— Всегда пожалуйста. А теперь отправляйтесь обратно. Помните, что я вам сообщил. Действуйте, исходя из того, что через три-четыре года я уже ничем не смогу помочь. И не думайте, что если я сказал, будто Юловар сможет собрать под свои знамёна огромную армию, то до этого момента он неуязвим. Я имел в виду, что именно он должен вести войну против демонов — тогда единственный шанс на выживание может стать реальностью. А потому оберегайте его пуще собственного глаза. Ещё я бы посоветовал сделать так, чтобы к моменту битвы с демонами вампирша Илонна была жива и находилась в здравом разуме. Без её участия единственный шанс уменьшится втрое. А, может, и вовсе исчезнет.

— Ясно, — серьёзно сказал гроссмейстер. — Подробностей мы не услышим, я правильно понимаю?

— Правильно, — голем еле заметно усмехнулся. — Не сходите со светящейся дорожки, иначе обитатели Запретного предела полакомятся вами. Если поторопитесь, успеете предотвратить ссору между григотцами и веирцами. Вампиры, как вы уже знаете, очень любят помахать мечами.

— А как же насчёт невмешательства? — не удержался и съязвил Адельядо.

— На сей раз страшных последствий не случится, — улыбнулся голем. — Прощайте, больше мы не увидимся.

Адельядо вежливо поклонился магическому существу и пошёл к коню. Архиепископ постоял в нерешительности и сказал:

— Ты всего лишь плод работы древних магов. Но ты обладаешь могуществом, какого нет и не было ни у кого. Ты знаешь намного больше любого человека и даже всех нас вместе взятых. Ответь мне на последний вопрос: есть ли Бог? Настоящий Бог.

Адельядо замер и оглянулся. Силуэт голема светился в окружающей тьме, а перед ним стоял Одборг.

— Прости, священник, я не могу однозначно ответить. Скажу лишь, что Бог в сердце каждого из вас. И, объединившись, вы можете стать могущественнее любого божества. Пока люди не понимают этого. Когда-нибудь поймут. А потому просто делай то, что велит тебе твоё сердце.

Архиепископ некоторое время стоял молча, затем, к изумлению Адельядо, бросился к голему и обнял его. Гроссмейстер ужаснулся — сейчас Одборг сгорит в магическом пламени или превратится в замороженную ледышку. Но ничего страшного не случилось, голем приобнял человека своими огненными руками, и ни одна искра не опалила церковника.

— Ступай, — голем отстранился. — Ты — достойный и благородный человек, другой бы не справился с тем, что предстоит тебе. Я буду помогать тебе пока… пока существую.

Одборг как-то странно всхлипнул и бросился к коню. Адельядо не успел взяться за узду, а церковник уже вскочил на коня и пустил его вскачь.

— Прощай, Мико! — крикнул гроссмейстер. — Спасибо тебе за всё!

Одборга Адельядо догнал только минут через десять.

— Что это на тебя накатило? — ворчливо спросил он. — Сначала бросаешься на Единого, затем от него.

— Ты знаешь, Ади, в его объятьях я почувствовал себя маленьким ребёнком, согретым родительским теплом, — тихо сказал архиепископ. — И сейчас я второй раз осиротел.

Закоренелый циник и насмешник, живший в душе Адельядо, не нашёлся, что сказать в ответ на эти слова. Маг промолчал, но признался себе, что испытывает что-то похожее. До самой стоянки вампиров они не обронили ни слова.

Мейс пребывал в состоянии непрекращающегося бешенства, потому что поездка в вампирский город оказалась настоящим мучением. И дело вовсе не в том, что он находился в седле уже которые сутки — физически Мейс чувствовал себя довольно сносно. Нет, его неимоверно бесили вампиры. Точнее, их открытое презрение к нему.

В детстве Мейс постоянно подвергался насмешкам и оскорблениям со стороны старших братьев и отца. Мать умерла рано — Мейс её почти не помнил. Герцог Витри не любил младшего сына, совершенно непохожего на него, и братья во всём следовали его примеру. Такое отношение к нему закалило характер Мейса. С юных лет он научился делать вид, что его не задевают сомнения братьев по поводу его происхождения. А, став чуть постарше, Мейс начал отвечать им кулаками в ответ на оскорбления, даже если после этого его, избитого и окровавленного, уносили с поля боя. Проявившийся магический талант позволил ему покинуть ненавистный отчий дом и стать тем, кем он сейчас был — не просто без пяти минут магистром, а королевским врачевателем.

