— На носу песчаная буря, — попытался возразить начальник экспедиции Луганский.

— Вы же знаете, что она не страшна «Муравью», — выдал я контраргумент.

— Пожалуй, что так, — Луганский задумался. А потом кивнул: — Ладно, через час план выезда и исследований мне на стол.

Вот после этих слов у нас все и пошло наперекосяк, полетело к чертям. И вообще, вся наша старая жизнь, да и жизнь всего человечества, разделилась на «до этого выезда» и «после».

На вылазку отправлялись кроме меня наш геолог и медик Алтай Алиев, улыбчивый, открытый, крепкий и надежный казах, сорок лет назад родившийся в Сталинграде. Мы с ним крепко сдружились в экспедиции. Вторым моим спутником был поляк Камиль Гжеляк, известный биолог, отличный техник по наземному транспорту и мастер-водитель вездехода. Я его не слишком любил за заносчивость, но профессиональные его качества сомнений не вызывали.

Ранним марсианским утром мы выстроились перед вездеходом. Все как на подбор — в скафандрах канареечного цвета. Вездеход был выкрашен точно так же. И еще покрытие светоотражающее. Потому что мы не солдаты, чтобы маскироваться. Наши ярко-желтые метки должны светиться через любую песчаную бурю, чтобы в случае форс-мажора нас оперативно нашли и пришли на помощь.

Луганский осмотрел наш небольшой строй. Кивнул и произнес в микрофон рации:

— Приступайте к исполнению задания.

И вот осталась позади ставшая нам домом база «Эпоха»— три белых купола с синими полосами, а рядом тарелки антенн и ангары складов. Наш вездеход, лобастой головой и усиками антенн и правда походивший на муравья, упорно полз вперед, трудолюбиво трамбуя мелкий, как пыль, марсианский песок своими гусеницами.

Любил я эту машину. «Муравей» — это такой танк, надежный, мощный и убедительный. В межпланетной экспедиции каждый килограмм груза на вес золота, но все равно на Марс забросили тяжелую машину в ущерб многим конструкциям базы. И это было правильно. Планетарный вездеход — это такая же исследовательская база, только передвижная. Ему нипочем самые страшные марсианские бури. Запасов в нем хватит на недели проживания. Он проползет куда угодно, хоть на другой конец планеты, где не ступала гусеница вездехода.

Был «Муравей» широк, длинен, но вместе с тем довольно резв. Остекленная бронированная кабина давала широкий обзор. Жилой отсек со спальными местами мог комфортабельно вместить четырех человек. В грузовом отсеке хранилось множество запасов, аппаратура, скафандры, запчасти и еще черте что. Там же была каморка для экспресс-научных исследований. Дальше шла энергетическая установка, дублированная и надежная. И переходный тамбур с лучевым и химическим обеззараживанием — пускать внутрь чужие микроорганизмы и переносить их на планету нельзя категорически.

До места добрались не так скоро, как хотелось. Две сотни километров для автомобиля по ровному шоссе — это чуть больше часа. По чужой планете, недостаточно изученной, да еще с черными разломами, метеоритными кратерами, оползнями и скалами, мы тащились больше семи часов.

Когда добрались до точки, солнце уже начинало спускаться к горизонту — сутки на Марсе почти равны земным.

— Не зря ехали! — воскликнул Алтай Алиев с восторгом.

Да, за тяготы пути мы были вознаграждены сполна.

Одно дело, как местность выглядит со спутников. И другое — когда разглядываешь ее, оказавшись на ней. Величественные скалы. Крутые расщелины, дно которых скрывала тьма. Дюны. Геологические образования, башни и стены, похожие на крепостные. И бесчисленные дырки туннелей, уходящих вглубь планеты. Притом инфракрасные датчики указали, что оттуда идет тепло.

— Возможно, там настоящий Марс, — азартно воскликнул Алиев. — С безумством форм жизни и красок. А до этого мы видели только его скупую поверхность.

— Ты мечтатель, Алтай, — с вечной скептической миной произнес Гжеляк. — Все проще. Вулкан застывший, но не умерший, образовал все это. Магма. Выветривание. И когда-то свободная вода. А нам кажется, что мы в волшебном городе.

