстоянии от себя.

Толи Элеонор чувствовала это, и не была с ней достаточно откровенна, толи её отношения с новоявленным «Тёмным Кланом» тоже складывались через пень колоду. Несмотря на попытки Ордена перетянуть внимание на себя, обе Дуги благополучно проголосовали за предложенных Авророй кандидаток, а вот дальше… Дальше начиналось чёрт знает что.

Семьи Тёмной Дуги приглашали Элеонор на свои светские рауты, вот только чем дальше, тем меньше Аврора понимала, кто кому подчиняются — они своей главе, или она им. Влияние Тао на воспитанницу было слишком сильно и куда более опасно, чем те идеи, которые Элеонор активно заимствовала в доме Катаики. Её эксперименты над биологическими видами выглядели опасно даже для Авроры, которая никогда не стеснялась в средствах для достижения своих целей. Тысячу лет империя строилась на основе одной антропоморфной расы. Генетически модифицированной, но всё равно остававшейся в основном людьми. За время космической экспансии человечество всего несколько раз сталкивалось с представителями других видов, и все они либо оказались менее развиты, либо согласились на ассимиляцию. Сейчас встретить их можно было только в отдельных регионах империи — да ещё на Окраинах, куда стекалась всякая шваль.