Игнорируя недоуменный взгляд рыжего, я снял одеяло с тела тощего, явно долго недоедавшего мужчины и задрал его рубаху. Неестественно вздутый живот и усилившееся зловоние вновь заставили вспомнить про политый водкой платок:

— Ну а отравить? Сам же говорил, что они после ужина сразу отбились.

— Жинки мужей жгучелистом травят, девки соперниц болиголовом потчуют, а ратники кровью обиды смывают! — скривившись под моим взглядом, великан нехотя добавил. — С одного котла все едали... Лично каждый день за трапезной слежу.

И, судя по выпирающему пузу, очень пристально.

— А посуда? Тарелки или ложки ядом намазать не могли?

Сотник лишь фыркнул, заявив, что истинными северянами командует, а не жеманными южанами. Настоящим мужикам с посуды есть западло, они с хлебных ковриг хлебают, аки их офигенно крутые предки.

Спасибо хоть не лаптями...

Игнорируя удивленный взгляд великана, я снял перчатку и протянул ладонь к надутому животу покойника. Хм... Плотно как-то. Вроде не только трупные газы.

— Колдовство, говоришь? — я обошел тело и встал возле тумбочки. — Ну давай посмотрим, на твое колдовство...

В руку легла рукоять чесалки. Рыжий северянин попытался что-то сказать, но лезвие уже утонуло в мертвой коже. С мерзким хлюпаньем, отвратительная масса выстрелила черной струей, едва не угодив прямо в сотника. Неестественная выпуклость медленно опустилась, а градус вони пробил все допустимые пределы.

— Совсем ополоумел?! — только и выдавил несчастный, с трудом подавляя рвотные спазмы и отворачиваясь.

Прижав платок поплотнее к носу, я углубил разрез и уставился на отвратительную мешанину внутренностей. Так, ну и что из этого желудок? Вот эта серая «медуза» или этот черный «кирпич»?

— Нихрена не понимаю... — фыркнул я и вновь накрыл покойного одеялом. — Не брюхо, а сплошной гнойник.

Смирившись с тем, что патологоанатомом мне не стать, я переключился на лужу зловонной мерзости, что выстрелила из покойника. Уж на должность уборщицы меня пока хватает.

— Эй? Кукушонок, ты это... — похоже, рыжий начал всерьез сомневаться в моем психическом здоровье. — Проветрился бы, а? Ты чего это удумал? Уж не трапезничать ли собрался?!

Кожаная перчатка погрузилась в слизистую жижу и наткнулась на что относительно твердое. Не обращая внимания на ошарашенные глаза великана, я поднес к лампе длинный волокнистый кусок какой-то гадости.

То ли резина, то ли...

— Говоришь, за каждой трапезой следишь? — я кинул в сотника кусочком непереваренного вяленого мяса.

— Че это?

— Отравление, вот что! — я поднялся на ноги и пошел к лестнице на первый этаж. — Идем, будем лапти твои инспектировать.

Полсотни бородачей хмуро кучковались на лавках в столовой. Нервный треск игральных костей и приглушенные разговоры уступили место напряженному молчанию — все северяне, как один, уставились на меня в ожидании вердикта. Поди, уже каждый ставку сделал, что за беда с конелюбами приключилась — колдовство, убийство, или руки после сортира помыть забыли.

Среди собравшихся стражников изредка мелькали широкие плечи дружинников. Те, кто оказались слишком изранены или покалечены, чтобы продолжать службу у князя, но чересчур горды или одиноки, чтобы возвращаться за мост на почетную пенсию. У одного отсутствовала левая кисть, у другого полступни и ухо, а у третьего и вовсе всю рожу копытом скосило. Но даже в таком виде они все еще оставались крепкими и опытными бойцами.

Интересно, они тоже замешаны в убийствах? Нет, чересчур сомнительно. Если уж они смогли на одной стороне с гвардейцами Аарона город оборонять и в прорыве осады участвовать, то вряд ли стали возбухать насчет дезертиров. Служба в простых городовых для них уже сродни позору, — десяток бывших серых плащей роли не играют.

Проверив котлы и не найдя ничего, кроме лука и репы, я начал дергать стражников в кабинет сотника по одному. Рыжий верзила был от того не в восторге, но ограничился лишь натужным сопением и отказом налить чего-нибудь выпить.

