Чертов старик, ну нахрена он сюда полез? Сидел бы себе в борделе, девкам чаевые из кассы раздавал…
В очередной раз пройдя взад-вперед по узкой камере, я услышал сочащийся сарказмом голосок:
— Ты как безголовая курица — хоть и по кругу бегаешь, а все равно смотреть интересно.
Возникшая снаружи фиолетовая ведьма беззаботно облокотилась о стену, призывно демонстрируя булькающую флягу:
— Готова поспорить, ты сыщешь в кармане пару трюков, ради глоточка… Или могу обменять на комплименты. Те, что про глаза, идут по цене двух…
— То же самое ты и деду говорила? Его ты тоже бутылкой заманивала, прежде чем башку препарировать? А ведь я тебе верил, злогребучая ты елда…
Несмотря на закипающий гнев, мой голос звучал на удивление спокойно. Хотя, почему удивительно? Я уже давно определился, с какого конца начну ее потрошить, едва подвернется шанс — зачем тратить воздух на пустые угрозы?
— Верил?! Вздумал играть в жертву?! Ты?! Передо мной?! Насекомое неблагодарное! Клещ постельный, нежишься в чужом тепле, не забывая прикусить побольнее!
Пышущая праведным негодованием утиная рожа едва не плевалась ядом. Все-таки не такой уж дед был маразматик, когда пытался устроить мою личную жизнь, разглагольствуя про женские повадки — похоже, сам того не понимая, я угодил куда надо. Ведьма или нет, но она все-таки женщина. А что делает женщина, когда ее ловят за руку, апеллируя чувством вины? Правильно, копирует мужчину, сваливая все на других. С поправкой на надутые губки и недельный отказ от секса, конечно. Сексом мы и так не занимались, так что Киаре пришлось дуть губы в два раза сильнее:
— Сколько?! Сколько раз я спасала твою тщедушную, хилую, бессмысленную жизнь?! Помогала, оберегала — даже утерла носы тем пустоголовым авантюристам! Без меня, ты бы никогда не дошел до озера и ни за что не вернулся обратно! А салон?! Кто навел тебя на заморыша?! Кто уберег от его ручной твари?!
— Ага, уберегла… Так уберегла, что до сих пор плечо хрустит. И к слову, без тебя, мне эти водоросли нахрен бы не понадобились!
Киара окрысилась еще пуще, даже не скрывая свою причастность к доставке яда антиквару.
— Не важно! Я делала все! А что ты?! Что ты мне дал?! Ни слова благодарности, ни капли тепла, ни крупицы верности! Кинулся на меня со своей ржавой бритвой, едва я тронула твою безногую развалину! И ведь он первый накинулся! Первым!!!
— Так вот чего ты приперлась? Извинений требовать? Обидели тебя, бедненькую, несчастную, ни за что ни про что…
— Оставь яд при себе! Сунь его поглубже к лицемерию… — шумно вздохнув, ведьма откупорила флягу и крепко приложилась. — Ты четко определил, кто тебе свой, а кто чужой. Так не смей винить, что последовала твоему примеру! В свои друзья ты записываешь сплошь немощных да бесполезных, в упор не замечая достойных…
Несмотря на острое желание вырвать лживый язык и повесить его на втулку в общественном туалете, я все же ощутил что-то отдаленно похожее на сожаление. Да, она сутулая собака и сраная ведьма, но… В чем-то права. Ситуация и впрямь вышла до крайности нелепая. Она действительно помогала мне всю дорогу, но все что получила взамен — ушат говна за воротник.
Такое непросто проглотить даже мне — что уж говорить про нее, ни дня не отслужившей в армии, и не уяснившей простую истину, — благотворительность сношает благотворителей еще глубже, чем инициатива имеет инициаторов.
И даже сейчас, зная, что она сотворила с дедом, я не могу не ощущать липкий ком, вставший где-то в желудке. Ох уж эта совестливость… Реально болезнь какая-то.
— О, что я вижу… — фиолетовая притворно вздернула брови, приникая к решетке. — Отважный рыцарь собирается лебезить перед своим ключаром в надежде на снисхождение? Давай же, впечатли даму своим унижением, ведь это так разумно и всегда безотказно…
— Из тебя дама как из деда импотент…
Махнув рукой, я уселся на тонкую циновку, прислонив разгоряченную голову к холодной стене. Сыпать желчью и оскорблениями можно сколько угодно, но делу это не поможет. Судя по тому, как с ней обращается ее папашка — уточка отчаянно жаждет признания. Не столько заслуг, сколько допущенной к ней несправедливости. Так зачем усугублять? Почему бы не подыграть? Не дать ей желаемого?
