Начали разносится одиночные выкрики: «Долой! кровопийцы!»

— И таких примеров по всей стране полным полно. Второй круг прорван. А нам продолжат вешать лапшу на уши, что все хорошо. Наших детей отправляют за Барьер — и они уже оттуда не возвращаются. А те единицы, кто приходит — инвалиды и калеки. Такой судьбы мы хотим для своих детей? Чтобы они воевали, защищая эти буржуев, пока они обжираются и пируют?

— НЕТ! — в едином порыве закричала толпа.

— Вот именно! Мы будем бороться за свое, за то, что по праву принадлежит нам. Хватит кормить этих кровопийц! Посмотрите на их дома. Посмотрите на их довольные лоснящиеся лица. Посмотрите на их машины, яхты, земли. А потом посмотрите на своих халупы. Гляньте в зеркала и увидьте там серые изможденные тени. Нравится вам это?

— НЕТ!! — вновь в едином порыве проревела толпа.

— Поэтому мы сейчас и здесь!

— Что происходит? — спросила Анфиса, глядя на толпу.

— Митинг, — ответила Ольга. — Сейчас поорут и разойдутся.

— Не уверен, — ответил я. — По всей стране начались волнения. Что-то замышляется.

И это что-то явно связано с моим заданием. Готовится переворот. И я во всем этом буду играть главную партию.

Вот ведь черт! Вот ведь угораздило!

— Ольга, Анфиса, побудьте пока здесь, мне нужно съездить к Бартынову, — сказал я. — Никуда не выходите!

— Больно то и хотелось! — фыркнула Ольга, поглядывая за окно — толпа уже вовсю разгорячилась и ловко управляемая человеком в сером пальто, двинул а в сторону городского управления — крушить его и жечь.

Ехать к Бартынову было рискованно — все-таки прошло достаточно много времени и что творилось сейчас у главы рода было непонятно.

Но кроме него сильных союзников у меня не было.

Дом Бартынова выглядел удручающе. Живая изгородь, некогда идеально подстрижена, ныне превратилась в неровные заросли. Черные ворота загадили птицы, а на фонарном столбе сороки свили гнездо.

Само жилище тоже было под стать обстановке.

Меня встретил охранник долго рассматривал меня, потом куда-то так ж е долго звонил, по нескольку раз называя мою фамилию и причину прибытия.

— Да, к Бартынову хочет… ага, Вяземский… жду… Да, к Бартынову, по личному вопросу… да, говорит, Вяземский… да, жду… — и так по нескольку раз.

Наконец бросил мне.

— Проходи.

Я прошел по дороге к дому, где меня встретил молчаливый прислуга.

— Он на верху, — сказал он, дергая уголком рта, словно сгоняя муху. — Ждет вас.

— Как он себя чувствует? — осторожно поинтересовался я.

— Сегодня — молчалив, — со вздохом ответил прислуга. И добавил: — Еще в сознании.

Я понял, что надо поспешить.

Поднявшись на второй этаж, где когда мне уже приходилось быть, я подошел к дверям, ведущим в кабинет Бартынова и постучал.

Не ответили.

Я вновь постучал, настойчивее.

— Да кого там? — раздался знакомый голос.

Я приоткрыл дверь, заглянул. В нос пахнуло спертой вонью перегара и давно не мытого тела.

— Разрешите? — спросил я, пытаясь найти взглядом в полутьме комнаты Бартынова.

— Вяземский? — удивился хозяин комнаты.

Он сидел не за своим рабочим местом, а на полу, возле окна.

— Это что, действительно ты?

— Я.

— Зачем пришел?

Мне понадобилось некоторое время, чтобы сформировать мысль. Один только вид Бартынова заставил меня впасть в ступор и растеряться. Идеально уложенные волосы, седая борода, подстриженная так искусно, что хоть картины с нее пиши, приталенный черный пиджак, идеально завязанный галстук, белая до слепящей белизны рубашка, повадки тигра, взгляд волка. Таким я первый раз видел Бартынова.

Теперь же это был неопрятно одетый старик, седой, с ворох нечёсаных волос, в давно не стираном исподнем, с потухшим взглядом. Словно вместо Бартынова сюда, в его комнату, поместили похожего на него старика, найденного где-то в приюте для пожилых.

— Что с вами… — я прикусил язык — все-таки не стоило забывать с кем я сейчас разговариваю.

