Все глубже и глубже мы проникали на оккупированную территорию. Это как погружение в океан – с каждым метром уменьшается шанс на благополучный исход в случае нештатной ситуации.

Во второй половине дня мы приблизились к Парижу. На подъездах к нему скопилось много военной и строительной техники. Велись оборонительные работы, как в начале прошлого века – толпы людей копали лопатами вручную. Ревели экскаваторы. Для обороны готовили несколько линий. Тут были и незатейливые инженерные сооружения, и гораздо более хитрые ловушки.

Халифат понимал, что рано или поздно Париж окружит враг. Русским не впервой брать этот город. Поэтому в горах, в Бельгии и Швейцарии, строились новые опорные пункты. Ничего, вышибем и оттуда. И двигать верблюжатникам останется только к себе в пустыни. Но и там им покоя не будет.

Сейчас исламисты видели свою задачу в том, чтобы положить как можно больше наступающих. Договариваться и переговариваться Халифат ни с кем не хотел принципиально. Его фанатики будут биться до последнего. Одержимые твари.

Очередной блок-пост - уже на въезде в город. Старший поста тщательно проверил документы, пробил каждого из нас по компьютеру. Брезгливо поджал губы, видимо, не испытывая пиетета перед «очистителями». И процедил, что нам надлежит отметиться в Региональном полицейском штабе шариатской верности. Тот расположен в Доме инвалидов, если это нам о чем-то говорит. Посоветовал не соваться на юго-восток города. Радиоактивности там уже практически нет, но зона закрыта, поскольку ненадежные элементы там разбирают на общественных работах завалы и искупают тем свою вину перед Халифатом.

- Успехов вам во имя Аллаха и Халифата, - козырнул он напоследок чинно.

И наши машины въехали в город. Еще живой город. Полный людей и машин. Притом машин не только военных, но и обычных, легковых. И люди тоже были не только в форме и с оружием. Все казалось не так уж и ужасно. Но это был отблеск, отражение былого Парижа.

Париж прошлой моей жизни. Суета, мельтешение туристов. Пафосные магазины мод с космическими ценами и разноцветные пластиковые палатки с нищими беженцами. Цыгане, арабы. Дорогие автомашины. Египетские обелиски и роскошные фонтаны. Скучная типовая застройка девятнадцатого века. Эйфелева башня. Все связано воедино в какое-то беззаботно суматошное, но цельное существование города.

Теперь города не было. Были осколки города. Дело даже не в разбитых домах. Париж был, в общем-то, цел, если не считать зданий, которые варварски снесли с целью уничтожения исторической памяти, да разрушенных в ходе боевых действий. Да еще на Юго-востоке накрыло ударной волной район от ядерного боеприпаса, которым мы жахнули в самом начале заварушки по пригородам Парижа, где, как предполагалось, находились передвижные ракетные пусковые установки со специальными боевыми частями. Хуже всего, теперь здесь и в помине не было ощущения движения и взаимопроникновения человеческих траекторий, чего-то единого, шебутного и вместе с тем осмысленного. Это было поле страшного упорядоченного эксперимента.

Этот Париж - город виселиц. Они сразу бросались в глаза на перекрестках и площадях. Их было много. На них болтались тела с табличками на груди, где на французском и арабском были перечислены прегрешения казненных. «Злоумышлял против Ислама, Халифата и его правоверных подданных». «Предавался ширку, разврату, чтению неположенных книг». «Террорист». Фантазия у палачей работала. Надписи почти не повторялись.

Хуже времен этот город не знал. Сравнить можно только с эпохой Жанны Дарк, когда по заснеженному Парижу начала малого ледникового периода бродили волки-людоеды и охотились на жителей. Но шариатские патрули ничуть не лучше волков. Точнее, гораздо хуже. От них не спрячешься за дверью дома.

Этот город стискивал стальными тисками все мое существо. Сюда будто прорвалась и закрепилась Преисподняя. И атмосферный столб здесь был как бы плотнее в несколько раз.