Хуже это уж точно не сделает…
— Херня эти твои извинения… — все же заговорил я, чувствуя горькую пуговицу на языке. — Извиняются не для того, чтобы облегчить чужую боль, а чтобы почувствовать себя лучше. Умаслить совесть, соблюсти ритуал, продемонстрировать зрителям свою добрую волю…
— О, так ты теперь философ? Что, роль шута уже утомила?
Несмотря на едкость, фиолетовые глаза едва не искрились от ажиотажа. Не зря дед говорил, что женщины любят ушами…
Вздохнув, я продолжил заламывать руки, всячески выражая вселенскую скорбь. И судя по румянцу на щеках, вместе с надменно задранным носом, ведьма явно наслаждалась столь желанным шоу. То ли она нихрена не умеет злиться, а просто обижается, ожидая извинений, то ли потому, что я прирожденный артист.
А может дело в немалой толики искренности. Все-таки, я и правда часто вспоминал эту фиолетовую суку. Лежал в кровати, пытаясь заснуть, снова переживая глупую ошибку и кляня свою поспешность. Я ведь и правда от нее плохого не видел. Слышал, но не видел.
Дурацкая штука верность — как ни крути, а всегда кого-нибудь предашь. В лучшем случае только себя. В худшем — тоже.
Но то было тогда. Когда Киара была опасным, но товарищем. Странной сверхъестественной девчонкой с тягой к сарказму вперемешку с полусексуальным садизмом. А не вероломной тварью, по чьей вине первый встреченный в этом мире человек, единственный, кого я мог назвать другом — превратился в блеющего имбецила. Я живу достаточно долго, чтобы научится прощать, но есть вещи, которые просто нельзя спустить на тормозах.
И какими бы искренними не были мои сожаления, — они направлены только на прошлое. О будущем я сожалеть не стану.
— Можно подумать, я поверила хоть одному твоему слову! — ведьма горделиво расправила плечи, будто демонстрируя черное платье. — Ты просто греешь мои ушки, в надежде на последнее угощение.
Ткань выглядела настолько обтягивающей, что я не уверен — платье должно скрывать наготу или ее подчеркивать?
Как бы дура не старалась скрыть довольную улыбку — влажные глаза выдавали ее с головой. Покуражившись с пару минут на тему собственной исключительности и моей недалекости, она наконец просунула сквозь решетку кожаную флягу с чем-то явно не уставным.
— Отрадно, что ты не изменился — продолжаешь проламывать лбом стены, ради тех, кто этого не заслуживает, и пальцем не шевелишь, ради остальных… Зачем ты проделал весь этот путь? Неужто все ради визгливой колдуньи, не способной прожить и мгновения, без того чтобы напустить в трусы? Дня здесь не провела, а я уже замучалась циновку менять…
— Мы оба знаем, зачем я здесь. — подобрав с пола флягу, я нехотя приложился.
Последнее чего мне хочется — пить с ней с одного горла. Но посыл на три веселые буквы и рожу кирпичом лучше оставить героям боевиков — им за пафос деньги платят. А вот мне нужно всеми силами следовать по стопам хрыча. Раз уж деду удалось нассать в вампирские уши, волшебнице изгадить пол пыточной, то почему у меня не получится оросить ведьмину моську? Уж я-то точно симпатичнее и харизматичнее.
Конечно, навряд ли выйдет соблазнить Киару или перевербовать душевным разговором, но цепляться надо за что дают.
— Разумеется, для кого ты мог рисковать, кроме как ради бессердечной старой развалины… — разочарованно фыркнула ведьма, но вместо очередного потока презрения, выдала нечто менее ожидаемое. — Ну и откуда такое бешенство в глазах? Ты-то ведь еще жив!
— Надеюсь! Ибо если это загробная жизнь, то я сильно разочарован…
Пожевав губу, фиолетовая нехотя выдохнула:
— Я не ожидала что так случится. Получив отказ, твой охотник должен был просто удалиться восвояси, как и жужжал мне в уши всю дорогу… Ну кто заставлял его так пристально таращиться на тесак? Я ведь предупреждала, что отец бывает очень нервным… Конечно он заподозрил угрозу! А твой дурак и рад стараться… Будто у него был хоть шанс.
