Свободного времени у Дилля было много. По большому счёту, он занимался только тем, что всюду сопровождал Гарлика. Когда шаман участвовал в обрядах передачи магической энергии, Дилль грузил бесчувственное тело на тележку и отвозил в юрту. Потом он приносил укрепляющий мясной бульон, поил шамана и ждал, когда тот придёт в себя. Вот и всё. В остальное время Дилль был предоставлен сам себе.

Каждую свободную минуту он пытался разорвать вражеское заклятье, сделавшее его рабом шамана. Но магия ушла от него, а потому все попытки были тщетными. Дилль вспомнил, как он пробовал избавиться от амулета с заклятьем подчинения, когда королевский курьер Пембл вручил ему заговорённую золотую безделушку. Тогда он тоже искал способ избавиться от навязанной ему магии, и, кстати, нашёл. Даже два способа: вино и огонь дракона. Первое ослабляло действие заклятья, а второе… Второй способ попросту уничтожил человеческую магию, освободив Дилля от заклятья.

Вот только где взять дракона посреди хивашского лагеря? К тому же, дракон должен выпустить своё пламя на заговорённый предмет, а на этот раз таковым являлся не амулет, а сам Дилль. Так что, дракон своим пламенем уничтожит не только заклятье, но и самого Дилля. Нет, этот способ не подходил категорически. Он вспомнил, как Эрстан признал, что действие заклятья подчинения очень похоже на некромагическое. Да и сам гроссмейстер подтвердил, что покойник Гвинард вовсю занимался некромагией. Значит, воздействие вина может ослабить и то заклятье, которое сейчас наложено на Дилля.

Но вариант с хмельным он не мог проверить. Закавыка была в том, что шаман запретил ему пить арак. Шаман попросту опасался, что раб, опьянев, не сможет выполнять свои обязанности, но оттого запрет не становился менее действенным. Когда Гарлик в очередной раз валялся без чувств после передачи магической энергии, Дилль взял бурдюк с араком, который лежал в сундуке с посудой, и не смог сделать даже глотка. Он положил бурдюк на место и задумался. Если нельзя пить хмельное в шаманской юрте, надо попробовать сделать это в другом месте. Возможно, запрет действует только на то, что принадлежит самому Гарлику.

Запрета покидать юрту не было, поэтому Дилль спокойно вышел наружу. Он постоял, принюхиваясь к горьковатому аромату противочумных костров, затем направился к ближайшему загону гиенн. Здоровенные горбатые пустынные псы бродили за крепкими деревянными загородками, рычали и дрались друг с другом. Погонщики гиенн — два мужика в рваных халатах, рубили в корытах мясо — корм дли собак. Присмотревшись, Дилль с содроганием понял, что рубят они не только конину, но и части человеческих тел. Похоже, гиенн кормят не только павшими лошадьми, но и мертвяками.

Он подошёл к погонщикам. Один из них — скуластый с жидкой бородёнкой, безразлично глянул на раба и продолжил рубить мясо. Второй — коренастый с густой чёрной бородой, выпрямился, поморщился, разминая спину, и спросил:

— Чего тебе?

Вот тут Дилль в очередной раз убедился, что хивашское заклятье, снабдившее его знанием языка, вовсе не такое уж замечательное. Хотя он почти всё понимает, но говорить на хивашском может не лучше трёхлетнего ребёнка, при том, что ситгарским по-прежнему владеет свободно. При попытке высказаться хивашские слова то и дело исчезали из памяти, поэтому Дилль с трудом смог сказать корявую фразу:

— Арак пить нельзя. Я.

Погонщики обменялись удивлёнными взглядами. Наконец скуластый сообразил.

— Так он же бездушный. Эй, ты чей раб?

— Шамана Гарлик хозяин моя.

Коренастый почесал нос пальцем, испачканным в крови.

— Клятые шаманы, — проворчал он. — У нас всех бездушных отобрали, а себе оставили. А чего ему от нас надо?

— Я арак пить нельзя, — попытался объяснить Дилль. — Хочу. Мал-мал.

— Ага, сейчас все дела бросим и станем тебе наливать, — сплюнул скуластый. — Вали обратно — нечего тут шаманским прихвостням делать.

Тело Дилля восприняло эти слова, как приказ, и он пошёл обратно к юрте Гарлика. Но тут за спиной прозвучал окрик «Стой!»

Дилль обернулся — погонщики что-то оживлённо обсуждали.

— … башку снесут. Хочешь в мертвяка превратиться?

— Подумаешь, поработает немного. У меня уже спина разламывается, а надо ещё лошадиную тушу порубить.

