Само поселение на пятьдесят-шестьдесят беспорядочно разбросанных по округе дворов Галку не впечатлило, их деревня на этом фоне казалась городом. Чистенько, но бедненько. А вот сам сторожевой пост внушал уважение — обнесенный бревнами по периметру, с двумя высокими сторожевыми башнями по углам. На территории находился большой дом для казаков из массивных бревен, причем действительно большой, в форме вытянутого прямоугольника. На одной стороне Галка насчитала шесть окошек, хоть и небольших, забранных мутноватым стеклом в переплёте. Здесь же находился лабаз саткинского купца, сейчас закрытый (по словам казаков — приказчик убыл в деревню, по делам) и на отшибе — банька с винокурней. У казаков было право на свободное винокурение, дарованное Екатериной.

Через дорогу от поста стояли капитальные постройки почтовой станции, с большой конюшней, гостевой избой и избой станционного смотрителя. Так же при станции находилась кузня, изба шорника и лавка, конкурирующая с лабазом. Смотритель Ефим был старшим братом есаула, с лавкой и многочисленным станционным хозяйством ему помогал уже знакомый Серёге Викул из крестьян. Который в свою очередь — приходился родственником есаулу Вахромею. Галка аж умилилась, хоть что-то у нас в стране неизменно: блат, кумовство и родственные связи.

Казаки встретили гостей как подобает, Степанко с Первухой рассказали о первой встрече, так что приезд пришельцев из будущего не стал для обитателей поста неожиданностью. Познакомились, есаул восхищено закружил вокруг лошадей: «Говорил мне Первуха, что лошади у вас хороши, но чтоб настолько!». Это они ещё породистых не видели, подумал Лёха. Над теми Анисим трясся, как наседка над цыплятами.

Пять казаков во главе с есаулом, свободные на данный момент от несения службы — потащили гостей через дорогу к Ефиму, у того при гостевой избе был трактир. Галка ещё успела прошипеть Серёге с Лёхой, что не пить надо, а делами заниматься. На что те ей вполне резонно заметили, что так дела не делаются. Православные всё таки, не нехристи какие-то. Ну а дальше получилось как обычно, Галка другого и не ожидала: встретились мужики, выпили, помычали о чем-то своем и всё — не разлей вода теперь. И палкой их сейчас не разгонишь, поэтому Галка сидела в бешенстве. Наблюдая со стороны за застольем.

Молча она всё таки не сидела, поэтому казаки, и поначалу подивившись бабе на коне — признали в ней барыню и обращались у ней уважительно. Ещё и Серёга с Лёхой, когда Галка их шпыняла — не указывали ей, где её место и не давали в бубен. Лишь конфузились и начинали пытать казаков, когда приказчик появится и как посмотреть товары в лавке. При этом кивая на Галку, что это вон ей надо, им самим и тут за столом хорошо. Так что казаки её верно в барыни записали.

Ефим, видя, что барыня не дает нормально посидеть — кликнул мальчишку и отрядил его в деревню, пробасив Галке: «Щас, значица, сбегает малец — найдет Какужа с лабаза и Викула, они всё обскажут». За столом тем делом Серёга рассказывал эпичную историю, как они башкир к покорности приводили. Казаки не остались в долгу и тоже похвалялись ратными подвигами. А Галка сидела и вычленяла из этого пьяного базара крупицы полезной информации.

— А чой это у вас приказчика так странно зовут, Какуж, татарин что-ли? — Проявил любопытство Серёга.

Со стороны казаков послышались сдержанные смешки: «Яков его зовут, но это такой выжига, скользкий как уж, вот его и прозвали — Какуж».

— Купец его сюда пристроил, спрятал от заводского начальства, чтоб не запороли. Так Какуж, как здесь освоился — стал так в лавке за девками и бабами увиваться, что думали — не доживет до весны. Или волки задерут, или пойдет ночью водички попить из проруби и поскользнется.

Вахромей так обыденно это излагал, что Галке стало понятно — нравы здесь просты и незатейливы. Фраза: «нет человека — нет проблемы» — не на пустом месте возникла. Ещё подумала, что одеться бы не помешало, как местные, слишком они выделяются здесь. А тем временем Ефим продолжил за братом: «Однако второй год здесь живет, плут, бит каждый месяц бывает и по темноте сторожится ходить — всё же живой, и купец его не рассчитывает. Поэтому — Какуж».