Но даже герцогу Витри и его сыновьям было далеко до вампиров. Надменные вояки делали вид, что не замечают присутствия чужака среди них. На вопросы Мейса они демонстративно отворачивались, а первые с ним и вовсе не заговаривали. Причём, совсем не потому, что он не вампир — в составе отряда, кроме него, были ещё два человека из Веира. Которые, кстати, Мейса тоже игнорировали. Единственный, кто общался с Мейсом, был мастер Фиррис — отец Илонны.

При любой мысли о девушке кровь у Мейса начинала кипеть. Она лежит где-то — раненая и беспомощная и в любой момент может умереть. А он плетётся вслед за никуда не торопящимися вампирами. Мастер Фиррис, если и спешил увидеть дочь, то внешне ничем этого не проявлял.

Покачиваясь в седле, Мейс думал об Илонне. Он, кто сумел покорить самых прекрасных дам Ситгара, не заметил, как попал в плен зелёных кошачьих глаз вампирши. Мейс то и дело вспоминал её звонкий смех, точёную фигуру и понимал, что не мыслит своей дальнейшей жизни без этой девушки. Причём, это была не сиюминутная похоть, хотя именно с этого и начались отношения.

Адепт в тысячный раз проклял тот вечер, когда рыжий Дилль отправился в самоубийственный поход и спас Илонну из тилисского плена. Окажись на его месте Мейс, и прекрасная вампирша принадлежала бы ему. Хотя, с горечью констатировал он, у него не было бы никаких шансов не то что спасти Илонну, но и выжить самому. Мейс — не боевой маг, он — полная противоположность. Благородная способность возвращать людям здоровье ничем не помогла бы ему в тот раз завоевать сердце девушки. Зато теперь, когда соперник погиб, у Мейса появился шанс. Он должен сделать всё, чтобы Илонна выздоровела и встала на ноги. И тогда, быть может, она будет более благосклонна к нему.

Когда вдали показались высокие стены Веира, Мейс еле удержался, чтобы не пустить коня вскачь. Остановило его только то, что стражники всё равно не впустят в город чужака. Потом отряд, сопровождавший мастера Фирриса и Мейса, приличное время стоял перед главными городскими воротами — ждали разрешения на въезд. Затем вышел командир стражников, и Мейс довольно долго наблюдал, как он и мастер Фиррис обмениваются церемониальными приветствиями. Разумеется, самого Мейса никто командиру стражи представлять не стал. Наконец створки ворот распахнулись, и Мейс попал в город.

Он с любопытством осматривался — в вампирском городе он, само собой, был впервые. Мастер Фиррис негромко приказал ему не вертеть башкой по сторонам, не то веирцы решат, будто к ним заслали шпиона. Шутил ли отец Илонны или говорил правду, но Мейс предпочёл последовать совету — не хватало ещё, чтобы его сочли соглядатаем. Он и без того сдерживался из последних сил, чтобы не ввязаться в ссору с надменными веирцами.

Мастера Фирриса и Мейса проводили до высокого трёхэтажного дома, видимо, аналога ситгарского госпиталя. Сопровождающие опять устроили церемонию — на сей раз, прощания. Только после этого мастер Фиррис бросил магу «иди за мной» и направился к входу.

— Мастер, а разве нас никто не будет караулить? — удивился Мейс.

— Нет нужды, — коротко ответил отец Илонны, не удосужившись объяснить, почему такой нужды нет.

Мейс пожал плечами и последовал за вампиром. Внутри дома было тихо. По пути он увидел обычную человеческую женщину, вымачивавшую заскорузлые бинты. И всё. Ни охраны, ни лекарей. Да и больных тоже не видно. Отец Илонны уверенно направился к лестнице на второй этаж, словно знал дорогу.

Когда мастер Фиррис отворил одну из дверей, Мейс увидел просторную комнату, окна которой были занавешены плотными шторами. В углу тлела небольшая масляная лампа, свет которой слабо освещал широкую кровать. На ней лежала Илонна, закутанная в пожелтевшие от мазей бинты.