В крови Дилля загорелась ярость. Если бы он не знал, что Мейс уже мёртв, то помчался бы на поиски, чтобы лично вырвать его сердце из груди.

— В тот момент, когда приехал Тео, я была готова уехать с Мейсом куда угодно. Отец сказал, что раз я сделала выбор, то он объявляет брачные поединки и собрался отправиться в Веир. Во мне проснулась ярость, я была в таком бешенстве, что отец хочет разлучить меня с Мейсом, что была готова убить его. Я даже подняла на отца меч. И в этот момент я вдруг почувствовала, как пелена дурмана слетает с меня. И услышала внутри себя голоса «будь собой, а не его рабыней». Теперь-то я поняла, что это муары после вспышки ярости проснулись и освободили меня от заклятья Мейса, за что им моё искреннее спасибо.

На лице девушки появилось жестокое выражение.

— А Мейса я убила. Остатками его собственного меча.

— Очень жаль, — поморщился Дилль.

— Тебе жаль этого подонка?

— Нет, жаль что ты опередила меня. Но ты понимаешь, что теперь тебе нельзя появляться в Академии? За убийство мага полагается смертная казнь, а ведь он был одним из лучших врачевателей.

— Гроссмейстер сказал, что не собирается оповещать совет магов о настоящих причинах смерти Мейса, — усмехнулась Илонна. — И даже велел пролить пару слезинок, когда кто-нибудь при мне заговорит о благородном врачевателе, отдавшем жизнь в борьбе за пациента. Официально он умер от полного истощения сил.

Дилль покачал головой и сказал:

— Надо же, сколько ты всего успела наворотить. Стоило мне отлучиться, как тебя уже захомутал какой-то прощелыга.

— Отлучиться, — всплеснула руками Илонна. — На два месяца сбежал от меня, и это называется отлучиться. Шлялся по каким-то задворкам мира, любовался на нежить в женском образе. И даже в потустороннем мире успел пообщаться с девой-воительницей. И кого после этого нельзя оставить одного?

— Ты ещё забыла про дворец кагана, — расплылся в улыбке Дилль. — Там были такие прелестные танцовщицы…

— Я так и знала. Хорошо, что своих дружков не прихватил, иначе вообще бы не вернулся.

— А ещё меня царицей соблазняли, но я не поддался, — еле сдерживаясь, чтобы не расхохотаться, сказал Дилль.

— Та-ак, — в глазах Илонны появились настоящие гневные искры, — что я ещё не знаю?

— Ладно, не злись, — усмехнулся Дилль. — Просто каган мне предложил жениться на его дочери, а она — царица какого-то городишки. Я, разумеется, отказался, хотя это было нелегко.

— А, то есть, царица тебе всё-таки понравилась?

— Нет, просто Джагатай не из тех людей, кто легко принимает отказы. Пришлось соврать, что моё семя после битвы с колдуньями стало ядовитым. Он не захотел рисковать дочерью.

— Семя стало ядовитым? — глаза Илонны стали в два раза больше. — Ну ты и врун! Или ты правду сказал? Тогда в постели меня не жди.

— Что ж, придётся довольствоваться каким-нибудь гулящими девками, — делано вздохнул Дилль.

— Я тебе подовольствуюсь, — Илонна притянула его к себе. — Вот погоди, я немного наберусь сил, и устрою тебе такое, что навек забудешь про всяких девок, танцовщиц и цариц.

— М-м, заманчиво. Хотя и звучит так, словно ты собираешься мне кое-что отрезать.

— Хорошая мысль, но это «кое-что» мне самой пригодится.

Дилль собрался наплевать на всё и всех, схватить Илонну в охапку и унести в спальню. Но в этот момент пришёл Донн с большим блюдом, а по комнате разнёсся запах жареного мяса. Пришлось временно отложить поход в спальню. Мастер Фиррис принялся рассаживать гостей, а Дилля усадил на самое почётное место. Дилль попытался сесть рядом с Илонной, но мастер Фиррис зыркнул на него своими серыми глазищами и сказал:

— Ученик, ты — герой дня и всё такое. Так что, садись и молча слушай, как мы тебя будем восхвалять.

Даже за едой разговоры не прекратились. Все болтали без умолку, в основном, конечно, обсуждая невероятное возвращение Дилля и то, как он излечил Илонну от смертельного заклятья. Про то, что Дилль — глава клана, все как-то забыли. Правда, Гунвальд об этом всё-таки вспомнил.

