— Да оно в общем-то без разницы, — выдохнул дым капитан. — Кто первый на глаза попадется, того и зови.

Докурив папиросу, Арсенин, разминаясь, сделал пару шагов по каюте и, столкнувшись в дверях нос к носу с Туташхиа, слегка растерялся, но сразу взял себя в руки, приняв грозный и задумчивый вид.

— Гамарджоба[145], батоно капитан. Рогор харт?[146] — Абрек склонил голову в коротком вежливом поклоне. — Мне боцман сказал, вы поговорить со мной хотели.

— Проходи, голубчик, проходи, — приглашающе махнул рукой Арсенин. — Знакомиться будем. А то я всех матросов на пароходе знаю, а тебя и твоих друзей — нет. Как величать прикажешь?

— Мое имя — Дато Туташхиа. — Гость, утвердившись на размеренно покачивающейся палубе, гордо блеснул глазами. — Мой род…

— Княжеский небось? — озорно улыбнулся Арсенин. — И сам ты князь, наверное?

— Странный народ вы, русские, — слегка обиженно прищурился Туташхиа. — Михо из Одессы, тот, что друг моего друга Льва, меня князем называл, вы, батоно капитан, тоже князем зовете. Как будто среди грузин только князья водятся. Вот если вы капитан, тоже, наверное, князь, или другой титул имеете?

— Куда ж мне сирому, — рассмеялся Арсенин, — из разночинцев я. Батюшка мой, дед да прадед мои — те вот дворяне, правда, только личное дворянство выслуживали, до потомственного как-то не дотягивали. Хотя и княжеская кровь во мне есть: бабушка моя — Надежда Вахтанговна, в девичестве Надией звалась, Надия из рода князей Нижарадия. А потом в дедушку моего влюбилась и из дома сбежала, но княжьего достоинства ее никто не лишал. И что ж теперь, меня после этого грузинским князем считать?

— Ес мартлац асеа[147]. Для каждого мингрела вы — князь, батоно капитан, пусть я — хевсур, но род мой всегда жил на земле князей Нижарадия и воевал плечом к плечу с ними. Даже фамилию Туташхиа моему деду князь подарил. Другой такой фамилии во всей Грузии нет! Так что теперь и для меня вы — мой князь. — Заметив, как от удивления поползли верх брови изумленного Арсенина, Туташхиа продолжил: — Бабушка ваша, Надия Нижарадия, родная сестра деда моего родового князя — Давида Нижарадия, и по нашим законам вы — мой князь, и я буду вам верен, как верен своим родовым князьям. Если у вас есть враги — я убью их, если у вас есть друзья — я буду верным им другом.

— Вот не думал, не гадал, а в князья попал! — все еще с некоторым изумлением, но уже с несколько хулиганским азартом улыбнулся Арсенин. — А и пускай буду я князем! Вот будет меня Политковский своим шляхетством шпынять, я ему нос-то утру! Ладно! О хорошем поговорили, теперь, Дато, давай поговорим о грустном. Как получилось, что вы в острог попали и из тюремного замка бежали?

— Я не сидел в тюрьме, батоно капитан. Я воин, а воины в тюрьме не сидят, — покачал головой абрек. — Друг мой, Лев Троцкий, за решетку по глупости попал. А он мне жизнь спас, я его младшим братом называл. Как я брата в беде оставлю? А Нико Корено с Львом в одной карете стражники везли, вот и освободил я двух вместо одного. Не бросать же его в беде? Да и Нико в тюрьму неправильно попал. Он детишек от чатлах[148] защищал, да перестарался немного.

— И тот по глупости, и второй не за дело, — насупив брови, резюмировал Арсенин. — И не верить тебе я не могу, говорят, у грузинских воинов врать не в чести. Боцман сказал, что вы с нами только до Константинополя, а там, в Турции, останетесь. Что ж, будь по-вашему. На берег я вашу компанию по чести спишу, жалованье, какое заработали, выплачу и властям выдавать не буду.

