Пройдя в салон, опустил Аврору на её любимый позолоченный диван, стоявший в кают-компании перед кофейным столом. Остановился, инстинктивно не желая отпускать взглядом её лицо. Потом отвернулся и пошёл в рубку.

Поднимая корабль на орбиту, Аэций чувствовал себя отвратительно. Он не столько жалел Нимею, которой почти не знал, сколько тех немногих, кто поверил в него. Оставалось надеяться, что Дезмонду хватит рассудительности отступить, когда близость поражения станет очевидна.

Машинально двигая пальцами по сенсорной панели он смотрел на монитор силясь отыскать среди множества ярких точек ту одну, единственную, которой нельзя было погаснуть. Потом перед носом корабля открылась ворока гиперперехода и не позволив себе больше сомневаться Аэций нырнул в переход.

Инэрис не могла спать. Всё пыталась уложить в голове события прошлых дней, но калейдоскоп красок мелькал слишком быстро, не давая возможности остановить кадр и сосредоточиться на чём-то одном. Пламенеющие цветы на поверхности Нимеи, сметающие всё, что создавалось тысячелетие. Балы и приёмы, которые она так ненавидела — и которых не будет теперь никогда. Горящие призраки кораблей и исчезающие на мониторе точки истребителей. Всё полыхало в её голове, и будто наяву она видела залы Каранаса, объятые пламенем. Библиотеку, где она читала в детстве, и собственную уютную квартирку со стереовизором в полстены, на который она никогда не поднимала глаз, потому что… Инэрис рвано вздохнула, подумав о том, что вместо этого она все свои мысли отдавала человеку, имени которого, как оказалось, не знала. Захотелось зажмуриться, а потом открыть глаза и проснуться. Но сколько бы она ни сжимала веки, открыв глаза, снова видела только стальной потолок, пересечённый едва заметными швами.

Впервые стены корабля давили на неё, а вся мощь Генс Ларты, которой она так гордилась с тех пор, как корабль был построен, казалась бесполезной, как дубинка дикаря. Она ничего не могла. От этого было паршивее всего, потому что Инэрис не терпела бессилия.

Если бы всё зависело только от неё, она бы дралась за каждый парсек космоса, не пуская врага дальше, чем она сама разрешит пройти. Она бы собственной кровью заплатила за их жизни, но… в этом не было смысла.

Флот Фэроу погиб почти полностью. Посчитав потери после отступления в подпространство, они с Калленом пришли к выводу, что нужно разделить выживших на две части и расквартировать по двум сравнительно боеспособным кораблям. Истребители уместились в ангарах этих двух, а всё остальное превратилось в гору металлолома, которую проще было бросить на месте.

Впервые с тех пор, как Каллена назначили к ней на корабль, Инэрис не испытывала напряжения рядом с этим молчаливым и всегда холодным человеком с глазами, выжженными коррекцией. Инэрис подозревала, что просто слишком устала. Ей было уже всё равно, что будет дальше, и Каллен, который, казалось, вовсе не испытывал никаких чувств, взял организацию выживших на себя.

Инэрис какое-то время смотрела на него издали. На языке вертелся вопрос: «Зачем?» Зачем кого-то куда-то переводить, зачем чинить двигатели, зачем трепыхаться, когда война проиграна. Империи больше нет.

Инэрис молчала. Она понимала, что здесь не время и не место таким вопросам. А ещё надеялась, что если поспит немного, то голова прояснится, и апатия пройдёт. Это было бы очень хорошо, потому что Инэрис не хотела сдаваться и отступать из простого упрямства, из нежелания признать себя проигравшей. Но думать о том, что ждёт впереди, не получалось всё равно.

Никогда она не думала, что так любила Нимею. Никогда не думала, что мысль о том, что столицы больше нет, ударит её коленом под дых, выбивая из лёгких воздух.

Она развернулась и ушла, чтобы попытаться уснуть, но, даже вколов себе снотворное, так и не смогла отключиться. Просто лежала, глядя в потолок, и смотрела своё собственное, никому больше невидимое кино.

От картин гибели Нимеи мысли то и дело перебегали к Ордену. К попыткам понять, ради чего она пять лет прожила в изоляции, терпела боль, а затем презрение. Она могла простить Ордену всё — коррупцию, нечистоплотность в методах, скрытность и недоверие. Всё это были лишь кирпичики, служившие, как казалось ей, великой цели — защите жизни.