— Дилль, — с другого конца стола воскликнул он, — слушай, будь другом, скажи этому здоровенному чурбану, что каршарцев нельзя долго держать в городе.

«Здоровенный чурбан», он же — старший полумастер Вальдор, ничуть не обиделся на такое обращение.

— Дилль, — громовым голосом сказал он, — ты же ходил в Запретный предел. Скажи бестолковому варвару, что туда может пойти только тот, кто выучит всех опасных зверюг.

— Никто ещё так не оскорблял сына славного Ольола! — возмутился Гунвальд. — Где это видано, чтобы каршарец что-то учил?!!

Мастера клинка с трудом скрыли улыбки, а Герон, поперхнувшись вином, вытер усы и бороду и сказал:

— В Запретном пределе тебя схватит за задницу какая-нибудь тварь, а ты даже названия её не знаешь.

— Каршарцев за задницу только драконы могут кусать, — с достоинством парировал Гунвальд, — да и то, если догонят. Зачем мне знать название твари? Я её порублю на куски и имени не спрошу. Дилль, ты же глава клана, прикажи Вальдору отпустить меня в патруль в Запретный предел.

— Гунвальд, но ты же не член клана.

— Что-о? — начал было Гунвальд, но вспомнил, что Дилль ничего не знает. — Ах, да. Меня приняли в клан после окончания осады.

— Тем более. Значит, у тебя есть наставник и командир, которым ты должен подчиняться. Когда они решат, что ты готов к Запретному пределу, тогда и пойдёшь.

Мастер Фиррис одобрительно кивнул. Гунвальд не сдавался.

— Герону, значит, можно, а мне нет? Он-то уже три раза туда ходил.

Дилль отчётливо помнил, что Герона раньше старейшины не выпускали из города, боясь потерять единственного святого отца в Григоте. А теперь вдруг он повадился ходить в патрули. Странно. Он посмотрел на мастера Фирриса и спросил:

— Вы уже не дорожите монахом?

— Он больше не монах, а топорник в отряде мастера Таля, — ошарашил Дилля Фиррис.

— Да ладно, — не поверил Дилль и посмотрел на Герона. — Дружище, ты расстригся? Из-за Ирме? Или архиепископ тебя изгнал?

— Нет, архиепископ тут ни при чём, — Герон помрачнел. — Ты прав, из-за Ирме. Она погибла, сражаясь с зомби. Я не успел всего на пару минут.

Дилль поднялся, обошёл стол и приблизился к Герону.

— Извини. Прими мои соболезнования. Ирме была прекрасной женщиной.

— Спасибо. Ты же не знал ничего. После её гибели я подумал, что Единый слишком несправедлив и бессердечен, чтобы быть моим кумиром. Он позволил умертвить женщину, которую я боготворил. А ведь в его силах было протянуть руку помощи и залечить её рану. Но он не захотел этого сделать. Поэтому, когда архиепископ приехал сюда, под Григот, я сказал ему, что больше не являюсь монахом. Так что, дружище, больше у нас с тобой не будет споров о том, кто сильнее — магия или Единый.

Дилль покачал головой.

— Знаешь, Герон, в последнее время у меня вообще нет желания спорить о том, кто сильнее и могущественнее. Я не общался с Единым. Но, повидав безликую, я словно прикоснулся к чему-то… Она — не вселенское зло, как и не вселенское добро. Она молода и в то же время в ней чувствуется дремучая древность. Она дарит смерть и рождает жизнь. Нет, не могу объяснить.

— Объясняй, как умеешь, — встрял Гунвальд. — А правда, что воительница Агнес прекрасна, как утренняя заря?

— Я ж не видел её лица.

— А, ну да. Но фигурка-то у неё ничего?

— Гунвальд, я бы не советовал тебе шутить о Великой Госпоже, — серьёзно сказал Дилль. — В разговоре со старухами я назвал её тёткой. И, оказалось, она это слышала. Я уж подумал, что мне конец наступил. Поэтому твоё желание увидеть её лицо может исполнится куда быстрее, если ты будешь скалиться насчёт воительницы.

— Понял, друг, — почти серьёзно промолвил Гунвальд и тут же спросил: — А меч у неё какой? Наверное, как у Вальдора? Или больше?

— Ты неисправим, — усмехнулся Дилль. — Меч у неё достаточно большой, чтобы дотянуться до кого угодно и где угодно. Между прочим, в разговоре она упомянула одного моего друга. И сказала, что каршарцы — её любимцы.