Но какие бы хитрожопые вопросы я не задавал, как бы не разводил бородачей на откровения — все бестолку. Самое ценное, что удалось вызнать, так это что бывших гвардейцев сильно «любил нехват» и они часто чавкали хлебными корками по ночам. Надежды на дружинников тоже не оправдались. Первый, из-за хромоты, целыми днями сидел в арсенале, приводя в порядок «барахло недосеверян, дармоедов, и разгильдяев», второй командовал десяткой и в казарме появлялся только по ночам, а третий...

— Ежели бы ты меня тогда за ремешок не держал да княже с тобою не ручкался, я бы тебе прям ноне бестолковку разломил! Ишь, чего удумал — дружинника в колдовстве обвинять! По привету — ответ, кукушонок!

Наградив меня блеском влажной плоти из темноты отсутствующего глаза, обиженный великан шумно захлопнул за собой дверь.

— Да сколько можно лясы точить... — не выдержал сотник, отлипая от бойницы у стены. — Уж две лучины пожгли, а кости даже не достали! Говорю, колдовство это! Ну, или дружинники княжеские!

— Ну конечно... Виноват хоть военкомат, лишь бы не твои балбесы.

— Ты, парень, коли подмогу дать не можешь, так хоть не мешай! Знал бы, что сотню до ночи мудохать будешь, ни в жисть бы в твой бабий срамник не явился!

Покачав головой, я встал из-за стола и скомкав собственные заметки по допросам, бросил их в ночную вазу у бойницы. Прав рыжий — сам я виноват. Нечего теперь других дергать. Знал же, что всех спасти нельзя...

— Пес с ним. Пусть будет колдовство.

Остается лишь надеяться, что стражники успокоятся на десятке бывших гвардейцев, а не почувствуют вкус безнаказанности, принимаясь за горожан.

Я уже засобирался наведаться к Эмбер и поплакаться в медовую челку на тему, какой я же дебил, но все же решил задержаться. Надо же аборигенам объяснить, про пользу дезинфекции? Только эпидемий в городе не хватало.

Спустившись по лестнице, я ощутил, что вонь лишь усилилась.

— Трупы почему еще не приказал унести? Личный состав заразить хочешь или ты из них чучела набить захотел?

Сотник недовольно сплюнул, но все же скомандовал наверх, чтобы тащили мешки из-под репы.

Сидя на жестком топчане и наблюдая, как северяне нехотя выносят покойников, я вдруг услышал тихий звон. Из грязного мешка на каменный пол вывалилась серебряная монетка.

Тормознув бородачей, я натянул перчатки и приказал вытащить труп из мешка. В рубахе усопшего нашелся потайной внутренний кармашек с еще несколькими «розами». Какой богатый труп, оказывается...

— А ты чем новобранцам платил? Ведь не южными монетами, верно?

— Да я им вообще не платил... Нашел простофилю. — пожал плечами великан, пока его подчиненные засовывали тело в мешок, недовольно косясь на меня.

Я уставился на пару новых, но слишком стоптанных сапог возле опустевшей койки. Постучав каблуком об грязный пол и прислушавшись, я воспользовался лезвием чесалки да высыпал на грубое одеяло еще несколько блестящих монет.

Вместе с содержимым кармашка, набралось на покупку пары жирненьких буренок. Какой-то неприлично зажиточный покойник... Надо уточнить этот момент. Вдруг это они от несметных богатств коней двинули?

Бросив раздербаненный сапог, я подошел к следующему топчану.

По мере продвижения от тела к телу, гора монеток на одеяле росла, как на дрожжах. К серебру и меди добавлялись перстни, сережки, жемчужины... Понятно, что дезертиры успели пограбить деревни и собственных павших товарищей, но... Не дофига-ли набирается?

Секунду, а что если это не стражники от новобранцев отделились, а наоборот?

Не обращая внимания на недоуменные взгляды и смешки окружающих, я принялся ползать по полу, обстукивая ножки топчанов, тумбочки и крупный чопик, забитый в щель каменной стены под дальней койкой. В отличии от общей грязи и пыли на полу, у чопика было уж больно чисто...

Вытащив деревяшку и сунув руку в щель, я ухватился пальцами за кусочек ткани. Вскоре, на кровать, в общую кучу высыпался целый ворох серебра и даже немного золота.