— Батоно капитан! Я долго думал, как нам поступить, — пересиливая свое нежелание просить, произнес Туташхиа. — Турки всегда нам врагами были, не найти от них добра. Я с матросами говорил, они мне поведали, что рейс ваш долгим будет. Пока в страну далекую — Аф-ри-ку, пока обратно, много времени пройдет, про наши грехи и на родине забудут. Можно мы с тобой поплывем, батоно капитан, умелый кинжал никогда лишним не бывает, а я не только кинжалом владею. Надо будет, одним кнутом кого угодно с ног собью, а надо будет, на том же кнуте и повешу…

— Моряки не плавают, а ходят, — Арсенин, задумавшись над просьбой Туташхиа, автоматически поправил абрека. — С собой взять, говоришь… — Продолжая размышлять, Всеслав потер подбородок указательным пальцем. — Не знаю, не знаю… Хотя тут можно у дедов опыт позаимствовать: «Не забывай меня, Иван-царевич, я тебе еще пригожусь, — лязгнул зубами серый волк», — процитировал он детскую сказку. — И хоть и я не царевич, да и ты не волк, тут, правда, как посмотреть, полезным наше знакомство может быть. Только, не обессудь, на пароходе моем бездельников нет, как поставил тебя боцман в кочегары, так и будешь там работать да морскому делу в пути учиться. А иначе, извини, оставлять тебя на борту у меня резона нет.

— Надо стать кочегаром, стану кочегаром, — согласно кивнул Туташхиа. — Об одном только прошу, батоно капитан, оставь вместе со мной Льва. Слово даю — он тоже будет учиться. А если его без меня оставить — пропадет.

— Прежде чем обещания пустые давать, надо бы мне самому с твоим другом побеседовать. Так что ты сейчас найди его да пошли его ко мне. Объясни только, что бояться ему нечего, а следовательно, и врать незачем.

— Хорошо, батоно капитан. — Туташхиа поднялся с табурета. — Как вы сказали, так и сделаю.

Проводив взглядом выходящего из каюты абрека, Арсенин откинулся на спинку стула и, решая, что же ему делать, потер виски пальцами. Возможных неприятностей с власть предержащими он не опасался. Грузин прав, до возвращения к родным берегам почти полгода, и что случится за это время, один лишь Всевышний ведает. Но сами люди — Троцкий, Корено, Туташхиа… Чего ждать от них?

С одной стороны, бывший абрек прав, и надежный человек (а в том, что Туташхиа будет ему верен, Арсенин не усомнился ни на минуту), владеющий ножом и пистолетом, может пригодиться. Пока что встречи с пиратами на море относились к разряду приключенческих романов да жутких рассказов в портовых управлениях, но где гарантия, что ему будет везти всегда? Море есть море, неизбежны на нем и случайности. Недаром на пароходе хранятся полсотни американских винтовок да десяток револьверов. С другой стороны, мысль о том, что Туташхиа станет со временем умелым и прилежным матросом, ничего, кроме горькой усмешки, не вызывала, да еще и приятель его — Троцкий. Что за птица? На первый взгляд — неумеха-белоручка, но должно же быть в нем что-то такое, отличное от других, что накрепко привязало к нему не склонного к сентиментальности абрека.

Размышляя над этими вопросами, Арсенин мерил шагами свою неширокую каюту, крутя в руках пачку папирос, так и не достав ни одной. Робкий стук в дверь отвлек его от размышлений. Обернувшись, капитан увидел Троцкого, несмело переминающегося с ноги на ногу на пороге каюты.

— Дато сказал, что вы меня видеть хотели, вот я и явился, — несколько сумбурно пробормотал Лев и тут же, спеша сделать свою речь хотя бы отдаленно похожей на рапорт, поправился:

— То есть матрос Троцкий прибыл, значит, по вашему приказанию… — Он на секунду замер, что-то судорожно вспоминая, после чего, окончательно растерявшись, промямлил: — Прибыл я, ваше высокоблагородие, вот…

— То, что все-таки прибыли, радует. А то мне еще в Павловском училище раз и навсегда разъяснили, что являются только привидения, — ухмыльнулся Арсенин, глядя на смущенную физиономию гостя. — Да вы не тушуйтесь, Троцкий, проходите смелее, я не дерусь и не кусаюсь.

Под пристальным и в то же время слегка насмешливым взглядом капитана Троцкий сделал два несмелых шага, после чего замер в нерешительности посреди каюты, не зная, что ему делать дальше. Заметив приглашающий жест Арсенина, он все же присел на табурет и замер, нахохлившись, словно воробей под февральским пронизывающим ветром.