Цели больше не было. И если не было того общего блага, ради которого Орден позволял себе вмешиваться в память других людей, убивать своих учеников и тех, кто стоял у него на пути… Тогда ради чего было всё это? Инэрис не могла ответить. Она всё равно не хотела признавать, что Рейвен и подобные ему были правы — из простого упрямства и нежелания отступать.

Она сжала зубы, выгоняя из сознания ненужные мысли, и села на кровати. Потянулась к коммуникатору, собираясь вызвать Аврору, но не успела.

Со стороны двери раздался стук, и Инэрис, торопливо пригладив волосы, приказала:

— Войдите.

— Капитан…

Инэрис кивнула и встала.

— Я вас слушаю.

— Перегруппировка закончена. Экипаж Генс Ларты удалось укомплектовать на шестьдесят процентов. Левый борт по-прежнему в починке, но правым мы можем стрелять. Вам придётся иметь это в виду, когда вы вернётесь на мостик — нас слегка кренит набок при резких манёврах.

— Слегка? — Инэрис не сдержалась и хохотнула. Взяла из рук Каллена графики и оценила ситуацию сама. — Нас закрутит — как лодку с одним веслом при любом неверном движении. Но спасибо, что сказали. Я буду иметь в виду. Что со вторым кораблём?

— Я… выбрал Солнечный Бриз.

Каллен замолк, не зная, как продолжить. Инэрис какое-то время изучала графики, а затем подняла на него взгляд.

— Фэроу? — спросила она, и Каллен вздрогнул.

***

С того момента, как пришёл последний приказ конклава, Каллен не находил себе места. Поначалу было сравнительно легко, потому что бой, перетекавший в бесконечность, не давал возможности думать о чём-то, кроме несущихся со всех сторон снарядов противника и мелькающих на экране точек сражающихся кораблей.

И всё-таки где-то на краю сознания билось ощущение неправильности всего происходящего. Теперь, когда появилось время для размышлений, Каллен понял, что это чувство преследовало его уже давно — с тех пор, как он был назначен на Генс Ларту. А может, оно появилось ещё раньше — когда он только получил звание мастера.

Первым, что он увидел, прибыв на Генс Ларту, был силуэт капитана — слишком хрупкий для военного, натянутый, как струна, и необыкновенно изящный в офицерском мундире. Но не эта хрупкость и не это изящество поразили Каллена. Когда Инэрис обернулась, его будто молнией пронзило понимание того, что он уже видел это лицо — много раз, во сне и в предрассветных грёзах.

Этому внезапному пониманию не было объяснения, как ни старался Каллен разобраться в его сути. Всегда, когда он пытался представить о том, каким будет человек, которому он сможет посвятить свою жизнь, он видел это лицо — и вот теперь обладательница этого лица стояла перед ним. Живая, созданная из плоти и крови, и в то же время будто выточенная изо льда. А ему, Каллену Фэроу, в самом деле предстояло служить — только не ей, а Ордену, которому он так поспешно отдал свою жизнь. Конклаву, который приказал доносить о каждом шаге Инэрис Магдаро.

Вот тогда-то и ощутил он впервые это чувство неправильности, раздвоенности и непонимания того, что нужно делать, от попыток разобраться, от которых нестерпимо ныл затылок, и кровь стучала в висках. До тех пор в жизни Каллена всё было просто и ясно. Всегда он знал, что правильно, и поступал только в соответствии с этим «правильно». Правильным было служить семье, Империи и Ордену. Семья и Империя всегда требовали от него одного и того же, и точь-в-точь соответствовали его представлениям о правильном приказы Ордена. Если же что-то казалось не совсем верным — следовало лишь обратиться к Книге Звёзд, содержавшей ответ на любую дилемму.

Каллен боялся узнать, что говорится об Инэрис в Книге Звёзд, потому что догадывался, что служение Ордену всё же стоит в иерархии любого адепта выше, чем служение собственным туманным видениям. Он не хотел заранее думать о том, кому на самом деле станет служить, если ему придётся выбирать. Инэрис никогда не запрещала ему отправлять отчёты Ордену. Каллен даже показывал их ей, и Инэрис лишь кивала, из чего сам Каллен делал вывод, что Инэрис отлично соотносит степень доверия своему помощнику с доверием Ордену и никогда не поставит его перед выбором. За это он любил Инэрис ещё больше, потому что Инэрис внезапно для него самого оказалась воплощением Ордена, воплощением разума, гордости и чести. И, стоя на мостике за её спиной, Каллен с трудом сдерживал улыбку от осознания того, что ему так повезло.