В ходе застолья выяснилось, что сами казаки в массе своей кунгурские, здесь по службе, без права проживания с семьями. Обычная практика тех лет — забривали в рекруты и переводили в казаки, бывало, что и целыми поселениями. Старший, Ефим — был здесь прежним есаулом, честно отслужил срок в пять лет и подался в станционные смотрители. И среднего брата на свое прежнее место пристроил, а тот — своих односельчан.

А уж здесь Вахромей стакнулся с сестрой Викула, поженились и сейчас она нелегально проживает на подворье Викула. Ждут, когда есаул отслужит и осядут здесь. Сам Викул, с многочисленными родственниками, был переселен сюда из Троицкого уезда. А основном населением были мордовские поселенцы, из крещённых. Поэтому по ревизским сказкам проходило как Айлино-Мордовское.

Отношения тут надо налаживать с двумя кланами, соображала про себя Галка — с Мехоношиными, как казаками и с Сосниными, государственными крестьянами, которые обеспечивали казаков. Как оказалось, положение государственных крестьян при казаках выгодно отличалось от приписных горнозаводских крестьян. И те, и эти были бесправны, особенно в отношениях с власть имущими, но были нюансы.

Пришел найденный мальчонкой Какуж и узнав о сути дела — пошел открывать лабаз. Галка, в сопровождении Лёхи — отправились за ним. Тот рассыпался мелким бесом, пытаясь угодить и что-нибудь впарить. Лёхе он не понравился сразу, поэтому тот притиснул его к прилавку и пообещав: «Если что — я тебя собственными руками придушу» — и позорно ретировался пировать дальше. Отмазавшись перед Галкой: «Ну, ты уж тут как-нибудь сама с ним договаривайся, Галчонок, мне то тут что делать. Я его только отмудохать могу».

И Галка осталась договариваться, осматривать содержимое лабаза и потрошить Какужа. Помещение лабаза, скудно освещенное светом из двух окон и настежь открытой дверью было заставлено и загромождено различным товаром. Бочонки, кули, рогожи, на стенах висели хомуты и конская сбруя, и все пропахло стойким запахом дёгтя. Взгляд зацепился за косу, практически неотличимую от той, что была у Галки с собой, она оживилась: «Сколько она стоит!?»

Какуж принялся расхваливать косу, упирая на то, что она демидовской выделки, в деревне таких всего три и тыча в нос, предлагая убедиться, что вот оно — клеймо «старый соболь».

— Не хуже австрийских! — С придыханием сказал он.

— Сколько?! Она!? Стоит!?

— Пятьдесят копеек! — Сказал, как в омут бросился, Какуж. — Но вам за сорок сторгую!

Однако, подумала про себя Галка, на литовках со склада и других железных изделиях не очень то и разбогатеешь. И продолжила терзать приказчика, выясняя цены, конъюнктуру рынка. При этом Какуж, поняв, что тут нашла коса на камень и впарить за дорого гниль и пересортицу не получится — поскучнел.

Зато отыгрался, когда перешли к тому. как измерять сыпучий и жидкий товар. На единицах измерения глаза у неё полезли на лоб, а тихое бешенство сменилось еле сдерживаемой яростью. Винные меры, берковец, гривна, лот, золотник… Она, конечно, всё старательно записывала: ласт, четверть, осьмина, кадь. Но про себя сомневалась, что получится во всем этом разобраться вот так — с налёту.

Осмелев и узнав, что барыня планирует продавать зерно — нагло заявил: «Нам всё везите, заберём. С другими торговать не вздумайте, мой хозяин зерно скупает, он и с шихтмейстером саткинским, и с протоколистом водится, не советую мимо нас продавать!»

— Я тебе, суке, сама коленки прострелю! — Наконец то выпустила пар Галка и направившись к двери, обернулась. — Даже мужу ничего говорить не буду, всё сама! Понял?!

Тот понял, сбледнул с лица и проклял всё, что вообще связался с этой барыней немкой. Эта может!

А Галка вернулась в трактир, где ей представили подошедшего из поселения Викула. С ним она пошла осматривать лавку при станции. Там ассортимент оказался пожиже и в основном представлен продуктами, но, как объяснил Соснин — рассчитан был в проезжающих через станцию. Крестьянам привозили по договоренности либо из города, либо с Ая, по которому в это время перевозилось груза больше, чем через Катин тракт.