Нашей целью являлся декан факультета искусств Сорбонны Давид Драппо. Благодаря его ученику Пьеру Гамашу и сыворотке правды мы узнали, что декан по уши увяз в делах Сопротивления и приложил руку к созданию хранилищ спасенных раритетов в Париже. Мы сейчас найдем его. Он передаст нам Предмет. И мы двинем из этого кошмара на точку эвакуации. Вообще, если постараться, дело можно обтяпать за считанные часы… А что, здорово бы укатить отсюда до наступления темноты. И вернуться уже на танках… Эх, мечты, мечты…

Работающий в городе спутниковый навигатор довел нас до нужной улицы на северной окраине. Там на берегу канала раскинулся район аккуратных двухэтажных домиков, где испокон веков жили университетские преподаватели. Называлось это место Малым Амстердамом. Я был уверен, что его не было в прошлых мирах, но здесь он смотрелся вполне уютно и органично.

Мы выехали на нужную улицу. Свернули в узкий переулок. Вот и нужный дом.

- Что за тряхомудия! - только и выдал Леший по-русски, хлопнув затянутой в перчатку ладонью по рулевому колесу.

Дома не было. Перед нами предстал его обгоревший остов. И оставалось только любоваться на головешки. Хуже всего, если вместе с домом сгорел и сам декан. И это надо было выяснить срочно.

Следующий дом был почти не тронут пожаром, но явно не жилой. А вот в доме за ним кто-то жил. Точнее, там теплилась жизнь. Но какая-то неактивная. На стук в дверь никто открывать не спешил.

Увидев, как шевельнулась занавеска на втором этаже, я крикнул громко, чтобы слышали:

- Нам поджечь и этот дом?

Через некоторое время входная дверь осторожно приоткрылась. На пороге возник согбенный седой француз. Его вовсе не скрутил приступ жестокого радикулита. Это он так кланялся. Да, он истово кланялся и лебезил. Лебезил и кланялся. И от него исходили упругие волны страха.

- Что тут произошло? – взяв его за ворот рубашки, осведомился я. - Кто вон тот дом поджег?

- Добрые воины Ислама приехали за деканом Драппо, - сбивчиво оттарабанил француз. - Он не открывал. А потом выстрелил в стучавшего. А когда они решили урезонить его, он взорвал что-то в доме.

- Что взорвал? – гаркнул я.

- У него постоянно стояли в доме баллоны с газом! Этот газ и взорвался! У меня стекла вылетели. И пожар чуть ко мне не перекинулся!

От избытка чувств француз выпрямился и расправил плечи. Стало заметно, что он гораздо моложе, чем казался в скрюченном положении – лет пятьдесят максимум. И его черные глаза искрились неподдельным возмущением.

- Чтоб его черти жарили на том свете, старого перечника! – воскликнул он. - Что ему не жилось ровно? Ему даже продукты от Халифата давали! Приезжали воины Ислама, раскланивались! Он их консультировал. И все равно – что-то там злоумышлял. Они все такие, хиппи профессора. Всякие Сорбонны. Им ни при какой власти не живется! Им все чего-то надо!

- А что вам надо? – заинтересовался я.

- Я верен Халифату! – с готовностью вытянулся по струнке француз. - Наконец, мы дождались правильной власти.

- Похвально, - я потрепал его отечески по плечу, подумав, что этот прирожденный приспособленец, скорее всего, и вломил своего соседа декана. Халифат в лучших восточных традициях отдает часть имущества злоумышленника доносителю. Только вот имущества не осталось. Сгорело в пожаре. Вот теперь стукач и убивается по этому поводу.

Итак, что здесь произошло? Расклад в целом понятен. Шариатские стражи установили причастность декана к Сопротивлению. Он живым решил не сдаваться и подорвал дом. В общем, ушел из жизни легко, на что не смог бы и надеяться в лапах Халифата. И обрубил нам линию Поиска.

И что теперь нам делать? Ну, во всяком случае, не собирать вещички и не уматывать восвояси. Предмет здесь. Значит, здесь и мое место, пока я его не отыщу. Следовательно, надо вживаться. Пытаться самим нащупать информацию о Сопротивлении. Или надеяться на координаторов, которые порой сбрасывают добытые неизвестно каким способом наводки на цель.

- Обустраиваемся, - произнес я угрюмо, когда Леший тронул наш бронетранспортер с места.