Пусть вид меня не обманывает — передо мной по прежнему представитель Верхней палаты, со всеми вытекающими отсюда. Пусть в несколько неопрятном виде и в состоянии… слегка не представительном, но все же.

— Я по делу к вам, — коротко ответил я. — Разрешите войти?

— Входи, если хочешь, — меланхолично ответил тот.

Я вошел. едва не запнулся о груду пустых бутылок, лежащих прямо под ногами.

Бартынов попытался встать, но не смог — то ли не было сил, то ли еще качало со вчерашнего выпитого.

И тогда он пополз на четвереньках.

Мне стало стыдно за него.

В кого же он превратился?

— Давайте я вам помогу, — я подошел к нему.

Но тот лишь отмахнулся.

— Сам.

И проследовал до стола, где стоял ворох пустых бутылок.

Схватившись за краешек стола, поднялся. Спина при этому него сухо и громко хрустнула.

— Черти дери! — скривился Бартынов, хватаясь за поясницу.

Потом начал осматривать бутылки на наличие в них выпивки. Однако они все были пусты.

— Трошка — крикнул он и я вздрогнул — голос его был по прежнему грозен. — Трошка! Вина!

Бартынов замер, словно задумавшись, Потом резко повернулся ко мне. Глянул на меня и брови его поползли вверх.

— Вяземский? — он словно увидел меня в первый раз. — Это ты?

— Да, это я, — вновь ответил я.

— А я думал, что ты умер.

— Нет, не умер, — коротко ответил я.

— А зачем пришел?

— Хотел поговорить с вами.

— Говори.

Бартынов поднял со стола пачку сигарет, вытащил одну, засунул в уголок рта и закурил.

— Говори, но только коротко — голова раскалывается, надо выпить.

Побыстрее вряд ли получилось бы — слишком много вопросов у меня накопилось.

Но начал я с самого главного, который мучил меня.

— Почему вы отпустили Григория Герцена?

Бартынов сморщился, словно голову прошил приступ боли. Он задохнулся от сигаретного дыма, начал надсадно кашлять.

— Зачем вы его отпустили? — повторил я вопрос, когда тот немного утих.

— Пошел прочь! — махнул Бартынов, словно отгоняя надоедливую муху.

— Нет. — Внезапно жестко ответил я. — Пока не ответите — не уйду.

Я подошел к двери и закрыл ее на замок.

Это удивило хозяина комнаты. Он посмотрел на меня красными глазами, достал вторую сигарету.

— Зачем вы отпустили Григория Герцена? — повторил я вопрос.

Бартынов посмотрел на меня — и в первые в этом взгляде проскользнуло что-то от того прошлого Бартынова, мне аж стало не по себе. Ледяной взгляд, пронзающий насквозь словно шампур кусок мяса.

— А какой мне с него толк?

— Он убил вашего сына.

Бартынов вновь сморщился.

— Вы хотели уничтожить наш род — едва только узнали эту новость и когда все улики были против меня. Но как только я вам указал истинного убийцу, вы его милосердно отпустили. Где логика?

— Трошка! — вновь рявкнул Бартынов.

Но слуга не отвечал.

Тогда хозяин комнаты двинул к бару и принялся копошиться там, звеня стеклотарой.

— Да прекратите вы! — рявкнул я.

И Бартынов внезапно остановился.

— Да, я отпустил его, — севшим голосом произнес он. — Так получилось. Не по своей воле. Но отпустил.

— Что? Как это — не по своей? Он же был у вас в руках!

— Да, был. Но за него замолвили слово высокие люди. Очень высокие люди.

— Надворный советник? — спросил я.

Бартынов аж вздрогнул. Плечи его опустились вниз — теперь это был вновь старик.

— И вы… — подтолкнул для дальнейшего разговора я.

— Да, я отдал им его, — кивнул тот.

И вдруг тихо заплакал.

— Я дал слабину. Не надо было отдавать. Надо было убить. Но что бы это решило? Ничего! Никита по прежнему мертв. Еще одна смерть не воскресит его. А эти… Они поставили условие. Такое, что я… у меня фактически не было выбора. Да к черту все! К черту! Трошка! Где тебя носит?!

— Герцен-младший изнасиловал мою сестру, — ответил я. — А теперь открыто выступил против меня. Объявил войну.