— Да и у меня тоже. Но шаман разозлится.

Дилль сообразил, что погонщики задумали припахать его к рубке мяса, но опасаются мести шамана. У него забрезжила надежда.

— Шамана спит, — сказал он. — Хозяйки сила брать. Моя помочь вам. Арак дай.

— О, видишь, он сам хочет помочь нам, — оживился коренастый. — А шаман в отключке. Эй, раб, бери топор и руби вон ту тушу.

Дилль схватил топор с широким лезвием и принялся ожесточённо рубить заднюю часть лошадиной туши. И хотя обожжённая рука зверски болела, Дилль старался вовсю. Погонщики смотрели и указывали, какого размера должны быть куски. За перегородкой бесновались, истекая слюной при виде мяса, горбатые собаки. Когда туша была разрублена, мужчины в рваных халатах побросали куски мяса гиеннам, а Дилль с трудом выпрямился — все мышцы спины у него болели.

— Арак, — попросил он, глядя на погонщиков. — Шаман свой арак нельзя дай.

— Совсем оборзел, нежить, — возмутился коренастый. — Иди отсюда, пока гиеннам тебя не скормили.

— Подожди, — скуластый схватил Дилля за рукав ветхой драной куртки и посмотрел на своего товарища. — Эмгерей, он же нам помог, пусть выпьет. Может, он в прошлом горьким пьяницей был, а теперь ему даже глотка нельзя сделать. Слышал же, шаман запретил ему. Смотри, как его корёжит.

— Вот скотина, — Эмгерей сплюнул на землю. — Шаман — одно слово.

— Моя потом помочь опять, — пообещал Дилль, ругаясь на свой скудный словарный запас.

— Ладно, жди здесь.

Погонщик ушёл и вскоре вернулся с небольшим бурдюком.

— На, пей.

Дилль принялся глотать тёплую жгучую жидкость, от которой сразу же начало саднить в горле. Когда бурдюк наполовину опустел, Эмгерей опомнился и отобрал кожаную посудину.

— Во, присосался. Ты прав, Кенес, он раньше пьянью был.

В голове Дилля уже зашумело. Он пробормотал «Моя снова помогать вам» и вихляющей походкой направился к юрте Гарлика. Не очень-то и крепкий напиток степняков подействовал на голодного Дилля просто убойно — ноги его заплетались, а голова кружилась. Ввалившись в юрту, он с облегчением убедился, что шаман по-прежнему отдыхает, и уселся на соломенную циновку у порога.

С чего начать? Конечно, с проверки, ослабло ли его заклятье. А проверить это можно очень просто. Он поднялся, достал бурдюк с араком и с трудом, но сделал глоток. Ага, выкуси, Гарлик! Дилль в полном восторге заткнул бурдюк и положил его на место. Итак, первая часть сделана — он нашёл способ ослабить заклятье. Теперь нужно отыскать, как от него избавиться окончательно.

В памяти всплыло заклинание мастера Иггера, при помощи которого он так успешно избавлялся от заклятого амулета. Эргов для него требуется немного, но проблема в том, что выполнять снятие нужно в астрале. А для перемещения разума в астрал несколькими эргами не отделаться.

Дилль тяжко задумался, потому что хмельной напиток путал мысли. Ещё недавно он мог спокойно переместиться в астрал, просто пожелав этого, но тогда он владел своим телом и магией. Существовал ещё один способ — то самое заклинание мастера Иггера, которое он выучил самым первым, когда его только отдали в ученики полусумасшедшему старику. Оно тоже позволяло перемещаться в астрал и требовало мало эргов. Но… Дилль его попросту забыл. Он давно не использовал его и теперь помнил только начало «Я сверхмаг. Нет преград для могущества…» Да и сопутствующие жесты он тоже не помнил. Одно неверное слово, один неправильный жест, и заклинание не сработает. Что ж, придётся собрать эрги.

Но медитация займёт несколько часов, а к тому времени Гарлик очнётся. Дилль совсем не был уверен, что шаман не обнаружит его появившейся магической энергии. Это сейчас он пустышка, а потому никто — даже высшие колдуньи, не обнаружил в нём магической ауры. Но что будет, когда в его организме появятся эрги? К тому же, через час действие хмельного пройдёт, и Дилль вновь превратится в раба шамана, полностью послушного его воле. Гарлику достаточно будет спросить, а чем это он тут занимался, и Дилль выложит всё. И тогда в нём признают того самого «клятого мага». А дальше… дальше хиваши сделают из него лича.