Потекли дни планомерных исследований чудесной местности. Они были богаты на открытия. В уходящих вниз пещерах и на грунте мы находили новые растения. Ну а еще геологические образцы, которые Алиев иначе как артефактами назвать не мог. Не укладывались они в какие-то его геологический константы.

Проработали мы там три дня. Конечно, это было мало. И понятно, что в таком уникальном месте рано или поздно вознесется свой исследовательский пункт. Но это будет потом.

И все эти дни я все глубже проваливался в какое-то странное состояние. Радость и ожидание открытий — это понятно. Но сама реальность вокруг меня будто размывалась. И в голове стучала мысль, что я что-то должен сделать.

Когда нам уже пора было возвращаться, я неожиданно подбил ребят на глубокую вылазку в горный разлом.

Мои коллеги, творческий полет которых я ограничивал сухими строчками инструкций и не давал лезть к черту в пасть, несказанно обрадовались. И собрались идти всем скопом.

По идее, нельзя вот так оставлять вездеход без присмотра — вдруг марсиане угонят. Но удержать товарищей сил не было. Так и нарушили мы первый раз инструкцию.

Маршрут был тяжелый. Скалы, горы, разломы. Туннели. Я шел первым. И, как зачарованный, перся танком вперед, будто к какой-то лишь мне известной цели.

Но мои спутники были довольны. Так далеко в разлом мы не проникали. Ребята только и успевали нагибаться за новыми образцами.

Давно пора было возвращаться, но какой-то черт все гнал меня вперед. Казалось, что впереди что-то очень важное.

Это было крайне неразумно и опасно даже в ясную погоду. А сейчас собиралась песчаная буря. Тут даже полный энтузиазма Алиев заметил:

— Командир, а не пора нам в вездеход?

— В вездеход, — отозвался как эхом я. В моей голове царил полный кавардак.

Тут я и увидели проход. Точнее, никакого прохода не было, когда я смотрел туда. Скала была чистая. Но когда мы нырнули за гребень и поднялись ближе, в скале уже была видна непонятно откуда появившаяся круглая дыра. И изнутри она светилось люминесцентным светом.

— Ух, ты, — Алиев хотел вытереть рукавом мигом вспотевший лоб, но, естественно, наткнулся на прозрачный пластик шлема.

Это свечение, будто огни реклам, манило нас внутрь. Ну, мы и двинули туда всей толпой. Как туристы!

Это было уж совсем грубое и безрассудное попрание всех наших правил. Но меня бурным потоком несло вперед. Если бы мне еще недавно сказали о таком поведении майора Казанцева, я покрутил бы пальцем у виска. Однако сейчас я легко, даже с каким-то удовлетворением, освобождался от всех уставов, вколоченных в подкорку.

Коридор был гладкий. Будто отесанный какими-то механизмами. И весь усеян светящимися разноцветными точками.

— Биолюминесценция, — оценил иллюминацию поляк.

Коридор был короткий — метров пятнадцать. И вскоре моя ладонь коснулась гладкой стены.

— А где сокровища Али Бабы? — хмыкнул Алиев. — Так хорошо все начиналось.

И вдруг стена перед нами рухнула вниз. Резко и быстро, как нож гильотины. Яркий сиреневый свет ударил нам по глазам…

Проморгавшись, увидел перед собой квадратный, просторный и с виду совсем обычный машинный зал. Стены из пластика салатового цвета — все такие гладкие, ни трещинки, ни грязи. Массивный металлический вогнутый пульт. Черные экраны вдоль стен.

Гжеляк сразу рванул внутрь, так что мой окрик «Стой» запоздал. Нам ничего не оставалось, как двинуть за ним следом.

И как только мы все втроем ступили на каменный пол зала, начали перемигиваться контрольные лампочки на стенах и на пульте.

Мы стояли в центре помещения и ошеломлено озирались. Кто это мог построить? Не мы, это точно. О таком руководители нас поставили бы в известность. Американцы? Притворялись космическими слабаками, а в это время ваяли станцию на Марсе? Которую потом и бросили? Глупости! И что остается?

— Приехали! — воскликнул казах, глядя, как закрывается стена за нашими спинами.

Я выругался. Ну что, и, правда, приехали. Мы здесь замурованы. Господи, какой же я идиот! Сам всем вдалбливал, что строгое соблюдение инструкций — это шанс на выживание. И сам отнял этот самый шанс.